Ревизор: возвращение в СССР 16 - Серж Винтеркей

Он завис на несколько мгновений, но потом продиктовал. Видимо, решил, что никакого вреда в этом не будет. Мы попрощались.

Я вернулся к работе над чемоданом с Фирдаусом. По ходу сборки мы с ним обсудили, как можно ее упростить на поточном производстве. Ещё я ему посоветовал всю внутреннюю часть конструкции спрятать под подкладку чемодана. Сошлись на том, что ручку тоже надо как-то облагородить. Обсудили также, что третье колесо я ставлю, просто, для устойчивости, а можно было бы поставить две пластмассовых ножки по краям, будет устойчивее, дешевле и легче.

Потом мне пришла в голову мысль.

– А что, если разбить это изобретение на два патента? – предложил я. – Смотри, сделает кто-то хитрый одно колесо складное или выдвижное и нашу ручку и всё, у него совершенно другое изделие. Есть смысл, наверное, патентовать отдельно ручку и колёса с опорами. Короче, этот вариант тоже рассмотрите. Нужен совет кого-то, кто собаку на этих патентах съел.

– Поговорю с отцом, у него, наверняка, найдется такой человек, – заверил меня Фирдаус.

Передал ему чертежи. Убрали нашу выдвижную ручку, он взял чемодан как обычно, за штатную и понёс в машину. Смотрел за ним в окно и думал, выгорит у нас это дело или нет? Столько нюансов, конечно, с первого раза всё точно не предусмотрим.

Он уехал, а я поспешил на первый этаж вслед за Галией поздороваться с художниками.

Они привезли множество работ, больших и маленьких и устроили для нас настоящую выставку. Первым делом поинтересовался у них, как добрались, нашли ли деньги за рамой. Они заверили меня, что всё прекрасно и я позволил себе переключиться на картины.

У Михаила Андреевича во всех пейзажах чувствовался размах, широта, простор. Только небо, только ветер, – вспомнились мне слова песни из детского кинофильма. Небо он пишет, конечно, невероятно реалистично.

А у Елены Яковлевны все работы домашние, с вниманием к деталям, если дерево, то одиночное и очень причудливое, если вид из окна, то в маленький уютный дворик. Просто, завис перед одной её небольшой работой. Вид из открытого окна, цветущая сирень с ещё непросохшими каплями после дождя. Мне показалось, что я чувствую запах сирени, настолько реалистично выписаны были ближние лепестки цветков и постепенно, по мере удаления, чёткость терялась в мазках, создавая иллюзию объёма.

Заметив мой интерес, Михаил Андреевич подошёл ко мне и, переглянувшись с женой, взял чёрный фломастер, эту работу и протянул жене. Елена Яковлевна с добрейшей улыбкой на лице подписала сзади что-то и протянула мне со словами:

– Это вам от нас подарок.

Взял картину и прочёл сзади: «Сирень. Куйбышев. Май 1972 год. Любимым соседям и друзьям на долгую память» и подпись художницы с сегодняшней датой.

Блин, неудобно-то как! Словно я выцыганил эту картину. Так на нее смотрел, как голодный на корочку хлеба, что они не выдержали и подарили ее. Но опыт уже научил, что предлагать деньги бесполезно. Только поссоримся.

– Спасибо, – только и смог сказать я. – Любимым соседям… Так приятно.

Передал «Сирень» Галие полюбоваться. Она радостно разахалась.

Потом женщины принесли чашки и мы пили чай с конфетами из Куйбышева. Художники делились впечатлениями о поездке. А мы им рассказали про новых соседей с восьмого этажа и про их новоселье на весь подъезд. Художники очень жалели, что пропустили такое событие.

– Хотела бы танец цыганки нарисовать, – сказала задумчиво Елена Яковлевна, – в «Ромэн» идти не очень удобно, вряд ли удастся раздобыть билет так близко к сцене. Нарисовать хочу в настоящей, кочевой одежде, как в таборе у них было. Но только на фоне природы. Чтобы одежда и дух не противоречили окружению. Ну какая страсть на фоне бетона и плитки?

Я запомнил про первый ряд на «Ромэн». Надо продумать, как добыть туда билетик и хоть как-то расплатиться за щедрый подарок…

Вернулись домой, а у нас телефон звонит, как межгород. Едва успел трубку схватить. Соединили со Святославлем. Оказалось, это Марат всё дозванивался.

Галия тут же отобрала у меня трубку и болтала с ним минут пять. Потом, положила, наконец, трубку и вышла ко мне в кухню, с довольным лицом.

– Марат в Москву едет! – обрадованно заявила она.

– Когда?

– У них в выходные соревнования, – ответила она. – Приедут в пятницу. А-аа, как здорово! Я остаюсь в Москве.

– Ну, подожди, дорогая, обещали же бабушкам и маме, что в деревню приедем сразу, как последний экзамен сдам. Давай, как и планировали, в четверг в деревню, ну, а в пятницу, тогда, вернёмся.

– Эх, не спросила Марата, когда он приедет, – расстроилась Галия.

– Ничего страшного, у соседей оставим ключ и предупредим, что твой брат приедет. А ему в дверях записку оставим, что вечером будем, ключ там-то.

– А если кто другой записку прочитает и ключ возьмет? Соседи же не знают, как мой брат выглядит.

Понял, что Галия все еще переживает из-за того, что соседей ограбили.

– Фотографию поищи брата в альбоме, там точно было несколько. Оставь соседям вместе с ключом.

– А, ну да! – обрадовалась Галия.

В среду с самого утра писал записки к изобретениям. Часам к четырём привёз их столько, чтобы общий объём не превысить, Пархоменко. Он, без особого восторга, принял их. Копии занёс на четвёртый этаж Воронцову.

– Привет, привет, рационализатор, – встретил меня тот.

Откуда он про чемодан уже знает? Блин, пугает даже…

– А хорошая идея – проверенных комсомольцев на помощь комитетам привлекать, – продолжил он свою мысль.

Ах, вот он о чём.

– Ребята хотят серьёзными делами заниматься, пользу приносить, – сказал я как о само собой разумеющемся. – А вы откуда уже об этом знаете?

– Так весь секретариат гудит, включая хорошо тебе известного Пархоменко, – усмехнулся Воронцов. – Ругается – почему только в Комитет по миру помощников берут?

– О, решили, значит, взять, – обрадовался я, – а что ж молчат?

– Да шут его знает, – пожал плечами Воронцов. – Может, не до конца ещё согласовали.

У меня с Пархоменко и так отношения неровные, а тут он, судя по намекам Воронцова, еще обиделся на меня из-за того, что я его секретариату эту инициативу не предложил, а сразу по прежнему месту работы пошел. Но в Комитете по