Корона мира - Алекс Макдуф

Через несколько мгновений Бейдиганд сообразил, что Касталиус вовсе не нуждается в спасении от смерти через утопание и, отпустив митрианца, ворчливо изрек:

— Вот к чему приводит излишняя поспешность и небрежение советами старших!

Ощупав амулет, Бейдиганд убедился, что нырять на дно океана за ним не придется, и тем несколько успокоился. Ухватившись эа крепкую руку гандера, а другой уцепившись за борт лодки, жрец влез на борт. За ним тем же способом последовал Касталиус.

Мокрые и растрепанные, в обвисших хламидах, с которых ручьем текла вода, жрецы выглядели уморительно, и, как ни странно, в их чертах было несомненное сходство, выраженное, скорее, не во внешности, но во внутреннем облике.

— Не зря я высушивал эти накидки, — мрачно изрек Бейдиганд. — Выпей вот вина, — протянул он Хорсе флягу, — да вылови вон те яблоки, — указал он на воду, где покачивались еще два прекрасных плода. — Подкрепитесь вместе с… Как твое имя, служитель Митры?

— Касталиус, — отвечал тот.

— Вместе с Касталиусом, — подхватил Бейдиганд, — и садись на весла. Да не забудь разбавить вино, не то будет плохо. О воде не беспокойся, скоро берег. Курс… — Бейдиганд сверился с солнцем. — Ладно, на руль сяду я сам. Еще заплутаете, — закончил он мысль. — Держите равновесие, будем переоблачаться, — бросил он приближенным монарха Хайбории и принялся стаскивать с себя прилипшую к телу хламиду.

Бейдиганд Справедливый, видимо, и вправду проплыл по морям не одну тысячу лиг, поскольку нимало не стеснялся своей наготы. Был он мужчина крепкий, широкоплечий, с сильными узловатыми мышцами рук и ног; юношеской стройностью он похвалиться не мог: брюшко отрастил весьма почтенное, что было, впрочем, естественно для таких лет.

В отличие от него Касталиус предстал худым, как щепка, но жилистым и, несомненно, выносливым человеком. Было видно, что возвеличивание духа не привело в его случае к умерщвлению плоти. Жизнь на свежем соленом морском воздухе остановила, казалось, его годы на рубеже полстолетия.

— Ну вот, теперь можно и побеседовать, — с удовольствием промолвил Бейдиганд, когда уселся на руле. Амулет с крылатым солнцем остался висеть у старика на шее. — Так вот, месьор Тэн И, — со знанием предмета принялся рассказывать Бейдиганд. — Диармайд никогда не был митрианцем. Если ты слышал от кого-то иное, значит, ваши маги сочинили это позднее. Он исповедовал Илу Всеединого, что, в основе своей, одно и то же…

Хорса, про себя проклиная изобретателя весел, греб второй день подряд, стараясь до поры не вмешиваться в разбирательство теологических вопросов, коим занялись Тэн И и оба жреца. Гандеру, разумеется, были знакомы каноны митрианства и, по долгу службы, еще и философия служителей Сета, Дэркето и прочих, менее значительных божеств Закатного континента. Но теперь он предпочитал только послушать и извлечь для себя что-нибудь действительно полезное, а именно: куда их все-таки занесло, и как им выбраться обратно.

Прошло некоторое время, прежде чем Бейдиганд, начавший внимательно поглядывать на северо-запад, возвестил:

— Вот он, маяк Гленллана!

Памятуя о недавнем купании жрецов, Хорса с Тэн И осторожно оглянулись: над горизонтом прямо по курсу в ничем не замутненном воздухе показалась островерхая простая башенка неопределенно-серого цвета. Бейдиганд же глядел на нее так, будто обрел наконец давно потерянную родную душу.

Хорса хотел было пожать плечами и отвернуться, дабы продолжить грести: экая невидаль — маяк! Судя по нетерпению, испытываемому Бейдигандом и Касталиусом в предвкушении вида этой суши, взорам их должно было предстать нечто необычайное, а вовсе не гранитная башня, каких полно на всем побережье от северной Зингары до Куша.

Но что-то заставило гандера еще раз посмотреть туда. И словно бы некий сладкий запах, дурманящий душу, коснулся его обоняния, долетев оттуда. И будто дивные голоса и музыка разнеслись над океаном, произнося и распевая слова на незнакомом, но необыкновенно приятном для слуха языке. И словно кто-то заботливой и ласковой рукой вынул из глаз попавший туда сор и отдернул занавесь мутной пелены, мешавшую взгляду. И та же рука будто бы вынула из сердца неощущаемую до сей поры занозу…

Хорса посмотрел на своих товарищей и понял: каждый чувствует то же, что и он. Эта земля за горизонтом, пока еще сокрытая за его недостижимой гранью, и влекла к себе властно, и тут же просто приглашала в гости, и манила чем-то заветным. Казалось, даже сами волны океана все катились туда, дабы поскорее достичь того невидимого предела, за которым каждого ждет приют и светлый покой.

Такое Хорса испытывал, пожалуй, только однажды: когда увидел графиню Этайн. Но даже тогда все было во многом иначе…

Он повернулся, с неохотой расставаясь на время взглядом с уже недалеким маяком, и вместе с Тэн И, у которого вовсе не надо было спрашивать согласия, они налегли на весла так, что довольно неуклюжая лодка царственным черным лебедем заскользила по лону вод…

…Пологий зеленый берег постепенно поднимал из лазоревого океана свою спину. Сначала стал вырастать вверх маяк. Даже на таком расстоянии чувствовалась молчаливая древность обтесанных в невесть какой давности времена гранитных блоков. Потом показались вершины холмов, Некоторые, что вставали вдали, в глубине острова, поросли лесом, который густо-синей полосой виднелся у самого предела. Те же, что своими подошвами спускались все ближе и ближе к морю, полысели от неистовых ветров и ныне тешили зрение своей изумрудно-зеленой травой. На одном из самых высоких, по левую руку от маяка, был выстроен храм, сложенный из того же серого камня. Храм не был велик, но он не выглядел приземистым и угловатым, как многие храмы Митры. Здание было пропорционально и соразмерно, не принижаясь и не стремясь вверх. Оно вливалось в пейзаж этого места, будто искони пребывало здесь. Венчала его небольшая шестиугольная башенка с острым верхом, фасад же, обращенный к океану, целиком занимала арка, завершающаяся двумя дугами, сходящимися острием.

Следом показались два выдающихся в океан мыса. На левом, холмистом и поросшем кустарником, возвышался маяк. Правый представлял собой почти голую песчаную косу с низкими дюнами. Между мысами оставался проход шириной всего около полулиги, за которым открывалась удобная бухта, расширяющаяся в сторону дальнего берега. А там, у подошвы пяти холмов, даже немного забираясь на них, стоял Гленллан. Это был — по меркам Аквилонии — небольшой городок. Самая старая его часть — кладбище и двухэтажные дома из сурового камня, пригнанного тесно, на века, с двускатными соломенными или камышовыми крышами, длинные и немного пузатые — располагалась у подножия того самого холма, на склоне коего стоял храм. Были дома иные, о трех и даже четырех этажах, украшенные затейливой лепкой, с колоннами и порталами, фронтонами, оштукатуренными стенами. Более всего было двухэтажных кирпичных зданий, снабженных в достатке узенькими стрельчатыми окнами с разноцветным стеклом и башенками с острыми шатровыми крышами. Скорее всего, при частых дождях это были самые удобные перекрытия. Самым же красивым и замечательным являлся, конечно, деревянный двухэтажный дворец: резные бревна, множество галерей, арок, крытых переходов, лестниц и самых разных окон, столбов и витых колонн. Дерево смотрелось на редкость ярким и свежим даже из та- кой дали.