Чума на оба ваши дома - Сюзанна Грегори

— Спасибо на добром слове, мистрис, — со скорбным видом сказал Майкл. — И долго еще, по-вашему, мне ждать, пока Господь не отправит меня в ад?

Прачка невинно усмехнулась.

— А я и не утверждала, что он вас заберет. Но по какой еще причине одни умирают, а другие остаются в живых? Врачи не ведают. Грегори Колет сказал, что, может быть, я и права, и священники считают, что одним уготовано жить, а другим — умереть.

— Возможно, некоторые люди обладают такой пропорцией жизненных соков, которая позволяет им сопротивляться чуме, — задумчиво произнес Бартоломью и взял еще одну лепешку.

— А ты сравнивал жизненные соки тех, кто выжил, и тех, кто умер? — спросил Майкл.

Бартоломью кивнул, раздосадованный.

— Но пока что не нашел никакой закономерности. Майкл похлопал его по плечу.

— Ну, быть может, эта пропорция слишком хитрая, чтобы ее можно было с легкостью разглядеть, — сказал он. — Но я не хочу знать, верна ли твоя теория, ибо это означает, что я обречен жить или умереть, как продиктует мое тело, и что бы я ни делал — как бы ни молился и ни пытался вести праведную жизнь, — это ничего не изменит. И это лишило бы меня надежды и Бога.

Бартоломью вскинул руки.

— Я не об этом, — сказал он. — Я хочу знать, как излечить эту гнусную болезнь, а не как предсказать, умрет человек или останется жить.

Майкл поднялся и затолкал остатки лепешек в котомку, на потом.

— С вами, конечно, хорошо, но если я буду рассиживаться здесь и обсуждать причины смерти с двумя людьми, которые знают о них не больше моего, пользы это никому не принесет. Мне нужно прочитать молитвы и навестить людей.

Майкл вышел из кухни, и до Бартоломью донесся его мощный баритон: направляясь к домику привратника, он затянул псалом. В окне мелькнуло белое лицо Уилсона — тот обозревал вотчину, которой не осмеливался управлять.

— Можете посидеть здесь, если вам не мешает грохот, — сказала Агата.

Бартоломью воспринял это предложение как редкостную похвалу: бездельников на кухне Агата не терпела. Она уже начала воссоздавать порядок из хаоса; поварята из подсобной комнаты мыли полы, а Кинрик с Александром собирали белье с постелей умерших, чтобы отнести его в стирку.

— Спасибо, мистрис, но мне нужно повидаться с Грегори Колетом, договориться, чтобы вырыли новую яму.

Он оставил Агату заниматься делами и отправился к колодцу за водой. Вернувшись в каморку, где хранились его снадобья, он быстро вымылся ледяной водой и переоделся. Чистая одежда еще не просохла до конца, но это не важно, опять будет дождь, подумал он. Выходя из комнаты, он заметил отца Уильяма и окликнул его. Вид у францисканца был усталый, глаза покраснели.

— У Натаниэла Фламандца чума, — сказал он. — Меня позвали причастить его.

— А почему бы не поставить пиявок? — спросил Бартоломью; усталость притупила все его чувства.

Уильям покосился на него.

— Доктор Колет ставил ему пиявок, но зараза слишком глубоко засела в теле. — Он протянул к Бартоломью мясистую руку. — Что с Элфритом? Вы проследите, чтобы его бросили в чумную яму?

Бартоломью взглянул на бледно-голубое небо. Уильям все знает? Стоит ли рассказать ему? А вдруг Уильям и Уилсон заодно и вдвоем отравили Элфрита? Бартоломью взглянул на лицо монаха, серое от усталости, и вспомнил, что два францисканца были близкими друзьями.

— Может, лучше похоронить его на церковном дворе? — спросил он, чтобы выиграть время на размышления.

Уильям поразился.

— А можно? Ведь для живых будет безопаснее, если его похоронить в извести в чумной яме.

— Не вижу никаких причин, — ответил Бартоломью, внимательно глядя на Уильяма. — Хоронили же мы других на кладбище, пока чума не разыгралась не на шутку.

Уильям поджал губы.

— Я все думаю об этом. Быть может, это их гниющая плоть, лежащая в освященной земле, способствует распространению заразы. Возможно, если выкопать их и перезахоронить в чумных ямах, смерть остановится.

Настала очередь Бартоломью поражаться. С подобной теорией он прежде не сталкивался. Он бегло обдумал ее, не желая упускать ни единой возможности обуздать чуму, сколь бы неправдоподобной такая возможность ни казалась на первый взгляд. И покачал головой.

— Подозреваю, что это лишь подвергнет риску заболеть тех, кто будет производить перезахоронение, — если не чумой, так другими недугами. И мне не кажется, что мертвые представляют какую-либо опасность для живых.

Уильям посмотрел на него с сомнением.

— Значит, вы похороните Элфрита на церковном дворе?

Бартоломью кивнул, потом заколебался. Если Уильям причастен к убийству Элфрита, то неосмотрительными вопросами врач лишь ставит под угрозу свою жизнь, а если нет, то открытие ляжет дополнительным бременем на и без того изнуренного монаха.

— Вы не… не удивились, когда он заболел? — спросил Бартоломью и тотчас же сообразил, как глупо звучит его вопрос.

Уильям, похоже, опешил.

— Еще за обедом он был жив и здоров, — отозвался он. — Устал, конечно, как и все мы, и был опечален, потому что выслушал предсмертную исповедь владельца пансиона Всех Святых. Да, коль уж вы об этом заговорили, бедный Элфрит отмучился слишком быстро. Хорошо, что брат Майкл оказался рядом, а не то умер бы без покаяния.

Монах зашагал прочь, оставив Бартоломью в полном недоумении относительно того, причастен тот к случившемуся или нет. Были ли его действия, его слова действиями и словами убийцы? А Уилсон? Какова его роль в гибели Элфрита?

Прежде чем уходить, Бартоломью решил заглянуть к Абиньи. Он медленно приоткрыл дверь, и в тот же миг у его ног приземлился перелетевший через всю комнату башмак. Бартоломью толкнул дверь и заглянул в комнату.

— А, это ты, Мэтт. Я думал, там опять чертова крыса. Видал ее? Здоровущая, как собака! — Абиньи выбрался из постели. — Ах, какую ночь я провел вчера, лекарь. Какие наслаждения изведал! Ни одна из юных прелестниц не желает предстать перед создателем, не познав радостей любви, и я только рад помочь им в этом. Эх, знал бы ты только!

— Жиль, если ты наслаждался радостями любви с таким количеством несчастных, как утверждаешь, надеюсь, ты не собираешься навещать Филиппу, — встревожился Бартоломью. — Пожалуйста, не ходи к ней, если имеешь дело с людьми, которые могут быть заражены.

— Вздор! Она умрет, когда придет ее срок, — отмахнулся Абиньи, облачаясь в самый яркий свой наряд. Бартоломью прекрасно понимал: это значило, что его друг собрался вскружить голову очередной подружке.

— А вот ты умрешь раньше срока, если заразишь ее! — негромко пригрозил он.

Абиньи всегда казался ему пустоватым и эгоистичным, хотя временами с ним бывало забавно. Однако он никогда не сомневался в том, что философ искренне привязан к своей сестре. На протяжении этих черных недель лишь образ Филиппы давал Бартоломью силы продолжать его безрадостный труд. Невыносимо было думать, что и она может стать жертвой отвратительной болезни.

Абиньи прекратил прихорашиваться и взглянул на Бартоломью.

— Прости, Мэттью, — искренне извинился он. — Неужели ты мог подумать, что я способен навредить Филиппе? У меня нет чумы… — Он вскинул руку, преграждая Бартоломью путь в комнату. — Хью Стэплтон умер вчера ночью.

Бартоломью прислонился к двери. Стэплтон управлял пансионом Святого Бенета и был близким другом Абиньи. Жиль проводил в пансионе куда больше времени, чем в Майкл-хаузе, и регулярно там обедал.

— Мне очень жаль, Жиль, — сказал Бартоломью.

За последние несколько дней он повидал столько смертей, включая смерть Элфрита, что произнести это убедительно ему было нелегко. Он задался вопросом, не утратит ли он всякое сострадание к тому времени, когда чума закончит собирать плоды своей жатвы.

Абиньи кивнул.

— Я ухожу предаваться земным радостям и не стану видеться с Филиппой, — сообщил он. — Я был с Хью, когда он умирал, и он велел мне наслаждаться жизнью, пока она у меня есть. Именно этим я и намерен заняться.

Он набросил на плечи свой лучший красный плащ и беспечно вышел со двора. Бартоломью проводил его до конюшни, где лежало тело отца Элфрита. Пока Абиньи наслаждался жизнью, Бартоломью предстояло похоронить коллегу. Он поднял глаза и увидел Уилсона, торчащего у окна. Он или не он убил Элфрита?

— Отец Элфрит умер, — крикнул Бартоломью, привлекая внимание нескольких студентов, которые шли по двору в зал. — Вы придете на его похороны, мастер Уилсон?

Смутный силуэт за окном исчез. Бартоломью взял из конюшни лопату и отправился на кладбище за церковью Святого Михаила.

VI

Рождество в Кембридже обыкновенно было порой празднеств и послаблений в распорядке, которому подчинялась жизнь универсантов. В профессорской разводили огонь, студенты с профессорами собирались вокруг него и рассказывали друг другу истории или даже играли в карты. Поскольку к четырем часам дня уже смеркалось, вечер у огня в освещенной свечами профессорской вносил приятное разнообразие в обыденный ритуал ежевечернего расхождения по темным нетопленым комнатам.