Самозванка - Диана Гамильтон

— Наверное, вы правы, — ответил Хавьер. — Но как быть мне? Разве могу я позволить себе еще раз дать волю чувствам? Я был убежден, что люблю Элен больше собственной души. Но когда дошло до дела, оказалось, что это всего лишь страсть, яростное желание. Если бы я любил ее по-настоящему, я бы перешагнул через свою гордость. Я был бы терпеливым и научил ее — постепенно и нежно — понимать, сколько счастья приносят физические проявления любви. А так как я не любил ее, то во мне возобладала гордыня, и я отверг эту глупую девчонку абсолютно равнодушно, безо всяких эмоций. Я даже получал какое-то злобное удовольствие, наблюдая, как она отбрасывает одну игрушку за другой, ища чего-то, чего не может найти. И погибла она за рулем последней своей игрушки, — сказал Хавьер мрачно. — Теперь вы понимаете, почему я никогда не позволю себе поверить, что могу кого-то полюбить?

От сострадания, смешанного с огромным желанием взять его за руку и убедить, что не все еще потеряно, сердце ее разрывалось на части.

— Ваша мать знала, сколь несчастливым был ваш брак? — дрожащим голосом спросила Кэти.

— Думаю, что моя матушка и целое полчище моих тетушек, которых ниспослал мне Господь, догадывались. — В темноте блеснули в улыбке его зубы. — Но они слишком хорошо меня знают, чтобы о чем-нибудь расспрашивать. Мать предупреждала меня о почти неприличной спешке со свадьбой, она считала Элен слишком молодой и незрелой для меня. А Франсиско тогда был чересчур занят собой. Как всякий молодой человек, он наслаждался жизнью и вовсе не задумывался над превратностями моего брака. Кроме того, — Хавьер слегка подвинулся, повернувшись к ней и стараясь прочесть выражение ее лица, — слово ?несчастливый? не совсем точно отражает то положение, в котором мы оказались. Элен получала все, чего хотела, — во всяком случае, в материальном плане. Ну а я, конечно, не стал заливать подушку слезами. Эта девчонка уязвила мою гордость, но не мое сердце. Я был в ярости, потому что позволил использовать себя, сделать из себя идиота.

— Мне очень жаль, — прошептала Кэти, страдая за него. У нее просто разрывалось сердце.

— Я не нуждаюсь в вашей жалости! — (Неожиданно грубый ответ потряс ее, и она перестала дышать, испугавшись этого возвращения ненависти.) — Я просто хотел, чтобы вы все знали и поняли, почему я предложил вам формальный брак.

Итак, он опять возвращается к этому вопросу. Кэти сделала единственное, что ей оставалось, — поднялась на ноги и, стараясь смягчить резкие нотки, помимо ее воли прорывавшиеся в голосе, сказала:

— Наверное, донья Луиса ждет нас к ужину. И, уж коли мы заговорили о вашей матери, должна вам сказать, что вы поступили отнюдь не благородно, солгав ей. Даже для блага Хуана я не соглашусь выйти за вас замуж. Я уже объясняла почему. Так что лучше, если вы скажете ей правду. Как вы считаете?

С пылающим от гнева лицом она подошла к входу в sala, и тут он догнал ее, положил руку на плечи. Наклонив голову, он прошептал ей в ухо, и голос его при этом был искусительно ласковым:

— За этот маленький грех мне нет нужды извиняться, querida. Рассказывая матушке о наших планах, я просто стремился продвинуть дело вперед, ведь вы казались тогда готовой принять неизбежное. Вы же знаете, как она боготворит Хуана, а я, приглядываясь к вам, понял, что у вас мягкое сердце. Вы не сможете разочаровать ее, я твердо знаю, что вы не сможете! Кроме того… смех зазвучал в его голосе с еще большей силой, — я вовсе не врал, говоря о нашем браке. Это святая и истинная правда.

Весь ужин Кэти была слишком зла, чтобы принимать участие в беседе, даже чтобы просто подцеплять вилкой еду и отправлять ее в рот. Да как он смеет?! Как он смеет даже надеяться на это? Он что, считает меня второй Элен, думает, что я тоже легко удовлетворюсь материальным благополучием? Даже если каким-нибудь чудом он не узнает, что я не настоящая мать его племянника, разве я смогу примириться с теми стерильными отношениями между нами, которые он предлагает? Ведь я его так люблю!

Но он-то об этом не знает, напомнила она себе, глубоко и обреченно вздохнув. И никогда не должен узнать. Если это произойдет, я окажусь в западне. Надо отдать ему справедливость, он всегда, с самого начала, был честен со мной. Жесток, но честен. Это я врала раз за разом. Теперь только знай расхлебывай неизбежные последствия всего этого вранья…

— Кэти не слышала ни слова из того, что ты сказала.

При звуке своего имени она подняла взгляд и встретилась с его глазами. Глаза были теплыми. Но теплота эта не могла скрыть вопроса, стоявшего в их чистой серой глубине. Видимо, прочтя в ее взгляде ответ на свой вопрос, он вдруг обрадовался, повеселел.

И Кэти поспешила опустить глаза на тарелку, больно прикусив нижнюю губу. Может, он догадался о ее истинных чувствах? Неужели у нее все это так явственно написано на лице?

— Бедная Кэти, вы устали, — сочувственно проговорила донья Луиса, и Кэти ухватилась за эту соломинку, постаравшись выдавить из себя улыбку.

— Да, немножко.

— Я думаю, что вы проводите слишком много времени на солнце, делая эскизы. Тебе следует быть потверже с ней, Хавьер, — поддразнила сына донья Луиса. — Однако на завтра я беру руководство в свои руки, никаких пыльных улиц и жаркого солнца. Мы отправляемся по магазинам за покупками.

— Мы? — Она впервые слышала об этом. Похоже, Хавьер был прав: она не прислушивалась к разговору за столом.

— Нужно подыскать нечто такое, что соответствовало бы вашему типу красоты. Это доставит мне искреннее удовольствие. Я хочу вывести вас в свет, как и Хавьер, конечно.

Донья Луиса радостно сжала руки в предвкушении предстоящего события, а Хавьер весело объяснил:

— Мама устраивает прием в вашу честь завтра вечером. Мы оба хотим, чтобы вы выглядели наилучшим образом.

— Конечно, будут только родственники, — поспешила заверить ее донья Луиса, неправильно истолковав появившееся на ее лице хмурое выражение. — Официально мы все еще в трауре. Со всеми нашими друзьями вы познакомитесь позже, обещаю вам.

— Просто будет целая армия престарелых тетушек, — добавил Хавьер, откидываясь в своем кресле и не переставая улыбаться. — Однако сие суровое испытание будет скрашено легкими закусками, вином и вашим первым знакомством с фламенко.

— Хавьер! — выразила свое неодобрение донья Луиса, но, встретившись с его благодушным взглядом, тоже улыбнулась и пояснила: — Сестры моего мужа — все шесть — старше его. Он был последним ребенком в семье и единственным сыном. Как я уже говорила вам, у Кампусано не бывает много детей мужского пола. А мой брат, Антонио, живет и работает в Мексике. Так что тетушки — это все наши родственники. И, несмотря на все насмешки моего сына, они вовсе не такие скучные.