Личный враг князя Данилова - Владимир Куницын

— Вполне.

— Тогда тебе подойдет Француз, — огрызнулся Данилов, глядя в смеющиеся глаза Каранелли.

— Не стоит, — мягко поправил Олег, — даже намекать на происхождение. Может, лучше Артист?

— Мне все равно, пусть Артист.

— А меня называйте Сокол.

— Почему? — хором переспросили Данилов и Каранелли.

— Потому, что у меня еще не было такой клички. Пошли дальше. Прошу навсегда запомнить, что мы встретились впервые в лесу. Здесь. Если кто-то думает, что мы встречались раньше, то лучше забыть об этом.

— Не пойдет, Сокол, — Луи входил в роль с такой скоростью, что Олег неожиданно подумал, что не случайно назвал его Артистом.

— Почему?

— Нас видела половина твоей дивизии. Странно, что ты нас не заметил раньше, — усмехнулся француз.

— Даже не рассматриваем этот случай. Мы здесь, а где дивизия, неизвестно. Итак, мы встретились только здесь. Биографии знаем только свои. Вам я помогу придумать легенды, но это дело не одного дня. Конечно, серьезную проверку они не выдержат…

— Прости, Сокол, что поможешь придумать?

— Легенды, Артист, легенды. На языке разведчиков — это выдуманные биографии.

Лемешев замолчал на несколько секунд. Потом добавил:

— Разведчик — это лазутчик.

И поднял глаза на собеседников. Те не смеялись. И то хорошо.

— Дальше. Нам нужен командир. Мы военные люди; зачем — нет смысла объяснять.

— А что не ясно? Командовать будешь ты, Сокол! Мы даже оружие не знаем и противника плохо представляем.

— А вот это не совсем верно, Артист. Если оружие не знаешь, противника не представляешь, то ни командиром, ни рядовым на войне не нужен. Только лукавишь ты. Вчера вы утащили меня из-под носа немцев, положив пятерых. Значит, с оружием и противником разобрались успешно.

— Так это только пистолет и автомат.

— И с остальным разберетесь. Поймите, ребята, если командовать стану я, то мне трудно будет понять, чего вы знаете, а чего нет. А если вы — то один подчиненный точно все поймет. Так что, Князь, ты не против, если командиром станет Артист? К тому же он старший по званию.

— Не против. Это хорошо, что ты сам предложил, Сокол. Мне спокойнее, если командовать будет он.

— Значит, так тому и быть. Только мне интересно, а почему тебе спокойнее?

— Он очень долго был моим личным врагом, но остался жив, несмотря на все усилия.

— Да… — наконец-то настала очередь Лемешева озадачено чесать затылок. — Трудно представить более убедительный аргумент.

IV

Проселок, уходящий от Красного на северо-запад, шел вдоль реки Свиной и широкой дугой огибал лесной массив. Нанизав по пути несколько деревень и миновав последнюю, он постепенно делился на тропки, разбегающиеся по лесу. Река же впадала в Днепр. Другая дорога, та самая, что шла на север к Гусино, тоже упиралась в Днепр, где на месте взорванного моста торчали сваи. С третьей стороны лес естественно ограничивала река с заболоченными берегами. Если посмотреть сверху, то он был похож на почти правильный треугольник со стороной двенадцать-пятнадцать километров.

Каранелли принял решение организовать две базы — основную и запасную — и несколько тайных складов. Хранить, правда, пока было нечего, но офицеры понимали — чтобы воевать, необходимы оружие, боеприпасы, продукты, одежда, обувь. Лошади тоже представляли предмет особой заботы. С одной стороны, с ними передвигаться значительно проще и быстрее, а с другой — маскироваться становилось труднее.

Длинного июльского дня явно не хватало, чтобы переделать все намеченное с утра. Но через трое суток на поляне основной базы появилась землянка в два наката и небольшой погреб. Ежедневные рейды по деревням позволяли пополнять запасы. Умение Лемешева разговаривать с людьми очень помогало. Теперь отряд располагал лопатами, пилами, топорами, молотками, солидным запасом гвоздей. Одежды тоже хватало, — почти в каждой избе она осталась от ушедших на фронт мужчин. В тайник у проселка перетащили железо из пустующей МТС: болты, гайки, шурупы.

Обычно к вечеру у Лемешева начинали болеть челюсти. Он не мог вспомнить, чтобы ему когда-нибудь приходилось столько говорить — во время работы, по дороге от базы до деревни, перед сном, рано утром. Майор рассказывал про государство и политику партии, гидроэлектростанции и заводы, про колхозы и ликбезы, про двигатели внутреннего сгорания и построенных на их основе механизмах, про основные события в мире и в России за последнюю сотню лет, и почему она теперь называется Советским Союзом. И конечно же очень много говорили об оружии. Данилов хорошо воспринимал новую информацию, но по-настоящему удивлял Лемешева француз.

— Иногда ты меня просто пугаешь, Артист. Усваиваешь все, как будто у тебя не одна голова. Ловишь на лету.

— Не совсем так. Мне самому это кажется странным, но вы так мало сделали в изобретении оружия. Нарезные стволы для точности стрельбы известны уже лет двести. Оптический прицел, про который ты с таким воодушевлением рассказывал, я применял регулярно.

— Что? — вмешался Николай. — Где это тебе приходилось применять оптические прицелы?

— Например, на Аустерлицком поле. Кстати, очень удачно.

— Где?

— Сначала ранил Кутузова…

— В щеку?

— Да.

— А потом расстреливал посыльных на дороге от Праценских высот до Сокольница? — молнией сверкнула догадка.

— Да.

Николай замолчал. Перед внутренним взором как живой встал майор Вяземский, отчаянный кавалергард, с которым он дрался бок о бок полдня. И столь нелепо погибший на плотине от шального ядра.

Каранелли выждал несколько секунд и вернулся к разговору с Лемешевым.

— Внутри патронов у вас по-прежнему порох. О том, что нарезные стволы появятся и в артиллерии, догадаться мог любой лейтенант. Ядра у нас тоже разрывались, разбрасывая осколки. Гранаты точно так же бросать надо, только фитиль сам поджигается. Конечно, сила разрывных боеприпасов сильно увеличилась, и скорость перезарядки возросла. Но механизм-то несложный. Поэтому мне не трудно с вашим оружием разобраться.

— А ты знаешь, что промахнулся? — вдруг проговорил думающий о своем Данилов.

— Что промахнулся? — две пары глаз недоуменно смотрели на Николая.

— Артист, ты знаешь, что один посыльный доскакал до Сокольница?

— Да, — немного помолчав, ответил Луи, — в него стреляли трижды — дважды Фико и я. Он оказался необычайно удачлив, ни одна пуля не задела его.

— Задела — его ранили в ухо.

— Откуда ты знаешь?

— Он полдня воевал в моей роте. После того как привез приказ об отступлении. К сожалению, поздно.

— Да если бы его доставили вовремя, то неизвестно, чем бы закончилось сражение.

— Так, значит, ты нашел самое слабое место в нашей обороне и нанес туда удар?

— Не я, Набулио.

— Кто? — переспросил напряженно следящий за диалогом Лемешев.

— Так в нашей семье называли императора Наполеона Бонапарта, — пояснил Каранелли.

— Вот как? Боюсь, ребята, что скоро вам придется рассказывать не меньше, чем мне. Если после войны я решу вернуться к истории, то сразу стану академиком.

Олег поднялся и пошел в лес, чтобы принести веток для теряющего силу костра.

— Он думает о том, чем будет заниматься, когда закончится война, — кивнул ему вслед Николай, — а нам что там делать? Там, в мирной жизни? Тоже в лесу сидеть?

— Не тужи, подполковник Данилов, — понизив голос, произнес Луи, — была бы жизнь, а место в ней найдется. Будем ездить по сельским клубам… как это говорил Сокол?.. лекторами от общества «Знание». Представляешь афишу: «Сегодня в клубе лекция „Война 1812 года“. Читают участники Бородинского сражения».

— С титулами и званиями! — усмехнулся в ответ Николай.

— Обязательно! Или еще вот: «Тактические особенности Аустерлицкого сражения». Расскажем историю с перехватом посыльных — я про то, как выбирали позицию, какое оружие использовали, ты — про того везучего офицера, что прорвался к Буксгевдену.

— Он оказался недостаточно удачливым. Может, к ночи вся закончилась? Его убило шальное ядро.

Данилов говорил с каким-то странным чувством, словно все произошедшее в тот декабрьский день тысяча восемьсот пятого года никогда не существовало в реальности. Князь вдруг понял, что, хотя после той схватки с Каранелли на поляне он прожил только неделю, пусть и вместившую столько невероятных событий, вся его предыдущая жизнь стала далекой историей. Сменились цари и императоры, вожди наций и лидеры государств. Изменились народы, перетасовывалась карта Европы, сдала позиции религия. В глубине времен остались подвиги и преступления. Закончились сроки пожизненных наказаний. И давно уже неподсуден, даже на личном суде подполковника Данилова, дивизионный генерал Луи Каранелли, тщательно выцеливавший на аустерлицком поле графа Вяземского. Отчаянного кавалергарда за полдня ставшего братом.