Художник зыбкого мира - Кадзуо Исигуро

— Для нас большая честь — иметь в соседях такого знаменитого художника, как вы, господин Оно.

С тех пор мы с доктором Сайто всегда почтительно здоровались друг с другом. Правда, после того, самого первого, разговора — и до недавних событий, послуживших основой для более близких отношений между нашими семьями, — мы редко останавливались для сколько-нибудь продолжительной беседы. Но мои воспоминания о той первой встрече, когда доктор Сайто сразу узнал мое имя, появившееся на стойке ворот, по-моему, ясно свидетельствуют о том, что моя старшая дочь Сэцуко глубоко заблуждалась, по крайней мере, в некоторых вещах, которые в прошлом месяце она пыталась мне внушить. Вряд ли возможно, например, что доктор Сайто понятия не имел, кто я такой, пока начавшиеся в прошлом году брачные переговоры не вынудили его это выяснить.

Поскольку в этом году Сэцуко приезжала к нам ненадолго и останавливалась у Норико и Таро в их новой квартире в районе Идзуминати, то наша с нею утренняя прогулка по парку Кавабэ оказалась для меня практически единственной возможностью как следует с нею поговорить. И потом я, естественно, без конца мысленно возвращался к этому разговору, все более и более убеждаясь, что у меня действительно были все основания сердиться на нее после некоторых ее заявлений.

В тот день, впрочем, я оказался просто не в состоянии принять слова Сэцуко близко к сердцу, ибо, насколько я помню, пребывал в прекрасном настроении, радуясь общению со старшей дочерью и прогулке по парку Кавабэ, где уже давненько не бывал. Месяц назад, если помните, дни стояли замечательные, солнечные, хотя листья уже начинали опадать. Мы с Сэцуко брели по широкой центральной аллее, обсаженной деревьями, и поскольку до того часа, когда мы договорились встретиться с Норико и Итиро возле статуи императора Тайсё, было еще далеко, мы не торопились, то и дело останавливаясь и любуясь осенним пейзажем.

Вы, возможно, согласитесь со мной: парк Кавабэ — самый полезный из парков нашего города; после долгой ходьбы по тесным людным улочкам района Кавабэ особенно приятно нырнуть в освежающую прохладу длинных тенистых аллей, под низко нависающие ветви старых деревьев. Но если вы в нашем городе недавно и не знакомы с историей парка Кавабэ, мне, пожалуй, стоит пояснить, почему этот парк всегда вызывал у меня самый живой интерес.

Гуляя по аллеям парка, вы не могли не обратить внимания на виднеющиеся то тут то там сквозь деревья небольшие, размером не более школьного двора, заросшие травой участки. Похоже, те, кто планировал парк, что-то затевали, но потом от своей затеи отказались, так и не доведя ее до конца. В общем, так оно и было на самом деле. Когда-то Акира Сугимура (тот самый, чей дом я купил вскоре после его смерти) выдвинул один из самых своих амбициозных проектов — план по переустройству парка Кавабэ. Насколько я знаю, имя Акиры Сугимуры сейчас не на слуху, но позвольте заметить: еще не так давно Сугимура бесспорно считался одним из самых влиятельных людей в нашем городе. Когда-то, насколько мне известно, он владел четырьмя особняками, и по городу просто невозможно было пройти, чтобы не наткнуться на какое-нибудь предприятие, либо принадлежащее самому Сугимуре, либо тесно с ним связанное. Затем, где-то году в 1920-м или 1921-м, будучи на вершине успеха, Сугимура решил рискнуть значительной частью своего состояния и вложить свои капиталы в проект, который позволил бы ему навечно остаться в памяти жителей города. Он задумал полностью переделать парк Кавабэ, тогда весьма грязный и запущенный, превратив его в некое средоточие городской культуры. Ему хотелось не только расширить площадь самих зеленых насаждений и лужаек для отдыха людей, но и построить прямо в парке несколько крупных культурных центров — музей естественных наук; новое здание театра кабуки для школы имени Такахаси[7], которая в результате пожара потеряла свою сцену на улице Сирахама; новый концертный зал в европейском стиле; а также нечто весьма эксцентрическое — специальное кладбище для кошек и собак. Я не помню точно, что он еще планировал там создать, но планы, несомненно, имел грандиозные, рассчитывая не только полностью изменить облик района Кавабэ, но и перенести центр культурной жизни города на северный берег реки. Тем самым он хотел, как я уже говорил, навечно оставить свой след в облике родного города.

Работы в парке шли вовсю, когда Сугимура столкнулся с серьезными финансовыми затруднениями. Я не слишком хорошо представляю себе детали этого дела, но результат был плачевен: свой «культурный центр» Сугимура так никогда и не построил, потерял огромное состояние и навсегда утратил былое влияние в городе. После войны парк перешел в ведение городских властей, которые и проложили там широкие, обсаженные деревьями аллеи. А от грандиозных планов Сугимуры осталось одно воспоминание в виде странных прямоугольных пустырей, заросших травой, где должны были стоять его музеи и театры.

Я, кажется, раньше уже говорил, что мои отношения с семейством Сугимуры после его смерти — когда я покупал последний из его домов — не слишком располагали к тому, чтобы я сохранил об этом семействе теплые воспоминания. И все же стоит мне оказаться вблизи парка Кавабэ, как я начинаю думать о Сугимуре и о его великих планах и, признаюсь, испытываю восхищение этим человеком. Ведь тот, кто стремится подняться над повседневностью, вырваться за рамки посредственности, безусловно, заслуживает восхищения, даже если в итоге и терпит крах из-за своих честолюбивых планов. Более того, мне кажется, что Сугимура умер, отнюдь не чувствуя себя несчастным. Ибо поражение, которое он потерпел, ничуть не похоже на жалкие неудачи заурядных людей, и такой человек, как Сугимура, не мог этого не понимать. Если тебе не удалось сделать то, на что другие не имели ни смелости, ни желания даже решиться, это вполне может служить утешением — да нет, вызывать глубокое удовлетворение! — когда оглядываешься на прожитую жизнь.

Но я опять отвлекся; в мои намерения совершенно не входил столь подробный рассказ о Сугимуре. Итак, в тот день мы с Сэцуко просто гуляли по аллеям парка Кавабэ, и я наслаждался беседой с дочерью, несмотря на некоторые ее туманные замечания, смысл которых я полностью понял лишь некоторое время спустя. Впрочем, разговор нам все равно пришлось прервать, поскольку уже близился час назначенной встречи с Норико и Итиро, а впереди уже завиднелась статуя императора Тайсё, возле которой они и должны были нас ждать. Я уже всматривался в лица сидевших на скамейках возле памятника, когда услышал громкий мальчишеский голос:

— А вот и дед!

Итиро бежал ко мне, раскинув руки, но в последний момент, видно, передумал обнимать меня и с торжественным видом протянул мне руку для рукопожатия.

— Добрый день, — сказал он очень деловым тоном.

— Ну, Итиро, ты стал совсем взрослым! Сколько ж тебе лет-то исполнилось?

— Восемь, наверное. Пожалуйста, дед, идем вон туда, мне нужно кое-что обсудить с тобой.

Мы с Сэцуко последовали за ним к скамье, где нас ждала Норико в новом ярком платье, которого я никогда раньше на ней не видел.

— Как ты сегодня весело выглядишь, Норико, — сказал я ей. — Я начинаю думать, что стоит дочери покинуть отчий дом, и она сразу становится неузнаваемой.

— А с какой стати женщина должна одеваться кое-как только потому, что она вышла замуж? — мгновенно парировала Норико, хотя мой комплимент ей был явно приятен.

Потом, помнится, мы еще немного посидели у памятника императору Тайсё, мирно беседуя. Собственно, в парке мы встретились потому, что дочери мои давно уже собирались пройтись вдвоем по магазинам, а я обещал им, что зайду с Итиро в большой универмаг, мы пообедаем там в кафе, а потом я покажу ему центр города. Итиро не терпелось поскорее уйти, и он все тянул меня за руку и ныл:

— Дед, идем! Пусть эти женщины друг с другом болтают. У нас же с тобой дел полно!

Мы оказались в кафе универмага чуть позже того времени, когда у служащих бывает перерыв на обед, и народу в зале почти не осталось. Итиро некоторое время изучал выставленные для выбора блюда, а потом вдруг повернулся ко мне и сказал:

— А догадайся, дед, какую еду я теперь больше всего люблю?

— Хм… не знаю, Итиро. Пирожные? Мороженое?

— Шпинат! Шпинат — вот что дает человеку силы! — Он напыжился, старательно демонстрируя мне свои бицепсы.

— Ясно. Ну что ж, в «Джуниор-ланч» тоже входит шпинат.

— «Джуниор-ланч» — это для малышей!

— Возможно. Но это вкусно, и дедушка тоже, наверное, себе такой закажет.

— Ладно. Тогда и я закажу «Джуниор-ланч». Просто чтобы составить тебе компанию. Только ты скажи, чтобы мне принесли побольше шпината, ладно?

— Обязательно скажу.

— А знаешь, дед, и тебе нужно есть шпинат как можно чаще. Он дает человеку силы.

Итиро выбрал столик у широкого окна и, ожидая, пока принесут наш заказ, все прижимался носом к стеклу, разглядывая главную улицу нашего города, деловито шумевшую четырьмя этажами ниже. Мы с Итиро не виделись больше года — с тех пор, как они с матерью в последний раз приезжали к нам, — на свадьбе Норико он не был из-за гриппа, — и меня просто поразило, как сильно повзрослел он за это время. Он не только подрос, но и вел себя по-другому — гораздо спокойнее, без детских капризов. Особенно изменились его глаза: они смотрели теперь совсем иначе, гораздо серьезнее.