Конец республики - Милий Езерский

Царица стояла нагая и любовалась собой в серебряном зеркале. Ни одного волоска не было на ее теле, — она казалась девочкой. Никогда не употребляла она шнуровки, хотя многие гречанки со времени Гиппократа пользовались шнуровкой, чтобы стан казался изящнее.

И только после родов Цезариона она некоторое время туго зашнуровывала живот, чтобы он принял первоначальную форму.

Клеопатра повернулась: выпуклая спина, круглые крестцовые ямки, спинная ложбинка, плотно сомкнутые выпуклые ягодицы.

Атуя толкнула его в темноте. — Войдем.

Увидев невольницу с Антонием, царица улыбнулась — сияние больших глаз передалось лицу, узкие дугообразные брови приподнялись в радостном изумлении, на щеках выступил румянец. Сперва она смутилась, но тут же овладела собою:

— Созерцай, римлянин, Красоту, сошедшую на землю в виде Афродиты. О, если бы жил в наше время Фидий, Скопас или Пракситель!.. Но где ты был? И почему с тобой рабыня?

«Притворяется», — подумал Антоний и сказал:

— Я сидел в саду, любовался небом и луной, мечтал. А эта невольница бродила по саду… Я окликнул ее, спросил, разошлись ли гости, и она…

Повелительным движением руки Клеопатра отпустила рабынь, повернулась к Атуе:

— Возьми благовонные мази. — И к Антонию: — Ты позволишь, чтобы она умастила мне тело?

Царица легла, и проворные руки девушки забегали по телу — распространился аромат нарда и мирра.

— А теперь, Атуя, оставь нас одних, — приказала Клеопатра, — войдешь, когда я кликну, и выведешь господина на улицу.

VI

Узнав, что Антоний «позабыл о Риме», проводя время в празднествах и оргиях с восточными царицами, и не обращает внимания на ее страстные, умоляющие и угрожающие приглашения прибыть в Рим, Фульвия еще больше сблизилась с Люцием. Она полагала, что если в Италии возникнут беспорядки, Антоний поспешит вернуться на родину, иначе его авторитет будет подорван и Октавиан воспользуется этим обстоятельством, чтобы усилиться. Она написала Антонию из Пренеста, куда удалилась, большое письмо, в котором намекала на возможность установить теперь же твердую власть Марка Антония и его семьи и уничтожить Октавиана.

«Подумай только и не медли, — писала она, — не упусти удобного момента, — второй такой случай едва ли повторится. Я вопрошала богов, ауспиции благоприятны; Кален, Вентидий Басс и Азиний Поллион с одиннадцатью легионами, которые находятся в долине Падуса и в Галлии, придут тебе на помощь. Если ты не захочешь прибыть в Италию, то сделай распоряжение этим военачальникам помочь мне в борьбе с Октавианом. Одновременно с письмом к тебе я обращаюсь к Калену, Бассу и Поллиону с предложением итти на Рим».

Дальше она сообщала мужу о положении сената, о враждебности к ней Октавиана, о «недопустимом оскорблении» Клавдии, которая, считаясь женой, остается девушкой, и передавала ряд грязных сплетен о женах и дочерях сенаторов и всадников.

Отправив письма к Антонию и полководцам, Фульвия успокоилась, ожидая легионов с севера. Тщетные надежды! Проходили дни и недели, наконец гонцы привезли письма от полководцев. Точно сговорившись, они советовали Фульвии быть благоразумной, не затевать гражданской войны, потому что ветераны желают мира между триумвирами и опасаются, что волнения только задержат распределение земель.

Читая письма, Фульвия бранилась. Вошедший Люций выслушал ее и сказал:

— Ни полководцы, ни ветераны нас не поддержат. Проклятый Октавиан предложил мне, чтобы наш спор разрешили в Габиях ветераны. Я не пошел в расставленную ловушку — ведь он задумал меня убить… О, боги! Почему Марк медлит? Неужели он стал восточным царьком, подобно Помпею?

— Хуже, — хрипло вымолвила Фульвия, — после римских и греческих простибул, которые его не удовлетворяли, он отправился на поиски азиатских развратниц… О Марк! Будь ты проклят за муки, которые ты мне доставил!

В исступлении она бегала по таблинуму, повторяя:

— Тело, ему нужно тело! О муж Рима, победитель при Филиппах, что ты делаешь с нами! Где власть, где?

Рыдая и смеясь, она упала на пол, рвала на себе волосы и одежды, билась головой о холодную мозаику:

— О горе нам, горе!

Люций кликнул рабынь и повелел перенести госпожу на ложе, подать ей холодной воды.

Когда невольницы удалились, он нагнулся к Фульвии и шепнул:

— Остается одно — мятеж. Я наберу войско из деревенских плебеев, потерявших земли, муниципии выдадут нам храмовые деньги. А тогда Кален, Басс и Поллион присоединятся к нам, — я прикажу им как консул… Сегодня же пошлю к ним гонцов.

Консул набирал войска во всей Италии. Вербовщики, посланные им в муниципии, призывали ограбленных земледельцев встать «на защиту попранных жалким ростовщиком прав народа», утверждая, что Антоний приказал своим полководцам помочь беднякам, а сам вскоре прибудет в Италию. Пролетарии стекались под знамена мятежного демагога.

Фульвия предприняла поездку по муниципиям. Она призывала декурионов помочь справедливому делу — сбросить с народных плеч гнет Октавиана, подлого отщепенца общества, трусливого тирана и бесстыдного демагога, как называла она его.

 Триумвир знал о деятельности Люция и Фульвии от Агриппы, который следил за ними и советовал подавить приготовления к мятежу. Однако Октавиан не решался выступить против пролетариев.

— Нельзя колебаться, когда власть висит на волоске, — сказал однажды Агриппа, входя в таблинум, где Цезарь полулежа что-то писал. — Вместо того, чтобы писать грубые эпиграммы на Фульвию, — заглянул он через его плечо на навощенные дощечки, — ты бы предпринял…

— Молчи! Эпиграммы будут воспроизведены на стенах домов вместо ежедневных известий, а Клавдия завтра же получит развод.

— Если это месть, то она неудачна. Разве Клавдия была твоей женой?

— Не была. А теперь я лишаю ее и этой возможности…

Агриппа пожал плечами.

— Завтра отправишься к ней и скажешь, чтоб она убиралась к своей матери. А теперь говори, что нового?

— Ветераны божественного Цезаря и Антония переходят на нашу сторону.

— А это значит…

…это значит, что легионы, олицетворяющие власть популяров, будут с нами. Полагаю, что войск Калена, Басса и Поллиона опасаться нам нечего.

— Благодарю тебя.

— Однако ветераны, опасаясь волнений в государстве и междоусобной войны, послали гонцов к Антонию, чтобы он прибыл для восстановления спокойствия в республике.

— К Антонию?..

— Антоний как полководец и сподвижник Юлия Цезаря пользуется бОльшим авторитетом, чем ты…

Октавиан нахмурился.

— А ты что предпринял по этому поводу?

— Отговаривал их. Но они — за триумвиров… Октавиан задумался.

— Завтра попытаюсь отправить к мятежникам послов с мирными предложениями, и если Люций и Фульвия заупрямятся, — послезавтра начну действовать.

— Наконец-то! — вскричал Агриппа. — Вспомни быстроту и стремительность божественного Юлия!..

— Я вспомнил, Марк, вспомнил, но не поздно ли? — сказал Октавиан и принялся за прерванную работу.

Агриппа пожал плечами и молча вышел.

Передав начальствование над легионами Агриппе, который должен был стать в будущем году претором, Октавиан попытался в начале осени взять Норцию. Однако приступ был отбит. Пришлось Норцию осадить, и осада затягивалась.

Октавиан находился при легионах, а управлять Римом остался Лепид, враждебно настроенный к триумвиру. Он не воспрепятствовал Люцию, внезапно напавшему на Рим, войти в город и произнести речь к народу. Люций говорил, что он, защитник республиканских идей, борется против триумвиров за восстановление республики, и утверждал, что Марк Антоний, тяготясь кровавой властью триумвиров, желает стать консулом.

— С этого дня, — заключил он, — объявляю Гая Октавиана врагом отечества. Пусть будет проклят презренный выродок ростовщической фамилии!

Толпа рукоплескала.

— Октавиан у ворот Рима! — закричал любимый вольноотпущенник Люция, бросаясь к нему. — Беги, господин! Войск у тебя недостаточно, и ты не сможешь противустоять тирану.

Видя, что народ рассеивается, Люций поспешно выбрался из Рима. Присоединившись к своему отряду, он пошел по Кассиевой дороге, узнав от встретившихся гонцов о движении навстречу ему отрядов, верных Антонию.

К вечеру прискакавшие всадники, охранявшие отряд от нападения с тыла, сообщили Люцию, что Агрвппа гонится за ним.

— Войск у него впятеро больше, чем у нас, — говорил декурион, сидя на непокойном жеребце, тебу, вождь, остается одно — укрыться в Перузии…

— …которую враг не замедлит осадить?..

— Иного выхода нет.

— Хорошо, — скрепя сердце согласился Люций, приказав декуриону послать гонца к Фульвии, которая находилась в Пренесте.