Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Но последнее — детали. Большинство, судя по донесениям, восхищаeтся постановлением (или делает вид, что восхищается). «Осознали» свою неправоту и критикуемые композиторы. Шепилов докладывает, что по сведениям Агитпропа Прокофьев пишет оперу по книге Н. Полевого «Повесть о настоящем человеке», Шостакович взволнован, но и он собирается писать музыку по «Молодой гвардии» Фадеева.

На самом же деле Шостакович напряжен, травмирован. Но, как и в 36 г., отвечает работой. Заканчивает Первый скрипичный концерт (начал записывать его в 47 г., но задумал в 42-м). 1-я и 2-я часть концерта — глубокая грусть, переходящая в негодование; трагические, почти истерические тона, в которые врывается еврейский танец («кровавый фрейлехс»). 3-я часть — мрачно-торжественный медленный танец; затем — карнавал, освобождение от страха, танец смертника, идущего на казнь; скоморохи, шуты, «раек» (Волк512).

В 48 г. Шостакович задумывает одну из наиболее язвительных сатир в мировой музыке «Антиформалистический раек». Музыкальное описание культурного погрома. Партии Единицына, Двойкина, Тройкина (Сталин, Жданов, Шепилов?) (Волк515). Смесь залихватского канкана и французской оперетки. Финал-апофеоз сделан с таким издевательским блеском, что обычно слушатели требуют его повторения. Ответ композитора на новую «проработку». Естественно, «Раек», держится в тайне. Впервые о нем узнали из предисловия опубликованных на Западе в 79 г., после смерти Шостаковича, его воспоминаний. А премьера состоялась только в 89 г.

Недоумение Запада: зачем нужна вся эта история? Сталин, как и в 30-е гг., заботясь о престиже, снова идет на попятную. Шостаковичу, Прокофьеву, Хачатуряну, Мясковскому присуждаются различные премии. Они «прощены». В известных пределах (Волк 400–401). За награды и почести приходится платить. Дорогой ценой.

В марте 49 Сталин предлагает Шостаковичу, в составе советской делегации (А. Фадеев, П. Павленко и др.) отправится в Нью-Йорк на Всеамериканскую конференцию в защиту мира. Шостакович отказывается, говорит, что болен, просит передать об этом Сталину, даже обследование в «кремлевке» проходит. 16 марта Сталин звонит ему, спрашивает о причинах отказа. Шостакович говорит ему, что не может ехать, так как музыка его и других, упомянутых в постановлении, уже больше года в СССР запрещена и ее не играют. Сталин имитирует изумление: «Как это не играют? Почему это не играют? По какой такой причине не играют?» Шостакович объясняет, что это сделано по приказу Главреперткома (т. е. цензуры). Сталин: «Нет, мы такого распоряжения не давали. Придется товарищей из Главреперткома поправить» (Волк531). Сталин спрашивает о здоровье Шостаквича. Тот отвечает чистую правду: «Меня тошнит». Сталин опешил. Такого ответа он не ожидал. Поехать все же Шостаковичу пришлось. Но кое-что ему удалось «выторговать». Появилось Распоряжение Совета Министров: признать незаконным приказ № 17 от 14 февраля 48 г. о запрещении исполнения музыки ряда композиторов и отменить его; «Объявить выговор Главреперткому за издание незаконного приказа». Подпись: Председатель Совета Министров Союза ССР. И. Сталин (Волк533; по материалам мемуаров Шостаковича).

Конференция происходила 25–27 марта в шикарном отеле Нью-Йорка. В советскую делегацию входил еще С. Герасимов и М. Чиаурели. Все — широко известные в СССР люди. Но в Америке их мало кто знал. На аэродроме собралась огромная толпа поклонников Шостаковича. В конференции участвовали многие левые знаменитые писатели, музыканты (А. Миллер, Л. Хелман, Л. Бернстайн и др.). Всем им был хорошо известен Шостакович (540). Тут-то и произошел скандал. Набоков задал вопрос: согласен ли советский композитор с критикой в «Правде» западных композиторов, Стравинского, Шенберга, Хиндемита. Вопрос провокационный. Подобные вопросы, если речь идет не о враге, которого провоцируешь, задавать не следует, но Набоков его задал. Было ясно, что Шостакович, внутренне кипевший от стыда и возмущения, не может сказать правду. Так и произошло. Композитор ответил, что согласен с критикой «Правды». Набоков, по его воспоминаниям, торжествовал, писал, что знал заранее, какой будет ответ, гордился, что разоблачил Шостаковича, единственным способом разоблачения внутренних обычаев русского коммунизма (541-2). На самом деле гордиться в данном случае своим поведением не следовало, скорее надо бы стыдиться. Тем более, что вопрос, видимо, продиктован и стремлением к собственной популярности: «утер нос Шостаковичу». Эти дни в Нью-Йорке композитор до конца жизни вспоминал с отвращением и страхом. По его авторитету на Западе, да и не только на Западе, нанесен был сильный удар. Его музыка стала восприниматься как советская пропаганда. «Холодная война» закрепила такое восприятие, продержавшееся около 30 лет. Стокгольмское воззвание о запрещении атомной бомбы, советская «борьба за мир», многие акции советской дипломатии, ею определяемые — во всем этом, под нажимом властей, приходилось участвовать и Шостаковичу. Где-то присутствовать, что-то подписывать. Без веры. С отвращением. Уже после смерти Сталина, в 59 г, в Варшаве, Шостакович жаловался Эренбургу на то, что приходится слушать «всю эту галиматью»; затем он вынул вилку наушника из штепселя и с удовлетворением сказал: «Теперь я ничего не слышу. Удивительно хорошо!» (Волк545) Он, по крайней мере, в отличие от многих других, не обманывался. Резко отзывался в разговоре с Ф. Литвиновой о Пикассо: «Вы-то понимаете, что я в тюрьме и я боюсь за детей и за себя, а он — на свободе, он может не лгать!»; «Кто его за язык тянет? Все они — Хьюлетт Джонсон, Жолио-Кюри, Пикассо — все гады. Живут в мире, где пусть и не очень просто жить, но можно говорить и работать, делать то, что считаешь нужным. А он — голубь мира!» (в 50 г. Пикассо награжден международной Сталинской премией «За укрепление мира»; его портрет Сталина, после смерти того, помещен в траурном выпуске «Леттр Франсэз») (Волк546).

Шостаковичу многое можно бы поставить в вину: ораторию «Песнь о лесах», кантату «Над Родиной нашей солнце сияет», музыку к фильмам «Падение Берлина» и «Незабываемый 1919-й». За «Падение Берлина» композитор получил 4-ю Сталинскую премию. О нем в это время руководство Союза композиторов отзывается в самом высоком стиле: «Воспевая героический труд советских людей, Д. Шостакович в оратории „Песнь о лесах“ прославляет товарища Сталина, гениального творца великого плана преобразования природы» (Волк548). В 49 г. перед премьерой «Песни о лесах» один приятель сказал Шостаковичу: как было бы хорошо, если бы вместо Сталина в твоей оратории фигурировала, например, нидерландская королева, которая, кажется, большой любитель лесонасаждений. Шостакович воскликнул: «это было бы прекрасно! За музыку я отвечаю, а вот слова…». Для марксистско-ленинского просвещения Шостаковичу был выделен специальный инструктор; занятия проводились дома у композитора, один на один. Инструктор обнаружил, что ни на стенах, ни на столе нет портрета Сталина и сделал замечание; Шостакович обещал исправить оплошность, но портрета так и не повесил (Волк551); инструктор говорил о Сталине Шостаковичу: конечно, вы человек знаменитый, но, по сравнению с ним, хозяином полумира, кто вы? — Червяк, — ответил Шостакович. — Вот именно, червяк! — подхватил с удовлетворением инструктор, не почувствовав иронии, не заметив, что композитор цитирует романс «Червяк» Даргомыжского на стихотворение Беранже. Рассказав эту историю, Шостакович задумался. «О чем?» — спросил его собеседник. «О том, что из таких дураков и состоит девяносто процентов населения нашей страны». Нелегкие мысли, далекие от всякого удовлетворения и самоуспокоенности. И в то же время похожие на слова, приписываемые Галилею: «А все таки она вертиться». И ощущение, что главное — работа. Здесь ему никто помешать не сможет, никакая и ничья цензура. Вокальный цикл «Из еврейской народной поэзии“ написан в 48 г. “ в стол», в обстановке все обостряющейся антисемитской истерии. Премьера его состоялась лишь в 55 г., после смерти Сталина (Вол553,562).

В 36 г. в «Правде» напечатан ответ Сталина на вопрос еврейского журналиста из США об антисемитизме. Сталин ответил на него: «Национальный и расовый шовинизм есть пережиток человеконенавистнических нравов, свойственных периоду каннибализма, Антисемитизм как крайняя форма расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма» (Волк555). К концу 40-x гг. он вряд ли бы такое сказал. Шостакович же был и оставался открытым противником антисемитизма, неоднократно демонстрируя это. Уже в 33 г. он включает еврейскую музыкальную тему в Первый фортепьянный концерт (Волк557). 12 января 48 г. убит великий еврейский артист Михоэлс. Шостакович 15 января пришел на его квартиру, обнял его дочь и сказал: «Я ему завидую» (560).

Смерть Сталина. В последние годы его правления Прокофьев получил шестую Сталинскую премию за ораторию «На страже мира» (51 г.), а Шостакович 5-ю, за цикл хоров о революции пятого года (52 г.). Но оба знали, что молния в любой момент может ударить и в них. После смерти Сталина Шостакович, видимо, почувствовал некоторое облегчение, но особых надежд у него не было: как и многие другие, он опасался, что гайки затянут еще туже (Волк569). Во время похорон Зощенко, на кладбище, Шостакович сказал: «как хорошо, что он пережил своих палачей — Сталина и Жданова» (580). Спор с усопшим вождем продолжался. Сразу после его смерти, в 10-й симфонии, по мнению Волкова, самой совершенной. В основе ее четкая, даже жесткая схема: конфронтации художника и тирана. 2-я часть — безумное, устрашающее скерцо — портрет Сталина (толкование Волкова, самого Шостаковича, позднее его сына) (582). Включение отрывков музыки фильма «Падение Берлина» и переосмысление ее. (50 г.). Тема композитора и тема тирана, при этом тема композитора в финале побеждает. Премьера симфонии состоялась в декабре 53 г. в Ленинграде (дирижировал Мравинский) — отклик композитора на смерть тирана (584).