Райская птичка - Трейси Гузман

В грезах, которые виделись ей в ту ночь, она потягивалась, ее руки и ноги болтались легко, как водоросли, кости были эластичными, а позвоночник выгибался, как тетива. Зеленая вода окружала ее, и, как ни странно, она не тонула – к ней вернулись легкость и грациозность движений. Потягивание перешло в плавание. Плавание превратилось в бег, и Элис бежала по воде, пока тело не увязло в ней, и борьба не стала непосильной.

Очнувшись ото сна, Элис почувствовала запах печного дыма с тяжелой примесью смолы и заморгала, чтобы отогнать обрывки сновидений. Утреннее солнце пронзало окна спальни, и вместе с ним пришло знакомое ощущение скованности в руках, ногах и суставах – частях тела, которые давно предали ее. Самые важные звенья ее скелета превратились из полезных костей в набор зазубрин и защелок, трущихся друг о друга, сцепленных в неподвижные захваты, окаменелые версии узлов, которые в детстве ее учил завязывать отец.

Они стояли на пирсе – Элис, Натали и их отец – от коттеджа их отделяло двадцать с лишним каменных ступенек. Плоскодонный ялик Рестонов покачивался на волнах, временами вклиниваясь между досками пирса, пока вода со вздохом не оттаскивала его назад. Натали, которой было всего тринадцать, уже тогда намного внимательнее наблюдала, как водная рябь играет с ее отражением, чем слушала какие-то уроки, и Элис ухватилась за возможность завладеть вниманием отца.

– Вам обеим важно усвоить кое-какие базовые мореходные навыки, – сказал отец, упуская из виду тот факт, что ни одна из его дочерей не горела желанием покорять морские дали. Носок его новой парусиновой туфли обозначил страницу справочника по узлам, и сейчас Элис припомнила хрустящие страницы с черно-белыми иллюстрациями, где обтрепанный кусок веревки волшебным образом закручивался от картинки к картинке, пока не превращался в замысловатую паутину изгибов и петель, распутать которую казалось невозможным.

Отец свободно зажал в ладонях отрезок каната.

– Конец веревки, с которым вы работаете, называется ходовым концом. Основная часть веревки называется коренным концом. До конца лета вы обе будете знать, как завязывать прямой узел, выбленку, булинь, крепительный и шкотовый узлы, – он взял Элис за плечо. – Не успеешь глазом моргнуть, Элис, как мы научим тебя вязать мартышкину цепочку. Даю по четвертаку за каждый новый узел, который вы осилите.

Весь день Элис просидела на причале, греясь на теплых досках, вдыхая запах озера и перекручивая веревку параллельно и внахлест, внахлест и петлей, петлей и крестом. Через несколько часов она сделала из куска троса гирлянду уродливых узлов. Натали валялась на настиле, закатив рукава до плеч, а джинсы выше колен. Бросая камешки в воду, временами она посматривала на Элис из-под прищуренных на солнце век.

– Тебе никогда не надоедает делать то, что положено?

В ее вопросе не было и тени сарказма, только легкая растерянность, как будто она искала что-то и никак не могла найти.

– Думаю, одной из нас все-таки стоит попытаться.

Элис перебралась к сестре, взяла ее веревку и, закусив нижнюю губу, опять принялась сооружать узлы.

Натали улыбнулась ей и перевернулась на живот.

– Сделай мой красивым, ладно?

Ярче всего в то лето Элис запомнилось не катание на велосипедах с отцом и не изящный почерк матери на открытках, адресованных родственникам. Не то, как она сидела между ними по вечерам, глядя на руку отца в волосах матери; и не россыпи звезд на темном небе. В ее память въелось ощущение гладкой веревки в руках и подмигивание Натали, когда отец отсчитал им две равные доли четвертаков.

Тело бунтовало после вчерашней дороги, но для Элис это не стало неожиданностью. Почти каждая вспышка активности требовала от нее дня отдыха, а потом, как правило, можно было постепенно восстановить статус кво. Элис набрала ванну и, когда вода коснулась кожи, вспомнила, каким податливым и текучим было ее тело во сне. Пауки забегали по потолку, спасаясь от пара. Она собрала волосы в свободный узел, оделась, взяла полотенце из корзины у камина и отправилась к озеру. Солнце отражалось от водной глади, ослепляя Элис яркими искрами. Ялик стоял на том же месте, встречая мелкую рябь мятыми боками. Элис расстелила полотенце, забралась в лодку и легла на пустое дно. Вода качала ее, а солнце согревало кожу, пока она не почувствовала себя плавленым сахаром, размякшим до состояния жидкого золота.

Она заметила, что лодка снялась со швартовых, только когда почувствовала отсутствие берега, потеряла знакомый запах прогретого дерева: досок причала, коры залитых солнцем деревьев, смолистых кровельных дранок дома – и ощутила вместо него плавную тягу воды, которая окружила ее со всех сторон. Она села и тут же запаниковала, увидев, как далеко ее отнесло от пирса. Но на озере было тихо, весла надежно держались в уключинах. Она забралась на сиденье и распустила волосы. Ветерок струился сквозь них, пока они не высохли. Если полуденный бриз подует ей в спину, она, пожалуй, сумеет догрести до берега; если нет, она помашет в сторону какой-нибудь проплывающей лодки и попросит о помощи. Но сезон почти закончился, и жизнь на озере затихла. Других лодок не было видно.

Элис провела ладонями по зазубренной древесине весел. Здесь, на воде, легче думалось, легче грезилось о другой жизни. На суше ее ограничения заявляли о себе в полный голос. Но здесь, вдали от берега, ее поддерживали решительная плавучесть древнего ялика и ровное покачивание мелких волн. Ветер усилился и вздул ее рубашку, как парус. Обрывки облаков переплетались в бледный моток, то сбиваясь в кучу, то разлетаясь у нее над головой и меняя цвет с темного на светлый, а со светлого – опять на темный. О борт лодки мягко хлюпнула волна. Элис видела, что на горизонте начинается гроза, и, скорее с интересом, чем с тревогой, наблюдала, как вдали проступает и начинает медленно катиться в ее сторону пелена дождя.

Небо прорезала молния, и по раскату грома, который за ней последовал, Элис оценила, насколько далеко от нее гроза. Она опустила весла на воду и испугалась их веса. Нажав на одно, чтобы развернуть лодку в сторону коттеджа, Элис поморщилась от боли, пронзившей плечо и спину. Она прилагала все силы, а весла едва касались поверхности воды. Если она не наскребет больше тяги, лодка не продвинется к берегу ни на йоту. Элис убрала весла в лодку, стащила со дна полотенце и накинула его себе на плечи, попытавшись закрепить концы примитивным узлом, на сооружение какого еще были способны ее замерзшие пальцы. Она пробежала взглядом по дну лодки в поисках чего-то, что можно было бы использовать в качестве укрытия или сигнального флажка. Но обнаружила только пластиковую бутылку из-под молока, у которой срезали верх, чтобы получилось некое подобие черпака. Когда Элис опять посмотрела в небо, на ее лицо обрушился колючий дождь. Прикрывая глаза, она бросила взгляд через озеро в сторону коттеджа. Ей почудилось отдаленное фырканье мотора, но чем бы ни был на самом деле этот шум, его тут же украл ветер. Элис опять опустила весла на воду и надавила изо всех сил, задыхаясь от напряжения. Осилив пять бесплодных взмахов, она в изнеможении уронила голову на грудь. Берег не приблизился ни на дюйм. Но что-то двигалось к ней навстречу, делаясь все больше и громче, – моторная лодка прорезала в воде гигантскую букву «V», устремляясь в ее сторону. Может быть, смотритель Рестонов, Эван, заметил, что ее лодка пропала. А может, это сам Джордж. Потом Элис разглядела что-то знакомое в позе человека, управлявшего лодкой, и поняла, что это он.