Город за рекой - Герман Казак

Много раз он как будто видел во сне профессора Мертенса. Врач, низко склонив свое лицо над Робертом, как над пациентом, предостерегающе говорил: "Я сообщу о вашем случае по радио". Роберт мучительно отворачивался, но лицо доктора опять возникало перед ним. "Это ничему не поможет, — заявлял профессор Мертенс, — общественность узнает о вашей поездке". Потом Роберт видел себя будто бы сидящим у репродуктора и слышал голос: "Под предлогом написания хроники бежавший доктор Линдхоф разыскивает фрау Анну Мертенс". Тут будто бы Элизабет безмолвно явилась перед ним, и перламутровый веер прохладной волной обдал его жаркое лицо. При каждом взмахе из веера выпархивали фотографии, новые снимки его детей. Они рассыпались по полу, а он не мог поднять, потому что рука его была слаба и не слушалась, и мать, которая тоже оказалась неожиданно в комнате, подбирала их. Дверная портьера раздвинулась, и кто-то голосом, похожим на голос отца, сказал: "Это все зафиксировано в официальных бумагах".

Когда Роберт отправился навестить Анну, в голове его еще мешались обрывки снов. Ландшафт растворялся в полуденном свете. Неуверенно шел архивариус по узкой дорожке меж домиков загородного поселка, не в силах припомнить то место, где они с Анной свернули в прошлый раз к дому ее родителей. Все строения в эту пору были похожи одно на другое и казались заброшенными, необитаемыми. Железные цепи покачивались низко над землей и позвякивали, точно сотрясаемые подземными толчками. Напрасно высматривал Роберт строения храма-казармы, по которым можно было сориентироваться. Он метался в нетерпении взад и вперед, кидался то в одну сторону, то в другую и всякий раз обманывался.

Неожиданно перед ним возник, словно вырос из-под земли, родительский дом Анны. Оба старика сидели на лавочке у входа. Анны дома не оказалось.

— Пошла за сушеными овощами, — сказала мать, не отрываясь от вязания, — она вечно печется о запасе.

Роберт расспросил, как пройти к пункту раздачи (он располагался на пути к вокзалу), и попрощался со сконфуженными стариками.

Брат и сестра Анны, — разъяснял отец, который стал проводить Роберта до калитки, — не забывают своих родителей, это нам так отрадно.

Роберт рассеянно кивнул.

— Анна, — продолжал старик, — беспокоит меня. Она здесь еще совсем недавно, но уже никто ее не посещает. Здоровье ухудшается, все худеет, скоро совсем прозрачная станет. Вы же понимаете, господин инспектор, какая тут опасность таится.

Роберт брел по дорожкам меж садиков точно вымершей дачной местности, раздумывав над словами старика. На душе у него было неуютно. В чем причина нездоровья Анны? Не мучается ли она от того, что он отдалился от нее? Ему казалось, что он живой, идет через пустыню, где нет ни цели, ни ответа. Эта земля, которую небо осеняло своей неумолимой синевой, как будто вселяла чувство потерянности, безысходности. У дороги ни одного налитого соком деревца, лепестки у цветов какие-то негнущиеся, точно из воска, листья шуршат, как бумага, расчерченные участки газонов лежат, будто развернутые пыльные ковры. Острее чем когда-либо ощущал он во всем заброшенность. Двери наполовину висели на петлях, проломы в заборах небрежно заделаны где куском драной мешковины, где шифером. Он не мог отделаться от впечатления, будто везде равнодушно соблюдалась видимость порядка. Каждая отдельная картина была как бы выражением единого стиля жизни, он вдруг понял смысл французского nature morte.

Неожиданно с боковой дорожки ему навстречу вывернулась Анна. Он, смущенный, остановился перед нею.

— Эй! — крикнула она, опуская на землю корзину, наполненную сушеными овощами.

Она была в костюме, без шляпки. Прогулка как будто не пошла ей на пользу, лицо казалось бледным, чуть ли не прозрачным.

Роберт погладил ее по щеке, и улыбка озарила черты Анны, но глаза смотрели безучастно и едва ли не печально в ослепительном небесном свете.

— Вот мы и опять свиделись, — сказал он. — Хорошо ли тебе живется?

— Порой я вижу все как в тумане. Ты должен поцеловать меня в глаза.

Роберт взял Анну за руку и стал прохаживаться с нею взад и вперед между садовыми оградами. Корзина с овощами стояла на земле, и всякий раз, как они сворачивали на ту дорожку, она притягивала взор Анны, точно магнит, который определял круг ее мыслей.

Когда Роберт спросил, отчего вокруг так безлюдно, Анна сказала, что одни в это время, возможно, участвуют в часах упражнений или заняты на службе, другие отправляются к вокзалу — посмотреть, нет ли среди вновь прибывших кого-нибудь из родственников или друзей.

Она, кажется, поверила ему, когда он сказал, что тоже был загружен разными делами и потому все откладывал свидание с ней со дня на день.

Они остановились у поворота дорожки. Анна острым носком своей туфельки буравила ямку в вязком песке.

— Ты, мне кажется, — сказала она после короткого молчания, — мало ценишь драгоценный случай, который снова свел нас. Может случиться, что скоро настанут времена великих бедствий и невзгод, о чем упоминается в родовой хронике предков.

— Что, у вас в доме есть какие-то записи? — воскликнул изумленно Роберт.

— Отец, — продолжала Анна, — рассказывает нам иногда, в сумерках, когда мы бережем свет, что периодически, через неопределенные промежутки, наш край постигают облачные катастрофы.

— Так, значит, — прервал Роберт, — это только устное предание, а не письменная хроника?

— Почему это тебя так волнует, — сказала Анна, которая уловила особенную интонацию в его голосе, — и почему ты упираешь на слово "хроника"?

— Ты ведь знаешь, что я уже и раньше интересовался древними письменными свидетельствами, — уклончиво отвечал Роберт.

Он снова взял ее за руку и стал прохаживаться взад и вперед по дорожке.

— То, о чем я говорю, — настойчиво продолжала Анна, — не имеет никакого отношения к твоему Гильгамешу, это — настоящее и касается нас. Тебя не тревожит это предостережение?

Роберт молчал.

— Подумай только, — снова заговорила Анна удивительно певучим голосом. — Это значит, что все время — это лишь заповедное время перед неизвестностью, все пространство — лишь защитное пространство на мгновение, вся деятельность — лишь вспомогательная деятельность для другой половины царства. Тебе нельзя мешкать, любимый! Нагрянут беды — с кровавыми ливнями, с засухой, ночь опустится на землю, мы будем жить в пещерах без солнца, и силы пучины восстанут против нас. Это произойдет в один миг — то, что низвергнет нас в небытие. С нами случится то же, что с праотцами! Вспомни о приливах и отливах!

— Ты произносишь не свои слова, — сказал Роберт, пораженный ее чрезвычайным возбуждением. — Что за провидец заговорил в тебе?

— Почему ты не веришь? — сдержанно возразила она. — Почему ты не хочешь прочувствовать остаток бытия? Дорог каждый миг! Что останется?

Возможно, Анна думала, когда говорила все это, о себе и об их отношениях. Для него же ее слова звучали как напоминание о его собственной задаче — быть архивариусом и хронистом города.

— Что, какая сила, — сказала она со вздохом, — удерживает тебя вдали от меня? Разве ты не можешь освободиться — для нас?

Она и не подозревала, в какое смущение повергла этим вопросом Роберта, который не думал отказываться от своей деятельности, рвать связь с Архивом.

— Когда у меня будет ясное осознание самого себя здесь и своей задачи, — мягко сказал он, — настанет и для нас настоящий день, как он назначен нам судьбой.

Анна чувствовала, что он чего-то не договаривает.

— Любовь, — возразила она, — не терпит отсрочки. Мои родители пусть тебя не смущают. Ты спокойно можешь оставаться у нас в доме на ночь. Но могу я приходить к тебе, если ты так более уверенно чувствовал бы себя.

"Да! — сказал в нем внутренний голос. — Приходи ты ко мне". Но Роберт замялся с ответом. Ему казалось невозможным, чтобы она приходила к нему в гостиницу или в Архив. Но потом он вспомнил о потайном ходе в его комнату в пилоне, которым можно было воспользоваться, чтобы не попадаться никому на глаза.

— Давай прогуляемся немного по окрестностям, — сказал он оживленно, — а потом пойдем ко мне, да?

Он подхватил корзину с овощами, весело качнул ею раза два-три в воздухе и повесил за ручку на столбик ограды. Мысль о прогулке вдвоем с любимой воодушевила его. А потом они пойдут к нему!

— Как я рад, — сказал он, почувствовав себя внезапно освобожденным, точно груз сбросил с плеч, — как я рад, что ты есть! Какой же я был дурак, давая всяким призракам уводить себя от действительности, в которой ты! — Сказал, точно отогнал широким движением руки всяческих призраков.

Налетел легкий ветерок. Все вокруг как будто оживилось. Анна, почувствовав дуновение, искоса взглянула вверх.

— Снова подошел поезд с пассажирами, — сказала она. — Ты, наверное, тоже уже слышал, что пассажирские перевозки за последнее время возросли. Я так редко встречаю знакомых оттого, может быть, что немного рановато переселилась сюда.