Корона мира - Алекс Макдуф

Никаких крепостных сооружений в Гленллане не было. Деревянный небольшой причал с одиноким рыбацким кораблем очень старинной пост-ройки да сети, сушившиеся на берегу, — вот и все.

— Устье бухты перегорожено баром, — предупредил Бейдиганд. Он снова приобрел тот вид, как был описан в легенде: властный, мудрый, осанистый, величественный. — Течение от материка намывает песок. За полторы тысячи моих лет проток сузился на десять локтей. Скоро наша бухта превратится в озеро.

Хорса прикинул в уме, скоро ли придет это «скоро»: получилось что-то около семи тысяч лет.

«А так ли уж это много? — неожиданно подумалось ему. — Интересно, как будет это все смотреться через семь тысяч лет?»

— А догадываетесь ли вы, какое здание здесь старше прочих? — осведомился вдруг гостеприимный Бейдиганд.

Надо ли говорить, что все предпочли храм либо один из каменных домов возле погоста.

— Нет, — покачал головой Бейдиганд и заулыбался, как наставник, коего весьма потешил бойкий, но неверный ответ любимого ученика. — Это деревянный дворец. Говорят, ему десять тысяч лет.

— Да ведь тогда и бухты, наверно, не было? — ничуть не удивившись, спокойно задал гандер само собой разумеющийся ныне вопрос.

— Не было, — так же безмятежно согласился Бейдиганд. — Это очень крепкое и древнее дерево.

Теперь таких почти не осталось. Они есть только на самых западных островах и весьма почитаемы…

…Лодка входила в бухту. Медленно уходил назад маяк — массивная круглая башня с толстыми стенами, словно донжон какого-нибудь замка. Окна-бойницы испытующе взглянули на пришельцев и пропустили их, снова смежив веки и погрузившись в тысячелетнюю дрему. Длинная и очень пологая волна открытого океана сменилась мелкой, совсем почти неуловимой рябью бухты. Казалось, именно здесь вода изменилась: она стала будто бы легче, цвет ее посвежел и налился краской, и едва уловимый аромат поплыл над бухтой.

— Это пахнет вода? — тихо, затаив дыхание, спросил Хорса.

— Нет, — улыбнулся Бейдиганд. — Это запах наших садов, Они там, за кладбищем. Отсюда их не видно.

Причал приближался. Справа от него гандер заметил устье неширокого — локтей в десять — светлого ручья. На потемневших от времени досках стоял высокий, прекрасно сложенный мужчина с ликом дивной, нездешней красоты. Только взор его темных очей где-то в самой глубине был полон невыразимой высокой тоски. Длинные черные волосы падали ему на плечи. Одет он был просто — в широкую голубую полотняную тунику, полотняные же зеленые штаны и невысокие сапоги с отворотами и острыми носами. Хорошей выделки кожаный пояс перехватывал его тонкую талию. Весь облик выдавал в нем великого воина и… и дивного песнотворца.

Красивые тонкие губы мужчины не дрогнули, но гандер слышал, как чей-то звучный и красивый голос изрек нараспев:

…Как пульс морей недремлющий прибой —Привычный столь и неизменно новыйБесплотных мыслей непрерывный стройНеутомимо ищущих иного.Выплескивая музыку и слово…

На башне храма ударил серебряно колокол, и звук его поплыл над бухтой и долиной у пяти холмов — Гленлланом.

Хорсе подумалось об Этайн.

«Кстати, не унесло ли ветром ее шарф? Да нет, он где-то в сумках, я же его туда положил… Конечно, я вернусь к ней, — решил он. — Скоро… Наверное…»

Глава VII

Очнулась она в совершенно незнакомом месте. Комната, где она находилась, была освещена лишь трепетным огоньком свечи. Стол, глиняная посуда, кувшин, в углу из лепной пасти крокодила лилась струйкой вода, падая в небольшой полукруглый бассейн с плоским дном, наполняя его и уходя в небольшое отверстие в полу. Звук журчащей воды и разбудил Этайн. Графиня лежала на циновке из рисовых прутьев. Помещение было невелико — три на два локтя. Единственный доступ в него был, похоже, сверху, через квадратный люк на высоте двух локтей, в котором виднелось ночное небо, по коему проплывали облака, наслаиваясь друг на друга, Края их были посеребрены лунным светом, пробивавшимся сквозь просветы. Люк находился прямо над бассейном, и дождевая вода уходила бы туда. Но, несмотря на открытый верх, холодно не было. За одной из стен, очевидно, размещался камин или печь, потому что от нее исходило приятное домашнее тепло. В другой стене были прорезаны уз- кие вертикальные окна. Все стены, кроме той, что с фонтанчиком, были завешены мягкими коврами с длинным ворсом.

Этайн осмотрела все прочие предметы мебели и утвари. Стол был сделан из крепкого мореного дуба. Столешница инкрустирована иными редкими породами дерева. Похожие столы — добротные и незатейливые — изготавливали в Немедии. Металлическая — бронзовая и серебряная — посуда была явно туранского происхождения, фарфоровая — кхитайского. Циновки могли сделать где угодно, но, судя по рисунку, напоминающему чем-то древние наскальные росписи, они были из Черных Королевств. Стулья — их было два, из хвойных пород, весьма изящных, с искусной резьбой, — похоже, из Офира.

Словом, все это было из мест столь разных, что определить, где же, собственно, оказалась Этайн, не представлялось возможным. Не знала она ни сколько проспала, ни когда ее похитили — кстати, как же смог этот мужчина проникнуть во дворец, да еще и забраться по стене, как паук? — кажется, было еще темно, хотя ночь была на исходе. Сейчас опять темно. Если ее куда-то увезли, что наиболее вероятно, и сейчас опять ночь, то она проспала целые сутки или чуть меньше. Неудивительно, что ей хотелось есть и пить. В накрытых колпаками тарелках обнаружился свежий, даже не успевший остыть хлеб, кое-какая зелень, рис с шафраном, жареный бекас в грибном соусе, в кувшине было молодое легкое вино. Она поела хлеба, зелени и риса, запила водой из фонтанчика. Вода была родниковая — холодная, чистая, с известковым привкусом. Вино и мясо трогать не стала — туда легче всего подмешать снотворное или яд. Иногда зелье можно было распознать на вкус, а вино и мясо под соусом лучше всего могли его скрыть.

Хотя зачем бы тащить ее так далеко, чтобы тут же отравить? Но неважно. Вино и мясо не способствуют ясности мысли, как говорил Озимандия, а подумать следовало. Этайн забралась на циновку, села спиной к стене, поджав ноги.

Итак, что она помнила о том мужчине в черном? Ничего. То есть ничего примечательного. Худощавый, должно быть, очень сильный, умелый и ловкий, если сумел пробраться во внутренний двор и добраться до окна. Похоже, не очень высокий, если сравнивать с Майлдафом или Конаном — локтей шести, не более. Бледный как смерть, хотя на таком холоде, как был в ту ночь, при таком ветре и таком напряжении сил можно было и побледнеть, и закоченеть. Безусый и безбородый. Губы? Тонкие, пожалуй, ехидные. Нос? Нос крючковатый, ястребиный, с заметной горбинкой. Глаза темные, колючие, злые. Подбородок острый, выдающийся, как у человека упрямого и явного гордеца.