Жертвы осени - Марина Крамер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Город Вольск, наши дни
Тимофей вот уже час бесцельно кружил у здания городской администрации и злился на непунктуальность человека, с которым должен был встретиться. Но потом вдруг понял, что пришел на час раньше – был настолько выбит из колеи этим интервью с Вознесенским, что даже не удосужился посмотреть на часы, когда выскакивал из гостиницы.
Телефон Стожникова Иванютин прислал ему почти сразу после их разговора, и Тимофей даже удовлетворенно кивнул: все-таки Иваныч помнит, кто платит ему вторую зарплату, а огрызается просто из желания показать, что власть в его руках.
Колесников набрал номер и довольно быстро услышал глуховатый мужской голос:
– Я вас слушаю.
– Владимир Михайлович? Доброе утро, это некто Колесников Тимофей…
– Колесников? Да, помню, – сухо ответил Стожников. – Чем обязан?
– Дело в том, что я сейчас волей случая в вашем городе и хотел бы с вами встретиться.
– На какой предмет?
– Я… эээ… словом, мне нужно с вами поговорить, но не по телефону, – вывернулся Тимофей. – Мы могли бы где-то встретиться?
Повисла пауза, затем Стожников откашлялся и сказал:
– Я в администрации города, но скоро освобожусь. Подъезжайте часиков в двенадцать, здесь рядом есть кафе, можем там поговорить.
– Спасибо. Тогда до встречи.
И сразу после разговора Тимофей выскочил на улицу, довольно быстро добрался до нужного места и только теперь сообразил, что было слишком рано.
До двенадцати оставалось еще минут десять, Колесников закурил очередную сигарету, выбросил пустую пачку в урну и огляделся в поисках магазина, где можно было пополнить запасы. Как назло, в поле зрения ничего не появилось: деловая часть города, нужно куда-то в переулки идти, но вряд ли сейчас он успеет. Ладно, придется потерпеть пока.
Стожникова Тимофей заметил сразу – оказывается, не успел забыть, как тот выглядит, хотя и прошло много лет. Владимир Стожников был по-прежнему высок, довольно строен для своего возраста, выглядел подтянуто и даже спортивно. Единственное, что в его внешности претерпело изменения, были волосы. Теперь голова военкора была совершенно седой, а в то время, когда Тимофей увидел его впервые, Стожников имел седину только наполовину.
Пружинящей походкой он подошел к Тимофею, протянул руку:
– Вы ведь Колесников, правильно?
– Да. – Тимофей ответил на рукопожатие. – Здравствуйте, Владимир Михайлович. А вы почти не изменились, я вас сразу узнал.
Стожников заложил руки за спину и, чуть покачиваясь с носка на пятку, поинтересовался:
– Так о чем вы хотите поговорить?
– Я даже не знаю, с чего начать… Но дело, скорее, не в вас, а в вашей дочери. Право слово, как-то неудобно… – замялся Колесников, ругая себя, что не продумал ход разговора и теперь выглядит как блеющий двоечник у доски.
– Ну, я так и подумал, что речь о Василисе, – сухо перебил Стожников. – Вы наверняка хотите с ней встретиться и обсудить ее статьи о Бегущем за смертью – ведь это вы его так назвали. Уверен, вам не нравится то, что она делает. Я, кстати, тоже этого не одобрил, мы уже почти год не касаемся этой темы в разговорах. Но запретить Василисе писать о Вознесенском я не могу, она взрослый человек. Хотя, видит бог, я очень старался отвлечь ее от этого дела.
Они пошли по небольшой аллее куда-то вправо и буквально через пару минут оказались на довольно оживленной улице, которую предстояло перейти по подземному переходу.
– Знаете, Владимир Михайлович, а мне еще тогда показалось, что у вас какая-то личная заинтересованность, – вдруг вспомнил Тимофей. – Я тогда не очень понял, почему мне не дали никаких данных об одной из жертв, но мне показалось, что вы имеете к ней какое-то отношение.
– Вы ошибаетесь, – ровным тоном произнес Стожников, и на его лице не дрогнул ни один мускул. – Я не понимаю, о чем конкретно вы говорите, но я старался уберечь Василису от всех подробностей дела по простой причине: она впечатлительная девушка, она выросла без матери, все воспринимает очень близко к сердцу. Собственно, я в чем-то оказался прав – после выхода первой статьи Василиса заболела и почти месяц лечилась, организм никак не мог справиться с элементарным бронхитом.
«Ох, темнишь ты, – подумал Тимофей, глядя под ноги. – И не в бронхите вовсе дело… У меня были данные на всех жертв, включая выжившую, хоть в интервью с ней мне было категорически отказано. Но на одну женщину не было вообще ничего – мне так и пришлось в серии называть ее Анной Ивановой и постоянно оговариваться, что ее настоящее имя не разглашалось в интересах следствия. И я ведь так и не выяснил, кем она была… А надо попробовать сейчас, ведь в деле это явно есть! А тогда меня начальник милиции области лично проинструктировал и даже пригрозил, что вообще запретит съемки, если я буду лезть не туда. И Стожников, кстати, пару раз попадался мне выходившим из здания УВД – к чему бы? Мне советовали в Москве обратиться к нему, если что-то будет нужно, но он только однажды согласился со мной встретиться и помог попасть на прием к тогдашнему руководителю города. И сейчас он тоже не в восторге от моего появления, и от желания поговорить с его дочерью – особенно».
– Владимир Иванович, мне очень интересно, зачем Василиса спустя столько лет вдруг начала разрабатывать давно мертвую тему. И почему ей дали добро на это. Но главное – как ей удалось попасть в спецучреждение и взять интервью у Вознесенского.
Стожников вздохнул:
– Моя дочь, когда захочет, может допечь кого угодно. Подозреваю, что кто-то из УВД ей помог, обратился выше с запросом на интервью.
– Но почему там не отказали? Какие интервью с осужденным на двадцать пять лет? К чему? – раздраженно спросил Тимофей, отчаянно злясь, что такая мысль не пришла в голову ему самому. – Зачем через два десятилетия раскапывать могилы?
– Кстати, Тимофей, а почему вы решили ко мне обратиться, а не к Василисе напрямую? – вдруг спросил Стожников, останавливаясь на верхней ступеньке и поворачиваясь к Тимофею, который еще не успел подняться и теперь стоял на пару ступеней ниже.
– Ну, мне показалось, что с мужчиной разговаривать проще…
– Не понимаю – это шовинизм? – прищурился Стожников. – Или просто посчитали для себя недостойным о чем-то говорить с молодой девчонкой?
– Бросьте, Владимир Михайлович, вы ведь прекрасно понимаете, что дело не в этом…
– Понимаю. Мне вчера звонил Криницын. Дело в том, что вы посчитали Васькины статьи посягательством на свою