Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Оставив машину возле полуразрушенного кирпичного здания, пошли по переулку. С тыльной стороны этой кирпичной коробки горел большой костер: говор, смех, заглушаемые гармошкой. Завел гармонист что-то веселое, быстрое, и сразу чертом выскочил в круг кавалерист без шапки, с русым чубом, в меховой душегрейке поверх гимнастерки, в широченных галифе, в сапогах, начищенных до зеркального блеска — голенища вспыхивали отражением багрового пламени. Прошелся, звучно пришлепывая ладонями по каблукам.

— Давай, взводный! Жми, топтало! — весело подзадоривали его.

И он зачастил под музыку, рассыпая частушки:

Эх, конь вороной,

Белые копыта,

Как вернемся домой,

Полюблюсь досыта.

Ну, насчет действий по возвращении домой выразился он несколько проще, категоричней, полностью раскрыв свои намерения, но, думаю, не откровенная грубоватость взводного и не зависть к его потенциальным возможностям вызвали раздражение генерала:

— Там саперы обедают — здесь кавалеристы пляшут… Бардак развели! грузно повернулся он к Кононенко. Я сообразил: сейчас вспыхнет, накричит, «виновных» накажет. И поспешил вмешаться.

— Молодцы, гвардия! И воевать умеют, и отдыхать. Это сабельный эскадрон?

— Разведывательный дивизион, — охотно пояснил Кононенко, сразу понявший мой ход. — Орлы, с первых дней в седле!

— Орлы не здесь, а в бою, — проворчал Захаров.

— Э, генерал, плясать тоже надо уметь, — усмехнулся я, озадачив замкомфронта своим снисходительно-насмешливым тоном. Еще бы: молчал этот представитель всю дорогу, а тут разговорился да вроде бы еще поучает…

Павел Алексеевич Белов встретил нас у крыльца крайнего в переулке дома, за которым начинался лес. Кстати, очень важно выбрать каждый раз такое место для штаба, которое меньше всего может привлечь внимание противника. В опасении бомбежки, диверсантов. У беловцев это всегда хорошо получалось. Провел нас Павел Алексеевич в просторную горницу. Посреди стол с расстеленной картой, две лавки. Больше никакой мебели. Находились здесь десятка полтора командиров: в шинелях, бекешах, ватниках. Белов спросил, хочет ли Захаров отдохнуть, с дороги или ознакомится с обстановкой? Захаров был голоден (с раннего утра не ели), и устал, и намерзся, но — сразу за дело:

— Докладывайте.

Только что поступило донесение: 57-я легкая кавдивизия и 115-й лыжный батальон отбросили немцев от населенного пункта Подберезье у Варшавского шоссе. Стрелковый полк атакует мост севернее Подберезья. Дивизия Осликовского готова пересечь шоссе и войти в прорыв.

Захаров слушал рассеянно, вроде бы давая понять, что подробности его не интересуют. Спросил:

— Письмо Жукова получено?

— Да, — нахмурился Белов.

— Товарищ Жуков требует прорваться на Вязьму немедленно и любой ценой. Почему не выполняете?

— Я как раз и говорю о том, как это указание выполняем. [Имеется в виду личное послание Г. К. Жукова, доставленное П. А. Белову 14 января 1942 года самолетом У-2. Не привожу это резкое письмо, так как оно было ужо опубликовано, правда без нескольких фраз, оскорбительных для Белова. Для того чтобы читатель имел представление, процитирую лишь пару абзацев:

"Я Вас поднял в глазах правительства, в главах армии. Представил к двум высшим орденам, к званию генерал-лейтенанта, а Вы, вместо благодарности правительству и Военному совету фронта, видимо, зазнались и не желаете выполнять даже категорических приказов, срывая план операции. Видимо, считаете это Вашим правом. Ошибаетесь! Если так пойдет дальше, пеняйте на себя, и только на себя. Несмотря на мое хорошее к Вам отношение (которым Вы, видимо, злоупотребляете), я Вас не пощажу. Мне государство дороже, чем Белов.

Последний раз Вас предупреждаю и категорически требую: немедленно перейти шоссе всеми силами и выйти западнее Вязьмы, перерезав железную дорогу и все грунтовые пути". (Прим. Н. Лукашова.)]

— Один ваш полк уже выходил на Варшавское шоссе. Но был отброшен. Почему? — напирал Захаров.

— Потому, что Варшавское шоссе — это коридор за ледяным валом, там противник свободно маневрирует на хорошей дороге мотопехотой и танками. А у меня танков нет. Немцы не жалеют боеприпасов, а мы распределяем снаряды поштучно. И еще. Враг бьет с воздуха, а наши истребители сюда не летают. Далеко.

Видя, что Захаров не воспринимает его доводов, Белов — умолк. А Захаров обвел взглядом людей, находившихся в горнице, произнес, обращаясь не столько к Белову, сколько к ним:

— Командира полка, отступившего от шоссе, — расстрелять.

Тишина. Потом негромкий сдержанный голос Белова:

— Полк сделал все, что мог. Его отбросили превосходящие силы.

— Я сказал — расстрелять! Пусть знают, что пощады не будет, — жестко повторил Захаров.

— Передадим дело в трибунал.

— Никаких трибуналов! — сорвался на крик Захаров.

— К стенке!

Чтобы как-то разрядить накалившуюся атмосферу, шагнул вперед высокий, худой комиссар кавкорпуса Щелаковский. Заговорил о том, что войска не имеют не только боеприпасов, но и продовольствия. Держатся за счет населения. За спиной группы очень плохие дороги, а кавкорпус — соединение подвижное, у него нет тылов, специальных транспортных подразделений… Хотел как лучше комиссар, но, сам не зная того, лишь подлил масла в огонь, напомнив Захарову о неприятностях, которые были только что испытаны им на этих самых дорогах.

— У вас люди бездельничают, с девками пляшут, а вы жалуетесь! вскипел Захаров. — Почему заносы, почему не расчищаете?! — ткнул он пальцем в широкую грудь Кононенко, глядя на майора белесыми ненавидящими глазами. Нашел опять козла отпущения, как недавно капитана возле моста.

— Я начальник разведки, за дороги не отвечаю.

— Уклоняешься? Встречать ездишь?! А кто отвечает? Никто?

— Я начальник разведки, — громче повторил майор.

— Молчать! Саботажник!

И тут Кононенко не выдержал:

— А вы на меня не орите!

— С кем говоришь? Под трибунал пойдешь!

— А ты не пугай! Пугливых здесь нет!

Кононенко напрягся, подавшись вперед, будто готовясь к прыжку. Захаров, отшатнувшись, царапнул пальцами кобуру. Но не успел еще раскрыть ее, а разведчик уже выхватил свой пистолет. Дальнейшее свершилось мгновенно, многие из находившихся в комнате даже не поняли, что и как произошло. Белов бросился к Кононенко и встал перед ним, я шагнул к Захарову, двумя руками схватив его сильную руку на кобуре. Комиссар Щелаковский вырос между мной и Беловым — третьей преградой. И дал команду:

— Все свободны! Все до одного! Быстро, товарищи, быстро!

Вместе со всеми оказался за дверью и Кононенко, вытесненный Беловым. Я почувствовал, как ослабла и безвольно повисла рука Захарова. Вспышка прошла, Захаров опустился на лавку. Все четверо молчали. Слышалось только тяжелое дыхание, и с улицы доносились звуки гармошки. Первой мыслью моей было: не надо раздувать конфликт. Начнется расследование, нервотрепка, пострадают люди из-за чиновного дуролома. И сказал тоном, не допускающим возражений:

— Здесь ничего не было… Павел Алексеевич, прошу вас, докладывайте обстановку.

Белов благодарно посмотрел на меня и продолжил свое сообщение, стараясь говорить спокойно и ровно. Мы со Щелаковским делали вид, что внимательно слушаем. Вынужден был слушать и Захаров, хотя и сопел тяжело, недовольно. Раздумывал, наверно, замять ли дело или дать официальный ход? Обязанности «толкача», "пикировщика" да и сама натура его требовали вроде бы обострить ситуацию, "нагнать страха" на всех, но нас-то тут было трое, а он один. К тому же осторожничал, чувствуя по моему поведению, по очень уважительному отношению ко мне Белова, что за мной стоит большая сила. Ни до чего не додумавшись, посопел да и ушел отдыхать в отведенный для него дом, бросив с порога:

— Утром разберусь.

Ничего хорошего это обещание и тон, которым оно было высказано, Белову не сулили. Тем более что вот-вот должен был прибыть грузовик с охраной и помощниками Захарова, что несомненно придаст ему самоуверенности. Однако январская ночь длинна, а Белов со своими войсками как раз и привык действовать в темное время суток, маскируясь от авиации. За ночь два лыжных батальона, одни стрелковый полк и 57-я легкая кавдивизия продвинулись по снежной целине вдоль речки Пополты и перехватили Варшавское шоссе. Образовался «коридор». Небольшой, километра три. Но этого было достаточно, чтобы шоссе пересекли основные силы 2-й гвардейской кавдивизии генерал-майора Осликовского и сабельные эскадроны 75-й легкой кавдивизии. Значит, войска Белова выполнили приказ и пошли на Вязьму. Как, каким образом — эти подробности при успехе остаются обычно вне интереса вышестоящего начальства.

Утром немцы подбросили к месту прорыва пехоту на автомашинах, подтянули танки, враг простреливал весь «коридор», в светлое время двигаться там не было никакой возможности, но факт оставался фактом: полки двух кавдивизий через шоссе перешли, а на следующую ночь Белов готовил прорыв основных сил своей группы. Тут только не мешать бы ему, многоопытному талантливому генералу поля боя. Но «пикировщик»! Он же обязательно будет соваться туда, где от него никакой пользы! Предвидя это, я рано утром, пока Захаров отдыхал, навязал разговор Павлу Алексеевичу Белову: как он намерен локализовать Захарова? И еще раз убедился в том, насколько рассудителен и решителен Белов, которого многие руководители, оценивая по манерам, по интеллигентности (матом хлестать не умел!), считали слишком мягким для военачальника. Сказал же он следующее: