Записки нечаянного богача - Donteven

- Почему «сорвался»? Подготовился и поехал. В Шаховской машину у вокзала оставил, до Репотино на автобусе, а там пешком. Она там недалеко под дорогой в трубе течет, оттуда и начал против течения подниматься. Ноябрь был или конец октября — грунт твердый уже, в заводях ледок по краям, только на стремнине журчит себе, как летом. Ну и пошел. Часа три-четыре гулял. По карте-то там речка ровно течет, а на самом деле петляет, как всякий ручей лесной. Пока костерок разжег, пока перекусить сварганил…

- Что сделал? - Головин наклонился вперед еще сильнее, нависая над столом.

- Сварганил. Ну, сделал, сгоношил, приготовил, короче, - удивился я. Слово-то известное.

- Нет, что именно ты сварганил? Что ел — помнишь? - к нему вернулся тот взгляд, когда не поймешь, то ли пошутит сейчас, то ли вилку в кадык вгонит. Я на всякий случай откинулся на спинку, подальше от стола.

- Помню. Грудинка была, поджарил на огне. Хлеб черный. Меду немного и чай в термосе.

- Все съел? - что называется, идиотизм уточняющих вопросов вызван исходной кретинской историей. Сидят на Таганке два взрослых мужика и обсуждают хлебные корки двухлетней давности. Но что-то мешало мне принять ситуацию, как комичную. Не похож был Головин на клоуна. На клоуна-людоеда — пожалуйста. А на обычного хохотуна как-то не тянул.

- Нет, оставалось там еще, - в таких ситуациях врать смысла нет. Я вообще в этом разговоре его потерял, кажется.

- Что ты сделал с оставшейся едой? - он говорил едва ли не по слогам. Кажется, ему и вправду было это важно, причем, важно критично.

- Ну, - я замялся, четко помня, что сделал, но не испытывая уверенности, что об этом стоит знать этому загорелому турагенту с глазами патологоанатома.

- Если помнишь — то говори, и чем подробнее — тем лучше. Я повторюсь, все, что сказано здесь — остается здесь, - надавил он.

- Хлеб и мясо я раскидал на все четыре стороны. Буквально. Посолонь, с востока начиная. В каждую сторону поклонился и поблагодарил за кров и стол. Там под дубком уютно так было, как в кресле сидишь. Огонь-то я подальше, на берегу развел, чтоб дереву не вредить, - с каждым словом я смущался все сильнее, чувствуя себя полным идиотом. Но тогда я был уверен, что поступить надо было именно так.

- Чай и мед — с ними что?! - Головин повысил тон, за весь день впервые.

- Остаток меда развел в кружке, часть в костер, часть в речку вылил, поровну примерно, - ну, врать смысла не было. Хотя, в такой правде я тоже его не видел, но что поделать.

- Дальше, по минутам, — ого, турист командует, да так привычно, со знанием дела, чистый прокурор.

- Далее заложил костер дерном, который снял до этого, чтобы на снегу огонь не разводить. Продолжил движение в соответствии с изначальным маршрутом, - от его тона я тоже подсбился на рапорт или объяснительную.

- Прости, но это правда важно, хотя и похоже на разговор двух кретинов, - Артем сбавил обороты, - постарайся вспомнить дальше. Что было дальше?

- Дальше я вышел по очередной петле ручья к завалу. Речка там была шириной в шага полтора моих, поэтому шел я то по одному берегу, то по другому. Завал перелез, хотя там было навалено — черт ногу сломит, метров пять высотой. Как будто смерч прошел. Хотя нет — я когда перелез, отдышался и дальше пошел, метров через триста, вот там точно смерч прошел. Ручеек уже в полшага был, не шире. И уходил под завал капитальный. Не знаю, что там было, но елок старых навалено слоев в десять, не меньше. Баррикада настоящая. И тут у меня так голова разболелась, что решил я до истока не добиваться через эти чапыжи. К выходу пошел. Там, правда, дурили что GPS, что компас обычный. Час где-то выходил. Странно, дорога в километре от силы была, а ни звука не долетало ни от нее, ни от деревни за ней. Вышел на поле — и сразу трактор рычит, собаки лают, а до этого ни звука. Низина, наверное, - пожал плечами я.

- Скажи, а у тебя в жизни не было эпизодов, - помолчав, спросил Артем, глядя мне даже не в глаза, а, кажется, прямо в центр черепа, - года ты выживал в странных условиях, когда смерть была близко?

- Намекаешь, что я отбитый? С пулей в голове?, - обиделся я.

- Ни разу. Просто это на моей памяти второй раз, когда живому так везет, - Головин откинулся на стуле, балансируя на двух ножках, дотянулся до подоконника, и одна из ножек оторвалась от пола. Он зацепил не глядя пепельницу, похожую на черепаший панцирь, судя по всему, бронзовый и тщательно вымытый. Неуловимым движением вернул стул в нормальное положение и поставил добычу между нами. За сигаретами мы полезли синхронно, прикурили и затянулись тоже одновременно.

- Пояснить можешь? - спросил я, затянувшись.

- Не сильно. Но повезло тебе гораздо, гора-а-аздо сильнее, чем тому утопленнику. Ты когда карту смотрел — ничего не насторожило? - он принялся набирать что-то в телефоне, казалось, впервые за весь день отведя от меня свой пристальный взгляд людоеда.

- Нет, а что должно было? - я понятия не имел, о чем он говорил.

- Как-то однобоко твое хобби. Геральдику и историю, вроде, знаешь, но тут же чистая топонимика. Там вокруг куда ни глянь — то требища, то жальники, то могильники. Середа, Холмец, Городище, Сытьково, - перечислял он.

- Сытьково-то каким боком? - удивился я.

- Ну, кто-то думает, что это от «сыта», да только там с пчелами и медом так себе даже сейчас, а раньше еще холоднее было, и болот значительно больше. А полосатым не климатит жужжать в сырости да в холоде, болеют они там. Разве, на пригорке где дуплистое дерево найдут, но это крайне редко. А про «волчья сыть, травяной мешок» слышал? - кто бы подумал, что сегодня в турфирме мне будут читать лекцию про топонимику.

- Слышал, - я опустил плечи и голову. Тогда из всех названий на карте меня тогда насторожило только Погорелое Городище, а оно дальше на север. А тут вон как, оказывается.

- История сослагательных наклонений не знает,