Пьедестал для аутсайдера - Чингиз Абдуллаев

– Вы настоящий философ, – заметил Дронго.

– И настоящий болтун, – услышали они резкий голос и обернулись.

Рядом со скамейкой стояли хозяин дома и полковник Метельский. Смыкалов успел переодеться. Он был одет в джинсы и черную рубашку. Было заметно, что он явно нервничает.

– Я не слышал, как вы подошли, Илья Данилович, – поднялся при виде своего родственника Денис Андреевич, – а мы здесь обсуждаем, так сказать, мировые проблемы.

Дронго поднялся следом. Он видел злые глаза Метельского. Но пока полковник молчал.

– Не мировые, – строго одернул его Смыкалов, – а мои семейные и личные проблемы, которые совсем необязательно обсуждать с посторонними людьми.

– Но…

– Уходи, – потребовал Смыкалов, – мы с тобой потом поговорим. Тоже мне, философ-самоучка! Я бы посмотрел, как ты философствовал бы в своей колонии, если бы я тебя оттуда не вытащил.

– А я всегда был за это вам благодарен, – пробормотал Денис Андреевич.

– Убирайся, – приказал хозяина дома, – а с нашим гостем я сам пофилософствую. Если, конечно, он не возражает.

– Не возражаю, – согласился Дронго.

Илья Данилович уселся на скамейку и обратился к Метельскому, показывая на уходившего Кирюхина:

– Проводите его в дом. Кажется, он совсем в плохом состоянии. Возможно, его давно нужно было госпитализировать и освободить ото всех обязанностей. Напрасно мы его сюда пригласили. И вообще, скажите ему, чтобы написал заявление. Ему не нужно больше здесь появляться.

Метельский ушел выполнять распоряжение своего босса.

– А теперь давайте поговорим, – предложил Смыкалов, когда они остались вдвоем.

Глава 14

В тот вечер они принимали гостей. Нужно было видеть, с каким трепетом и уважением переступали порог их квартиры родственники Зинаиды. Они прониклись небывалым уважением к Илье Даниловичу, который сумел занять такой высокий пост. А его черная «Волга», о которой всем успела рассказать Клавдия Ильинична, и баночка с красной икрой довершили свое дело. С этого дня Смыкалов пользовался непререкаемым авторитетом среди родственников своей супруги.

На следующий день он позвонил Халифману и попросил его купить немного долларов. И хотя валютные операции еще не были полностью свободными и никто не отменял уголовной статьи за подобные занятия, тем не менее валютный рынок был уже достаточно легализован, и обменные курсы валют печатали даже центральные газеты. Доллар начал стремительно расти после неудачи августовского путча, и на черном рынке за него давали уже до пятидесяти рублей. Поэтому Халифману удалось купить только тысячу долларов. Однако уже через несколько дней он принес очередной конверт с деньгами, где вместо рублей лежали уже доллары. Иосиф Наумович быстро учился угадывать желания своих руководителей. Заодно он посоветовал Смыкалову, где именно можно купить качественную одежду. Американские костюмы «Ботани» продавались за триста-четыреста долларов, и Илья Данилович купил себе два таких костюма вместе с парой хорошей финской обуви «Топман» и двумя новыми рубашками. После того как он приобрел себе очень дорогие очки за сто двадцать долларов и сходил к модному парикмахеру, его невозможно было узнать.

Этот уже немолодой мужчина в крупных дешевых очках, с всегда всклокоченными волосами, в мятых костюмах и нечищеной обуви теперь стал образцом элегантности и хорошего стиля. В отличие от своего шефа он обладал еще и вкусом, что было, очевидно, связано с его интеллектом. Ведь Борис Кирюхин не прочитал за свою жизнь и десятой части тех книг, которые прочитал Илья Смыкалов.

К первому октября вышел приказ о сокращении штатов. Среди тех, кого отправляли на пенсию, была и Маргарита Акоповна. Она была слишком гордой женщиной, чтобы о чем-то просить своего руководителя, но было абсолютно понятно, что этот приказ был для нее сильным ударом. Среди лиц, подлежащих увольнению в связи с сокращением штатов, были и Анна Шестакова с Лопсоном Тапхаевым. Последний особенно громко возмущался, так как стоял в очереди на получение жилья и был уже шестым в списке, что почти гарантировало получение жилья в течение следующих двух лет. Но приказ о сокращении перечеркивал все его планы. Тапхаев ходил жаловаться к Никулину, безуспешно записывался на прием к Кирюхину. Но генеральный директор его не принял. Он считал, что сокращения и назначения – прерогатива Смыкалова, и откровенно говорил, что не намерен вмешиваться в компетенцию своего заместителя.

Лопсону ничего не оставалось, кроме как записаться на прием к Илье Даниловичу. В понедельник вечером Маргарита Акоповна доложила, что среди ожидающих приема есть и Лопсон Тапхаев. Смыкалов распорядился впустить его первым. Тапхаев вошел в кабинет. Было заметно, как он волнуется.

– Садись, садись, дорогой, – разрешил Смыкалов, показывая на стул. – Что случилось? Какие проблемы?

– А вы разве не знаете? – нервно спросил Тапхаев.

– Ничего не знаю, – почти искренне ответил Илья Данилович, – ты сам должен понимать, какое сейчас сложное положение. Мы готовим материалы о нашей финансовой деятельности по итогам прошлого года и трех кварталов этого. У меня нет времени даже голову поднять.

– Меня сокращают, – убитым голосом сообщил Лопсон.

– Какое несчастье, – сделал притворно скорбное лицо Илья Данилович, – этого просто не может быть.

– Меня сокращают и увольняют, – подтвердил Тапхаев, – а я стою шестым в очереди на жилье. И у меня семья. Я очень вас прошу помочь мне. Перевести куда-нибудь в другой отдел, можно даже на производство. Только не увольняйте меня.

– Ни в коем случае! – возмутился Смыкалов. – Как можно уволить такого смелого человека, как ты? Я поговорю с генеральным. Всегда можно сделать исключение.

– Спасибо. Большое спасибо, – поднялся со стула Лопсон. – Я был уверен, что вы меня поймете.

– Конечно, конечно. Именно я и должен тебя понимать, – злорадно сказал Илья Данилович, – все-таки мы вместе работали в одном отделе. И ты всегда относился ко мне так нежно и предупредительно, как младший брат к старшему.

Тапхаев опустил голову. Он все понял. Смыкалов никогда не простит ему прошлых насмешек и ненужных колкостей.

– Извините, – прошептал он, – я лучше пойду.

– Иди, дорогой, иди. И будь уверен, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы решить твою судьбу, – почти ласково пообещал Илья Данилович.

Эти слова прозвучали, как последний удар. Лопсон опустил голову и вышел из кабинета. В приемной среди остальных посетителей была и Анна, которая также записалась на прием в последней безумной надежде сохранить работу. Увидев выходившего Лопсона Тапхаева, она поднялась и подошла к нему.

– Что он тебе сказал? – спросила она.

– Он сделает все, чтобы решить мою судьбу, – повторил Тапхаев. – Можешь не сомневаться, он выгонит и тебя. Этот мерзавец ничего не забывает и не прощает.

Анна тяжело вздохнула.

– Не нужно здесь выражаться, – сделала замечание Тапхаеву Маргарита Акоповна, – вы не в трактире, а на работе.

– Я уже не на работе, – махнул рукой Лопсон, – и ты, Анна, тоже не ходи. Не нужно унижаться. Пошел он к черту. Найдем себе работу в другом месте.

– Я не могу в другом месте, – возразила Анна, – мне нужен непрерывный стаж для поступления в вуз. Я лучше еще немного подожду.

– Как хочешь, – Тапхаев вышел из приемной.

Маргарита Акоповна доложила, что среди ожидающих приема посетителей есть и сотрудница финансового отдела Анна Шестакова.

– Пусть ждет, – приказал Смыкалов, – впустите ее последней. Пусть сидит и ждет всех остальных.

Анна просидела в приемной в общей сложности более полутора часов. Наконец, когда ушел последний посетитель, ей разрешили войти. Понимая, как мало у нее шансов остаться, она вошла в кабинет, собрав все свое мужество. И замерла у дверей, глядя на хозяина кабинета.

– Ну? – спросил он, даже не поздоровавшись.

– Я хотела извиниться, – произнесла Анна.

Он с некоторым интересом посмотрел на нее.

– Опять что-то натворила? – поинтересовался Илья Данилович.

– Нет. Но мне очень стыдно за свое поведение в те августовские дни, когда вас должны были назначить начальником нашего отдела. Я иногда бываю несносной. Мне ужасно стыдно и неприятно.

– Это правильно, – кивнул Смыкалов, – и не просто несносной. Ты бываешь наглой и невоспитанной хамкой, которую давно следовало отсюда выгнать и которую держал только из жалости Самсон Михайлович. Но я ничего не могу сделать. Твой приказ о сокращении уже подписан. Согласись, что это объективный приказ. Ты на своем месте почти ничего не делала и только носила чай Рудневу. Для финансового отдела ты просто балласт. Там тебе не место. К тому же у нас по всему комбинату идет большое сокращение.

– Я знаю, знаю, – торопливо согласилась Анна, – но у вас уходит Маргарита Акоповна, а вы еще не нашли ей замену.