Вместе во имя жизни (сборник рассказов) - Юлиус Фучик

Все это было так давно, и не верилось, что это вообще было. В тот день, в ту минуту, когда няня заснула возле маленького Людвига, отец Владо, проходя мимо, услышал всплеск воды и спас малыша от гибели… Конечно, точно так же поступил бы на его месте любой другой.

— Любой другой, — повторил Людвиг, вставая и направляясь к выходу.

В дверях он столкнулся с чьим-то мягким телом.

— Ты в своем уме? — прошептал он, узнав Маргиту, и попытался придать своему голосу укоризненный тон. — Что не спишь, людей пугаешь? Ночь на дворе…

Маргита, не спуская с него расширившихся глаз, увлекла его назад в комнату и неслышно притворила за собой дверь. И хотя она была одета, лицо ее посинело от холода.

— Куда ты собрался? — спросила она тоже шепотом, стуча зубами. — Куда ты собрался? — горько зарыдала она, отчаянно обняв его за шею.

Он пытался оторвать ее от себя, но напрасно. Она почти висела на нем, намертво сомкнув пальцы, и ее горячее дыхание обжигало ему лицо.

— Куда ты собрался в такую ночь, в такой холод? Слышишь, как свистит ветер? Даже птицы мерзнут и замертво падают с деревьев… — бессвязно вырывалось у нее, а глаза безумно блуждали по лицу брата. Маргита все плотнее прижималась к нему. — Не пущу тебя, братик мой, братик…

Людвиг был удивлен таким неожиданным порывом и не знал, как это объяснить. Сейчас она нисколько не походила на ту красивую девушку, которая недавно флиртовала с солдатами. Ее лицо вздрагивало от внутреннего напряжения, в глазах таилась угроза.

Да, это была она, помешанная Груберова, как называли ее в городе, но ее поведение не казалось обитателям этого дома странным, разве только в эту минуту. Мозг Людвига лихорадочно заработал. Надо было что-то придумать. В ту минуту, когда его взгляд упал на шелковые шнуры тяжелых оконных портьер, в комнату вошла старая пани Груберова.

— Мама! — бросилась к ней Маргита. Она порывисто обхватила мать руками и потом бессильно скользнула к ее ногам. — Людвиг хочет куда-то уйти! Запрети ему это, не разрешай! Ночью нужно спать, не беспокоить людей и злых духов. Я так боюсь злых духов.

Пани Груберова плотно закрыла дверь. Мягко, но решительно она подняла Маргиту с пола и строго сказала:

— Разумеется, Людвиг никуда не пойдет. Я позабочусь об этом. А ты иди спать, быстро.

Маргита, опустив голову, вышла из комнаты. Пани Груберова уже не обращала на нее внимания. Только Людвиг смотрел ей вслед. Когда сестра обернулась к нему в дверях, ее глаза были широко раскрыты, а во взгляде было что-то звериное.

«От нее уже не будет толку, — подумал без жалости Людвиг. — Ее с собой не возьму, оставлю здесь, а завтра с утра оформлю в больницу». Он потянулся рукой к нагрудному карману за блокнотом, чтобы записать это для себя, но строгий взгляд пани Груберовой отвлек его.

Она прислонилась плечом к дверному косяку и печально прошептала:

— Ты хочешь мне что-то сказать?.. Кто знает, не расстанемся ли мы навсегда, — продолжала она, не дождавшись ответа. — Признаюсь, ты был единственной светлой радостью в моей не слишком веселой жизни.

Людвиг ответил:

— Зачем объяснять, мама. Я вижу, ты знаешь, почему я хотел уйти. И мне никто в этом не сможет помешать. Никакое воспоминание детства. Времена теперь тяжелые. Я сделаю то, что сделал бы и отец, будь он на моем месте. Возможно, и ты уже сожалеешь о своем необдуманном поступке. Прошу тебя не вмешиваться в мои дела. Думаю, ты не сомневаешься, что я сделаю все, чтобы наш дом и наша честь не были осквернены.

— Ты раньше уже поступал так? — с ужасом прошептала пани Груберова и сжалась как от удара.

— В подобных случаях я никогда не поступал иначе. А потом я забыл тебе сказать, что служу в полиции. Меня обязывает присяга.

— А тех людей вы ставили у ям и расстреливали? — проговорила пани Груберова похолодевшими губами.

— Да, мама. Этого требует наша великая цель. И мы, если хотим ее достичь, не должны ни перед чем отступать. — Он стоял перед ней навытяжку, как в строю.

— И тебе платят за это… — продолжала она как бы про себя.

— Вознаграждение за добросовестный труд никогда не было позорным, — ответил он твердо.

В последние годы семья Груберовых получала от сына вместо писем посылки — с консервами, хорошей одеждой и обувью. Пани Груберова тяжело уронила голову на грудь: как это она раньше не задумывалась над их происхождением?

Пурга забушевала с новой силой. Холод пронизал все тело пани Груберовой. Волна его поднималась к самому сердцу, постепенно остывавшему.

И этот человек, стоявший перед ней, был ее сыном! Когда-то у него были белокурые волосы и мягкие ямочки на ручках. Он упрямо тянулся к цветам, но, когда мать восклицала: «Не рви — цветок хочет расти!», только прикасался к нему и гладил. Он был для нее чудом, счастьем. Пани Груберова вдруг ощутила странную пустоту. Было ли все это на самом деле? Она внимательно смотрела на человека, стоящего перед ней, на его высокий лоб, узкое лицо с чужими глазами и злой, насмешливой улыбкой на тонких губах. Потом она опустила взгляд на то место, где под пальто был скрыт значок, вызывавший ненависть и гнев людей.

Из вихря мыслей, пронесшихся в эту минуту у нее в голове, ее поразила одна — самая суровая, самая мучительная: значит, все усилия в ее жизни оказались напрасными. Особенно ее мучило то, что она не смогла воспитать в душе этого человека любви к людям, когда он был еще ребенком.

Пани Груберова чувствовала: наступает что-то неотвратимое. Собравшись с силами, она встала в дверях и сказала глухим голосом:

— Только через мой труп ты выйдешь из этой комнаты!

Когда разбежишься с крутой горы, уже невозможно остановиться. Людвиг сознавал сейчас лишь то, что с ужасающей скоростью летит в пропасть. Он оттолкнул пани Груберову от двери — это была лишь до смешного слабая старая женщина в черном шелковом платье — и, выбежав вон, дважды повернул ключ в замке. Внизу, перед погребом, он остановился и прислушался. Старый дом спал глубоким, спокойным сном.

Подойдя к комнате, где остановились немецкие солдаты, он постучал в дверь. Постучал тихо, но настойчиво и еле слышно зашептался с проснувшимся солдатом, появившимся на пороге в свете лампы. Глаза и рот немца открылись от удивления, сонное лицо оживилось. Вместе с солдатом Людвиг вышел из дома. На улице — снег, холод и тьма. Шаги Людвига и солдата со скрипом удалялись, пока не затихли вдали.

В доме долго было тихо. Солдаты, вышедшие из комнаты в коридор, стояли в напряженном ожидании. Потом кто-то проговорил:

— Чего, собственно, ждать? Разве мы не можем это сделать сами?

— Не можем. Это, видно, большая птица.

Третий сказал укоризненно:

— Не можете потише? Я только задремал. И ночью не дают человеку покоя! — Не успел он закончить, как в темноте заскрипела тяжелая дверь. В резком свете карманных фонарей перед немцами предстала Маргита — в халате кофейного цвета, со связкой ключей в руках. Ослепленная, она в ужасе смотрела на обращенные в ее сторону автоматы.

Солдаты узнали ее по золотистым волосам, рассыпавшимся по плечам. Они видели ее каждое утро: она ходила за молоком для детей Иоганы. Но, услышав команду «Огонь!», не задумываясь, дали залп.

Потом они растерянно склонились над ней, и самый старший из них, тот самый, что рассказывал ей днем в кухне анекдоты, смущенно сдвинул шапку на затылок. Они стояли возле нее, испытывая мучительный стыд, и молча смотрели, как из ран на ее груди вытекают струйки густой крови.

От этих выстрелов проснулся дом. Раздался громкий стук в дверь где-то наверху, потом послышался стремительный топот по коридорам и лестницам. Одновременно с улицы донеслись быстрые шаги, и тяжелые ворота хлопнули в тот момент, когда в коридор ворвалась пани Груберова.

В черном шелковом платье, с волосами, собранными в серебряную корону надо лбом, она скорбно склонилась над телом Маргиты и на минуту замерла, внимательно вглядываясь в нее, будто не узнавая.

Маргита лежала на боку, прижав к телу ноги, как будто прилегла отдохнуть. Глаза были полуоткрыты, и со стороны казалось, что она просто лежит, о чем-то задумавшись. Лишь расплывающаяся красная лужица около нее говорила о том, что здесь случилось.

Не будь этой жестокой действительности, солдат с черепами на шапках, автоматов и крови, эта застывшая группа из двух женщин могла бы послужить хорошим сюжетом для художника. Вероятно, именно так она и подействовала на офицеров СС, вбежавших сюда вместе с Людвигом, потому что один из них, с длинным лицом нордического типа и бесцветными глазами, задумчиво оперся о дверь комнаты, где еще вчера жила молодая женщина с новорожденной дочкой, и едва удержал равновесие, когда дверь легко и бесшумно распахнулась.

Там было на что посмотреть.

Посреди комнаты висел под люстрой старый пан, торговец, эвакуировавшийся сюда откуда-то из Закарпатской Украины и живший здесь у своей дочери. Он висел невысоко над полом, повернувшись спиной к двери, с головой, склоненной к плечу. Это был тот самый старый пан, который целыми часами болтал по-немецки с солдатами и рассказывал им пикантные анекдоты.