Только ты - Элизабет Лоуэлл

— Господи, как это могло произойти? При такой гонке даже наши тени жалуются, что не поспевают за нами.

На освещенном луной лице Рено появилась улыбка.

— Откуда он мог знать, где нас найти, после того как потерял мой след при выезде из Каньон-Сити? — удивилась Ева.

— Не так уж много маршрутов через Великий Водораздел.

Ева вздохнула.

— Пожалуй, страна не так пустынна, как кажется.

— Нет, она-таки пустынна. Я месяцами бродил по высокогорью, не встречая ни души. Только перекрестки и перевалы можно считать населенными.

— Похоже, если даже мы пойдем кратчайшим путем через Великий Водораздел, с помощью Горбатого Медведя и женщины, которая водит дружбу с одним из людей Калеба, Слейтер узнает, где я была.

— Я тоже так рассуждал. Но у нас есть одно преимущество.

— Какое?

— Мустанги. Большинство ребят Слейтера едут на теннессийских лошадях.

— Эти лошади превосходят любых четвероногих в Каньон-Сити, — возразила Ева.

Улыбка Рено была строгой, как и его голос.

— Мы сейчас не в Каньон-Сити. Наши мустанги загонят лошадей Слейтера.

9

Днем Рено ехал, держа ружье на седле. Ночью он и Ева спали под охраной мустангов, выбрав самое укромное место. В качестве дополнительной меры предосторожности он разбрасывал сухие ветви в местах возможных подходов к лагерю.

Несколько раз в день Рено отправлял Еву и вьючных лошадей вперед, а сам возвращался по старому следу. На высоких точках он слезал с коня, доставал бинокль и вел наблюдение.

Лишь дважды он обнаружил Слейтера. Первый раз с ним было шестеро, второй раз — пятнадцать.

Рено сложил бинокль, сел на лошадь и резвым галопом поскакал догонять Еву с вьючными лошадьми. Услышав топот, она обернулась. Из-под шляпы блеснули золотые глаза, заколыхались роскошные медно-золотистые волосы, освещенные горячим августовским солнцем. Рено заметил также складку усталости, залегшую возле губ.

Когда Рено остановился рядом с Евой, у него возникло искушение нагнуться и снова ощутить привкус соли и сладости на своих губах. Он отругал себя за постоянно растущее неуправляемое влечение к девушке из салуна „Золотая пыль“.

— Они приблизились? — озабоченно спросила Ева, изучая мрачное лицо Рено.

Она облизала сухие губы.

Зеленые глаза проследили за движением кончика языка.

— Они отстают? — с надеждой полуутвердительно сказала Ева.

— Нет.

Она скривила губы.

— Видно, теннессийские лошади оказались лучше, чем ты думал.

— Мы еще не в пустыне.

Ева удивленно посмотрела по сторонам. Они двигались по котлообразной долине, по бокам которой тянулись высокие кряжи. Растительность на кряжах была столь скудная, что не могла скрыть каменистые участки среди разбросанных тут и там чахлых кустов и сосенок. В целом кряжи казались пустыми, что объяснялось преобладанием каменных пород.

— Ты уверен, что мы еще не в пустыне? — спросила Ева. — Здесь так сухо.

Рено недоверчиво глянул на нее.

— Сухо? А что ты скажешь об этом? — произнес он и ткнул куда-то пальцем.

Ева взглянула в указанном направлении. По центру долины петлял ручей, вода в котором имела коричневый оттенок, а сам он был настолько узким, что лошадь, пересекая его, вряд ли могла одновременно замочить все четыре ноги.

— Это какое-то жалкое подобие ручья, — сказала Ева. — В нем больше песка, чем воды.

Чуть улыбнувшись, Рено снял шляпу, вытер пот рукавом и снова надел ее.

— Настанет время, когда ты увидишь такое количество воды и скажешь, что это божья благодать, — пообещал он.

Ева с сомнением смотрела на узкую грязную ленточку, извивающуюся по долине.

— Неужели так будет? — спросила она с недоверием.

— Если мы найдем кратчайший путь… А в противном случае мы увидим реку, которая создана скорее чертом, чем богом.

— Реку Колорадо?

Рено кивнул.

— Я встречал многих, кто любил и знал эту страну, но не видел человека, который пересек бы Колорадо в том месте, где она вытекает из каменного лабиринта, а потом вернулся и рассказал бы об этом.

Бросив искоса взгляд на Рено, Ева поняла, что он не шутит. Да и то сказать, кто бы стал тратить энергию на розыгрыш по такой адской жаре и при такой пыли.

Даже на Рено жара оказывала свое действие. Рукава его вылинявшей голубой рубашки были закатаны, воротник расстегнут на несколько пуговиц. Капельки пота крошечными алмазами поблескивали среди густой черной поросли, которая проглядывала в вырезе полурасстегнутой рубашки. За три дня пути Рено оброс такой щетиной, что его улыбка казалась скорее дикой, чем приветливой.

Сейчас ни у кого не возникло бы сомнений относительно того, что он собой представляет: сильный человек, призванный выходить победителем из схваток и перестрелок.

И тем не менее, несмотря на устрашающую внешность своего спутника и токи чувственной напряженности, которые невидимо проходили через них, Ева никогда не спала более спокойно, чем в последние несколько суток.

Впервые с того времени, как она себя помнит, она спала глубоким сном, не прислушиваясь к каждому шуму, не хватаясь за оружие, которое всегда было у нее под рукой, чтобы защитить себя и тех, кто был слабее ее, от хищников, что бродят вокруг костра.

Положиться на кого-нибудь — это ведь такая простая вещь, но как она меняет человека!

Рено увидел, как Ева сделала глубокий вдох, затем еще и еще, словно упиваясь этим воздухом.

— Похоже, что будущие засухи тебя не очень беспокоят, — сказал Рено.

— Что? А-а, — Ева слегка улыбнулась. — Дело не в этом. Я просто думала о том, как это здорово — спать ночью и ни о чем не беспокоиться.

— О чем не беспокоиться?

— О том, что какой-нибудь хулиган или развратник похитит малолетку из сиротского приюта, или о том, что какой-то бродяга шляется около костра Лайэнов.

Рено нахмурился.

— А это часто случалось?

— Хулиганы и развратники?

Он молча кивнул.

— Они скоро поняли, что меня нужно оставить в покое… Но вот дети поменьше… — Ева замолчала. — Я делала, что могла. Но этого было недостаточно.

— А старый Лайэн был развратником?

— Совсем нет. Он был добрым и деликатным, но…

— Но не силен в драках, — закончил Рено фразу Евы.

— Я этого от него и не ожидала.

Рено удивленно прищурил глаза.

— Почему? Он был трус?

Теперь пришла очередь Евы удивляться.

— Нет. Он просто был добрым. Он не был сильным или твердым, или подлым, как большинство мужчин. Он был слишком… цивилизованным.

— Ему надо было поехать жить на Восток, — пробормотал Рено.