Ледовое небо. К югу от линии - Еремей Иудович Парнов

— Домой улетаешь?

— В соседнее стойбище, но я попрошу, чтобы вас потом забросили в город.

— Без тебя?

— Найдутся и получше специалисты, — улыбнулась Валентина и с жадностью набросилась на варенье. Теперь она знала твердо, что ее усилия не пропали даром. — До чего вкусно!.. Вот уж не думала, что у эвенков бывает варенье.

— Мы не делаем, — покачал головой старик. — Спартак варил. В школе научился… Бери, — бросил ей на колени пушистую шкурку. — Шапку сошьешь.

— Спасибо, — покорно согласилась Валентина.

Обидеть старика отказом было теперь совершенно немыслимо. Да и мех ей понравился очень.

— Она повезет, — старик важно кивнул на жену. — У меня олени.

Валентина Николаевна услышала, как горестно всхлипнул у него за спиной мальчик. А может быть, это только послышалось, потому что плотные шкуры лучше всякой изоляции поглощали звук…

Теперь Спартак сидел рядом, на краешке выброшенного давним разливом ствола. Сосредоточенно пересыпая из горсти в горсть песок, следил за ней внимательными не по-детски всезнающими глазами.

— Я буду лежать в той больнице, где вы? — спросил он, сдувая песчинки с ладони.

— Обязательно.

— Тогда мне незачем жить у вас. Ведь я и так смогу вас видеть? Верно?

— Я всегда буду рядом с вами, — подтвердила она. А дедушка, как только сможет, приедет навестить.

— Нет, он должен остаться с оленями. И бабку я не возьму в город. Пусть смотрит за дедом. Я сам полечу на вертолете.

— Как захотите, так и будет, — пообещала она. — Что это? — заинтересовалась, различив внезапно рокочущий гул.

— Олени. Вон там, смотрите, — он указал на пыльное вытянутое облачко.

Клубясь над землей, оно медленно распространялось к востоку.

— Ваши? — заинтересованно спросила Валентина.

— Дикие. Материковые… По весне они покидают тайгу и всем стадом бегут к океану.

— Зачем?

— Как зачем? — удивился Спартак ее недогадливости. — Так им надо. Комариную пору пережидают в прибрежной тундре, а осенью возвращаются назад к лесной границе.

— Смотри, как все у них целесообразно… Я и то наметила, что тут комаров меньше, а ведь сейчас самое их время.

— Морской ветер разгоняет. Потому и зверь жмется поближе к берегу. Островные олени вообще всю зиму в тундре проводят. По распадкам держатся, где много ягеля и снег не так глубок. Весной они тоже на север несутся, прямо по льду на острова.

— Как вы великолепно во всем разбираетесь! — восхитилась Валентина. — Настоящий оленевод. Может, вам лучше на зоотехника пойти учиться? Или на ветеринара?

— Я море люблю. И математику. Мы уже дифференциальные уравнения второго порядка решаем.

— Но ведь вы и оленей превосходно знаете. Наверное, потому, что дедушке помогать приходится?

— Отчасти… Вообще мы, эвенки, охотники. И отец мой и мать промышляли зверя: песца, соболя… А оленей на поколюгах били, где они через море переправляются… Их на льдине унесло, отца и мать, я их не помню. Совсем маленький был.

— Дедушка тоже охотился?

— Он шаманом смолоду был, потом бросил, на капитана выучился.

— Как интересно!

— Интересно, — согласился Спартак. — Теперь шаманов совсем не осталось. Последний, говорят, где-то в горах век доживает, а жаль.

— Жаль? — удивилась Валентина. — А почему? Разве они не обманщики?

— Обманщики, конечно, и вообще никаких духов нет. Но встречались и среди них настоящие люди, такие, как дед. Эти не обманывали. Не по своей воле в шаманы шли, зову следовали. Болезни умели излечивать, тоску изгоняли.

— Тоску?

— Не верите? — он нашел ее глаза и, словно преодолевая внутреннее сопротивление, заглянул на самое дно, но тут же скользнул в сторону, как на невиданную преграду натолкнулся. Валентине Николаевне даже не по себе как-то стало.

— Дед говорил, что и меня голоса звали, — Спартак виновато улыбнулся. — Только он не пустил, прогнал… Иногда я сам чувствую, как вроде занавеска какая-то приоткрывается, но понять, что за ней, не могу… Да и проходит быстро.

— Какая занавеска? — в тревоге за мальчика Валентина легко провела по его жестким коротко остриженным волосам. — Все это выдумки, Спартак, болезненные фантазии. С ними надо бороться.

— Я знаю, — обеими руками он задержал ее пальцы на своей голове. — Какая вы добрая, тетя Валя, — произнес хриплым изменившимся голосом. — И какая несчастная…

— Почему ты так думаешь? — нахмурилась она, вырывая руку.

— Тоска у вас. Я чувствую, я знаю, что это тоска.

— Никак ты не можешь этого знать, — заключила она, стараясь вложить все свое убеждение.

— Может, и не могу, а все же знаю… Помру я в городе, тетя Валя.

— Вздор, — поймав его покорный умоляющий взгляд, она едва удержалась от слез. — Ничего такого не будет, — отчеканила по складам. — Запомни накрепко. Я тебя вылечу.

ОЗЕРО ЛАМА

Темные рои комаров рваной завесой простерлись над речкой. Порывы ветра относили их под защиту юров, но едва наступало затишье, возвращалось и кошмарное марево, танцующее над оловянной зыбью. Ветер хоть и выдувал стремительно опадавший на палубу рой, но отдельные кровососы ухитрялись запутаться в волосах, проникали в одежду, прятались в люках и подволочных углах. Даже под рындой роился реденький столбик, наполняя тончайшим звоном надраенную медь.

Видавший виды буксир, на котором вместе с бригадой проходчиков обосновались Лосев и Мечов, развил невиданные обороты. Оглашая притихшие дали победным ревом гудка и лихо огибая окаймленные пеной каменистые мысы, торопился вырваться из узкого фарватера на озерный простор. Косая волна заливала валуны и долго качала ольховые ветки, отчетливо видимые издалека. Скупо роняя тяжелые капли, они сверкали каждой шишечкой, каждой мокрой сережкой, словно вобрали в себя весь разлитый в безбрежности свет.

Одинокое облачко