Чистый продукт. В поисках идеального виски - Иэн Бэнкс

Пролистал недавно географический справочник Шотландии, его третья и четвертая статьи посвящены двум горам, делящим имя А’Ву́йенэх (A’Bhuidheanach). И они даже не очень далеко друг от друга! (Пятая статья посвящена А’Вуйенэх-Вег (A’Bhuidheanach Bheag). Угадайте, что это такое? Тоже гора.)

Тут же вспоминаю два Кóмри (Comrie); существующие в разных местах Кинкáрдин (Kincardine), Крáти (Crathie) и Клóва (Clova); несколько Ниггов (Nigg); столько Клэ́ханов (Clachan), что сбиваешься со счета, и пять-шесть Тарбетов/Тарбертов в одном лишь Аргайле. Зачастую такое однообразие можно объяснить описательной природой этих названий; Клашан означает «каменный дом» (да уж, тяжкая тогда была жизнь, раз эторешили отметить), а Тарбет/Тарберт – это «переправа волоком», то есть отрезок, на котором легче протащить лодку по земле, тем самым срезав путь или избежав опасных вод. А у Аргайла береговая линия, между прочим, длиннее, чем у Франции – там полно таких мест и соответственно названий.

Ладно, неважно.

Как бы то ни было, еще в пятидесятые между Лох-Гэрри (Loch Garry) и Глен-Мористон (Glen Moriston) проложили новую дорогу, поскольку тогда, чтобы увеличить количество гидроэлектростанций, в два раза расширили Лох-Гэрри, Лох-Лойн (Loch Loyne) и Лох-Клéани (Loch Cluanie) и затопили дороги, выросшие из бывших пастушьих троп. В результате на свет появилась одна из лучших трасс Шотландии – великолепная, стремительная, широкая асфальтовая лента, на которой от Инвергарри до Шил-Бриджа (Shiel Bridge) нет ни одного населенного пункта, ни одного дома, кроме крошечной придорожной гостиницы «Клуани» («Cluanie»).

Неподалеку, в районе Уэстер Росс (Wester Ross) – чарующие горные пейзажи, от которых глаз не оторвать, и (среди никчемных однополосных дорог, так называемых трасс, которые любая другая европейская страна давно отправила бы в исторические атласы) дороги такой красоты и величественности, что сердце радуется, даже когда просто разглядываешь их на карте. По крайней мере на таких любителей карт и машин, как я, действуют они именно так.

Очень жаль, что на скалистых участках Шотландии и на Внешних Гебридских островах нет дистиллерий. Ну, или мы просто о них не знаем.

Так неужели я все эти годы – пока увлекался прекрасными полудикими местами и буйными, головокружительными холмами – слишком поспешно списывал со счетов более утонченные и нежные прелести таких мест, как Спейсайд? Может быть. Правда, я всегда испытывал слабость к областям Скоттиш-Бордерс («Шотландские границы»), Дамфри́с и Гэ́ллоуэй; это замечательные районы, но – в сравнении с Хайлендом – красота их довольно сдержанная, сглаженная, впрочем, там есть несколько чудных и частенько свободных дорог. Спейсайд во многом похож на те места. Жизнь тут активнее, чем в Дамфрисе и Гэллоуэйе, но сочетание лесов и холмов такое же.

Может, я просто старею. Скоро стану типичным сухоньким старикашкой, который ездит, уткнувшись носом в руль и следя за дорогой из-под ободка клетчатого берета, еле-еле плетется в большой мощной машине и подыскивает тихое местечко у воды, где можно вдвоем с миссис расставить шезлонги и попить чайку. Конечно, у прорвы народу жизнь складывается намного хуже, но все равно такая перспектива наполняет меня ужасом. Любовь к диким пейзажам, хоть я по ним и езжу, а не гуляю, возможно, на пару лет спасет меня от дряхлости. По крайней мере так я себя успокаиваю.

Формально, «Гленгойн» относится к высокогорным виски, по крайней мере, географически он производится именно там, но не весь там выдерживается. Хотя это еще один случай, когда ты ломаешь голову над тем, где же должна проходить и где на самом деле проходит граница Хайленда.

Хайленд: определение и применение

Шотландское нагорье сродни научной фантастике: нутром чувствуешь – вот оно, а очертить границы не получается. Местами, мне кажется, я мог бы с точностью до нескольких метров указать начало Хайленда: например, при выезде на север из Ги́лмертона (Gilmerton), что близ Криффа (Crieff), резко меняется пейзаж. За деревьями начинаются вересковые склоны: это перед глазами возникает Хайленд, словно вырвавшийся из длительного заточения.

С другой стороны, есть целые регионы Шотландии, которые перетекают в Хайленд исподволь. Взять хотя бы клин между Абердином и Инвернессом; я даже не представляю, где заканчиваются плодородные, возделываемые пахотные земли и начинается нагорье. К тому же меня не покидают сомнения относительно Флоу-Кантри [35], а также обращенного к юго-востоку побережья между Инвернессом и Уиком (Wick). Иногда кажется, что о термине «Хайленд, или Шотландское нагорье» можно забыть, но это случается только в минуты отчаяния, от неспособности найти границы региона.

Пожалуй, со временем определение термина в некоторой степени изменилось: севером перестали считаться лежащие к югу города, как, например, Стерлинг. На это повлияли мелиорация и распространение сельскохозяйственных угодий, закат клановой системы и, возможно, больше всего, отступление гаэльского языка.

«Гленгóйн» (Glengoyne) – не самая близкая к Глазго вискикурня (здесь пальма первенства принадлежит «Охентóшану» (Auchentoshan), зато до нее легко добраться: она расположена у южного подножия Кэмпси Феллз (Campsie Fells) в окружении природных красот, и посетителям там всегда рады. В день нашего приезда стоит хорошая погода, мы смело перебегаем через трассу, отделяющую парковку и большинство складских помещений от производственных зданий, и поднимаемся по небольшой долине позади дистиллерии, мимо пруда-охладителя и небольшого инфоцентра с магазином, где я покупаю молт семнадцатилетней выдержки. Сотрудники провожают нас до выхода с территории, заменяя тем самым официальную экскурсию, но я все же делаю фотографию дистилляторов со стороны внутреннего двора.

Сам виски, по крайней мере семнадцатилетней выдержки, имеет насыщенный фруктовый вкус без торфянистого оттенка, довольно свежий, со сладковатыми нотками дуба. В отличие от большинства скотчей выдерживается он не просто в хересных бочках, а в бочках из-под palo cortado (я вообще люблю херес, особенно сухой, но, признаюсь, о таком раньше не слышал). Думаю, именно благодаря palo cortado у виски такой апельсиновый цвет и цитрусовый вкус. Так что перед нами еще одна здоровая, цветущая ветвь мощного древа разнообразия виски; чем больше я дегустирую все эти новаторские вариации (также называемые экспрессиями), тем больше убеждаюсь, что односолодовый виски развивается чрезвычайно интересным образом и с пользой для себя вбирает все лучшее из бочек, в которых ранее хранились другие напитки.

Паром. Ночуем дома. Вечером, недолго думая, всей компанией отправляемся в «Омар Хайям». В каком-то смысле из-за лени – в Эдинбурге огромное множество прекрасных ресторанов, но у нас с Энн сложилась традиция: если мы хотим пообедать, то идем в «Вива Мехико» (Viva Mexico) на Кокберн-стрит, у вокзала Уэйверли, а если поужинать, то в «Омар Хайям», ну, как бы по диагонали от вокзала Хеймаркет. Просто мы живем совсем рядом с железной дорогой, и до обоих вокзалов от нас рукой подать.

Добро бы еще я заказывал разные блюда, но мне даже не нужно открывать меню; вместо того, чтобы записывать мой заказ, официанты просто могут раз и навсегда отксерить предыдущий: два сухих хереса, бутылка санниклиффа (Sunnycliff) – доступного по цене австралийского красного вина с насыщенным вкусом и хорошей выдержкой, на закуску – морской черт, потом курица по-джайпурски (острая) и «тарка дал» [36]… Энн хотя бы немного разнообразит заказы, но мой выбор сделан раз и навсегда. Надо будет продегустировать еще какие-нибудь кушанья: давным-давно, когда у меня не было таких устойчивых пристрастий, я много чего перепробовал, пока не решил, что влюбился в курицу по-джайпурски (острую). Потом, отведав блюдо, заказанное одним из моих шуринов, обнаружил, что на втором месте после курицы по-джайпурски (острой) идет курица по-джайпурски (неострая). Допускаю, что во мне говорит целая палитра эмоций – от счастья до некоторого разочарования. Ничего, как-нибудь справлюсь.

Ура. Хоть что-то. Одно достойное изображение, один положительный итог этой войны: картина свержения статуи Саддама. Но даже это сделано плохо: суетливо, явно постановочно, ненатурально, небрежно. Сначала видно, как жуткий истукан накреняется, а потом монтажная склейка – и в следующем кадре памятник уже опутан более массивными цепями, за которые тянут не сами местные жители, а бронемашина американской армии. Памятник падает, но не отделяется от бетонного постамента, который намертво удерживают два больших металлических штыря. Только после водружения американского флага до кого-то доходит, что это может быть истолковано неверно – на самом-то деле, вернее некуда, – и на его место устанавливают иракский.

Такие дела; когда нам выгодно, мы поддерживаем этого подонка, вооружаем его, чтобы он мог развязать войну против иранских фундаменталистов, продаем ему химическое оружие, чтобы он убивал курдов прямо в их жилищах, даже не устраиваем лишних сцен, когда этот сукин сын запускает ракету в наш корабль, а потом отвешиваем ему хорошую оплеуху за вторжение в чужую страну; в этом, собственно, и заключается наша работа: провоцируем народ на восстание, спохватываемся, как бы Иран от этого не выиграл, бросаем восставших на произвол судьбы и преспокойно наблюдаем за их поражением; затем вводим санкции сроком на десять лет, которые хотя бы на полмиллиона уменьшат население «тюрбанников», а под конец решаем, что пришло время отомстить папочке, наложить лапу на вторые по величине запасы нефти и показать всему миру, кто в доме хозяин. И все это – на благо иракского народа: бог свидетель, должны же эти люди научиться думать о себе, в конце-то концов?