Мстители двенадцатого года - Валерий Гусев

Несносно: в захваченном городе продолжилось сопротивление. Стало известно, что часть оружия была взята из арсенала; много ружей были не годны, однако штыки при них представляли опасность.

Замечу еще: в то время, как мы, пройдя мост, шагали широкой прекрасной улицей, ничуть не уступавшей европейским, кругом нас не было ни души мирных жителей и не встретилось ни одной женщины, что нас удивило и огорчило. Чему приписать такое полное безлюдье и равнодушие к победителям?»

Из дневника Ж.-О. Гранжье

День разгорался, ясный и по-всему теплый. С тихим шорохом опускалась на землю листва с придорожных берез, скандально трещали в них черно-белые суматошные сороки. Дробная рысь, позвякивание, иногда конский всхрап или короткое ржание. Да постукивали в колеях колеса фигнеровского обоза.

Дорога выбралась в поле, частью сжатое, а большей частью покрытое улегшейся выспевшей рожью.

Выехали на тракт, остановились. Фигнер, выпрыгнув из коляски, размашистым шагом купца подошел к Алексею.

— Сейчас скоро встречи начнутся. Держись строго, с пренебрежением, не чурайся и плетью разговаривать. Ихние офицеры это дело любят, а солдаты привычные. Нахалом будь — ишь, какой вид у тебя важный. Ты небось нынче не князь российский, а барон французский. — Подбодрил, стало быть. И предупредил строго: — Если со мной заминка выйдет, не мешайся, сам с ней справлюсь. — Вернулся в коляску.

Снова тронулись. Тракт был пустынен, шел вначале открытым местом; потом, на обочины начали выбегать березки, да все обильнее; стали мешаться с елками, а вскоре густо и сумрачно выстроились караулом хмурые ели.

Впереди колонны теперь шел купеческий обоз — Алексей все-таки настоял, чтобы при надобности поддержать Фигнера. Сашка, подумав, согласился — своим соблазнительным товаром примет внимание постов и караулов на себя, отвлечет от отряда Щербатова. Замыкал колонну все так же Волох, похоже, дремал в седле. Что ж, донской казак, к седлу привычный. Про них говорят, что и брачную ночь казак с казачкой могут на коне провести.

Алексей несколько раз оборачивался. Волох, чувствуя его взгляд, вскидывал голову и осанился.

«Да не спит он, — подумалось Алексею. — Небось в одиночку пьет да закусывает».

За полдень время перешло. Где-то впереди ударил на колокольне гулкий звон. Ему другой отозвался, калибром поменьше, но позвончей, позадиристей. В ельнике, в темной его глубине, засвистала малая птаха. Ей ворона отозвалась — хрипло и напористо. А уж сорока по всему лесу понесла. Не весточку ли?..

Волох и в самом деле время от времени от дорожной скуки прикладывался к манерке, закусывая сухарем. От хмеля и сытости клонило в дрему. Ой, не спи, казак, на войне! Не обед проспишь, а жизнь свою бедовую…

Волох сильно отстал, начал было понужать коня шпорами (казаку, кстати, непривычными, они нагайкой работают), да тут взметнулось что-то от крайней ели, мелькнуло длинной змеей — и выхватила она казака из седла; грохнулся тот наземь, и свет померк в его хмельных очах…

Впереди Смоленская дорога. И уже отсюда стало видать над ней полосу пыли, поднятую тысячами копыт, колес, солдатскими сапогами. Свернул навстречу разъезд — уланы. Окружили фуры, погарцевали, посмеялись, получили по бутылке вина и ускакали прочь. Алексей вновь обернулся — Волох то отставал, а теперь и вовсе исчез. Не иначе где-то под кустом ночевать решился. Однако на него ничуть не похоже. Сколько, бывало, ни прикладывался, а службу свою не забывал, справлял аккуратно и точно. Алексею стало беспокойно — привык к нему. Даже не столько как к денщику, сколько к боевому товарищу, надежному и самоотверженному. Он и саблю свою на выручку обнажит, он и ложку к каше подсунет. С добрым ломтем хлеба. Не случилось ли с ним чего? Не думал Алексей, что так заботлив станет к простолюдину.

Влиться в поток наступающих после Бородина французских войск было не просто. Будто половодьем широкой реки несло по дороге все, что где-то накопилось и прорвалось. Конные, пешие, орудия на передке, орудия на платформах, фуры с припасами и провиантом, телеги с ранеными, богатые кареты, важные всадники. Брели обочиной и пленные, под ружьями и штыками. Маркитанты, семьями, с клетками живых кур и гусей, со всяким тряпьем, которое не жалко выбросить из своего дома, но без которого не обойтись на чужбине.

Волох очнулся, задыхаясь. Первая мысль была — во рту эскадрон ночевал. Вторая, более ясная — рот его заткнут не то рукавицей, не то несвежей онучью. Поднатужился — выплюнул со всхлипом. Над ним склонилась бородатая голова в кивере козырем назад и сильно красным носом. Волох не растерялся:

— Же ву при, мадам!

— Оклемался, мусью! Крепок, однако. Семка, зови Михайлу толмачить генерала.

Волох приподнял мутную голову, огляделся — сарай с распахнутыми воротами, он лежит на соломе, руки за спиной туго связаны. Вошел Михайла, по виду мещанин. С тонкими усиками, за поясом аж четыре пистолета. На боку длиннющий палаш с колесиком на кончике ножен. Браво проступил к пленному, запутался ногами и рухнул Волоху на грудь.

— Ах, ты… — далее не имеем возможности воспроизвести долгомерную русскую тираду, которой Волох отозвался на падение толмача Михайла.

— Пардон! — Михайла вскочил, пригладил пальцем усики и начал допрос.

По-французски он говорил справно, не многим лучше самого Волоха. Тот слушал, слушал, хмурился, потом сказал:

— Ты бы, дурак, по-русски сказал, я лучше пойму.

— Ого! — бородач поправил кивер. — Какого гуся словили. Славно по-нашему талдычит. Особливо… — Тут он слово в слово повторил обороты и присказки Волоха.

— Ну-ка, братцы, развяжите меня да чарку поднесите. Тогда и поговорим.

Удивились, но развязали, принесли на деревянном блюде чашку с водкой и калач. Волох перекрестился по православному, осушил чарку, отломил полкалача и сунул в рот.

— Вот теперя и поговорим.

Первым в дальний угол улетел от хорошего кулака толмач Михайла, оставив в руке Волоха два из четырех своих пистолетов. Второй удар сверху по киверу получил бородач — присел на корточки, не удержался и откинулся к стене. Кивер ему сел до подбородка.

Волох осмотрел добытые пистолеты, подсыпал свежего пороха на полки. Поморщил лоб в раздумье — куда же это он попал? Мародеры, дезертиры, либо…

Первым очнулся бородач. Кряхтя, стал сдвигать кверху кивер. Поморгал, покрутил головой.

— Ты кто ж будешь?

— Тебе зачем знать? — Волох был сердит.

— Нешто невдомек? Либо тебя в армию представить, либо на гумне заколоть.

Волох поскреб висок кончиком пистолетного ствола.