Право на скелет - Татьяна Хорунжая

– Я заметила… Но ведь нельзя всю жизнь прожить одним прошлым. Часто прошлое – плохой советчик. Мы меняемся, и жизнь меняется, и в одну реку уже не войти дважды. Проживая жизнь своих родителей, ты рискуешь так и не увидеть своей…

Тишина, только часы тикают в ночи.

– Ты, наверное, был идеальным сыном…

– Я был отвратным сыном… Не веришь? Когда мне было лет 14, у меня была очень веселая компания. Однажды мы, шляясь ночью по деревне, залезли на один огород, в котором росла виктория. Вот казалось бы – у всех свои огороды с той же самой викторией, но нет, на чужом-то огороде слаще. Адреналина хотелось. Ну поели да ушли. На следующую ночь кто-то сказал: «А пойдемте опять туда же? Только давайте фонарики возьмем». Взяли, сходили. На третью ночь пришли уже не только с фонариками, но и с табуретками, чтоб удобней собирать было… Кто-то заодно музыку захватил… Вот наглые! Сейчас прибил бы… А однажды поспорили с другой компанией: слабо нам или нет залезть ночью через окно к самой вредной в деревне бабке – Шуматихе, прозвище у нее такое было – и спереть у нее старую швейную машинку?

– Ну и как, слабо вам оказалось?

– Да нет, конечно. Мы пришли двумя большими компаниями. Окна ночью здесь у всех открыты нараспашку. Мы впятером залезли – самые инициативные, – а она у самого окна спит. Мы разулись, как положено в гостях, и по очереди через нее перелазили, прямо по кровати… А она толстая-я…. Попробуй перелезь! – он воодушевился приятными воспоминаниями. – И спит, как в танке. Мы эту машинку нашли, а она советская, тяжелющая, большая – страсть! Ну мы ребята не слабые были, взяли вчетвером – и в окно, прямо через Шуматиху поперли. И вынесли, представляешь? Так бы и ушли не замеченные никем, да только один пацан не сдержался, заржал, как конь… Шуматиха проснулась и нас через окно узнала. Спор мы честно выиграли, машинку в сарае спрятали. А потом всем досталось… Вот отцу стыдоба была – у участкового сын – вор! Меня отец лично выпорол своим ремнем – взрослого парня! Но мне как-то даже хотелось понести заслуженное наказание. А вот мама только одну фразу сказала: «А я-то мечтала, чтобы мой сын вырос Иваном-царевичем, а не Иванушкой-дурачком…» Я эту фразу на всю жизнь запомнил. Меня как отрезало от всего дурного одной только этой фразой… Ты вот улыбаешься, а нам тогда не до смеха было. Одному пацану на тот момент было 18, ему год дали! А он просто под окнами стоял, даже не лазил.

– Год за старую швейную машинку?! – не поверила Аня.

– Да.

– То есть за убийство человека всего два года, а за машинку целый год?

– Получается, так… Он потом сильно осерчал на это… Пошел по стопам этого уголовника, будто в отместку за незаслуженное наказание… Сейчас уже почти никого из нашей компании не осталось: кто в тюрьме сидит, а кто в сырой землице лежит… Только несколько человек по городам разъехались, нормальные ребята. – Он помолчал. – Все уходят, а я остаюсь… – и он вновь погрустнел. – Иногда мне кажется, что всё уже было и ничего впереди больше не будет. Я ломоть отрезанный…

– Моя бабушка говорила: – осторожно сказала Аня – «Зачем вы плачете об умерших? Неужели вы думаете, что сами будете жить вечно?»

– Мудрая женщина была твоя бабушка. Знаешь, я про родителей даже с братом с тех пор не разговаривал… У нас негласное табу на эту тему. А сейчас с тобой поговорил и будто легче стало…

Спать больше не хотелось. Аня достала пачку писем, ставшими хобби. Она читала их не в хронологическом порядке и от этого было труднее вникать в них. Но постепенно у нее всё же складывалась картина прежних лет, повседневной жизни бабки и прабабки. Гюнтер расположился по соседству от Ани и делал вид, что слушает. В сотый раз перечитывая интересные моменты, она увлекалась и не переставая комментировала:

– Вот смотри, она опять этот дом в Лукоянове упоминает! Что там за дом?.. Есть обратный адрес… Несколько лет переписывались ведь! Надо все же «пробить» это направление. Да что тут еще… – Она вытряхнула из конверта пожелтевший листок, сложенный вчетверо. – А вот это я еще не читала, – она развернула и пробежала по нему глазами. – Смотри-ка, Лукьян написал бабе Нюре! Одно-единственное письмо! Все остальные на имя бабы Шуры, странно как-то… Бабушки же вместе жили. «…На Ваш вопрос отвечаю: жива-здорова, растет умным и послушным ребенком, прошу больше не беспокоиться…» – она посмотрела на дату на конверте – это всего за пару месяцев до бабы Нюсиной смерти… – она включила всю свою логику. – О чьём ребенке она могла беспокоиться, зная, что скоро умрет?.. Может, у нее все же была внучка на тот момент? Две дочери. Баба Шура была старой девой, моя бабушка еще в школу ходила… Нет, у моей бабушки еще не могло быть детей… Бабы Шурина? Тайная дочка? Такое вообще могло быть в деревне, где все обо всех знают? – она напрягла мозг. – Ведьма Нахимова не врала: Шура «в подоле принесла»… То есть, получается, если у бабы Шуры были дети, то внучка Анна, которой баба Нюра завещала свои сокровища, реально существует? Настоящая Анна! Я ищу сокровища, у которых есть реальный хозяин? Точнее, хозяйка… А у нее, наверное, сейчас уже есть свои дети, примерно нашего поколения, нет, чуть старше… Неужели я воровка? – Она встала и начала ходить по комнате: – Я хожу где-то рядом, но никак не могу понять… Где-то рядом…

Гюнтер смотрел на нее как на сумасшедшую:

–М-да… Бурная у тебя фантазия, конечно… Хотя – кто знает – всё может быть…

Она подошла к окну и стала смотреть на занимающуюся зарю. На горизонте уже светлело. Коротка июльская ночь.

– Мне бы хоть посмотреть, что там за дом в Лукоянове… Есть ли смысл там искать…

– Ну так поехали посмотрим, что там за дом.

– Прямо сейчас, в другой город?

– Ну а чего тянуть-то? До него ехать всего ничего.

– А поехали, – согласилась Аня – Прогуляемся в три ночи.

Они сели в его машину и выехали на междугороднюю трассу. Аня разулась и уютно устроилась на переднем сиденье, поджав под себя ноги.

– Мне нравится, что ты ездишь босая, – заметил Иван. – Надо тоже снять сандалики.

– Сандалики? Какая прелесть…

Он на ходу сбросил обувь и стал