Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кислы!нот Koxanrfrift
Ни с одним писателем я не был в таких отношениях: мог часами, сидя вместе в кабинете, молчать, а с Чеховым мы иногда проводили так целые утра.
Иногда мне казалось, что все-такп я мешаю ему, и вечером при прощанье, выдумывал, что мне утром нужно куда-то, в этом случае он трогательно настойчиво начинал приглашать и шутя говорил: если вам не скучно со старым писателем...
В этот приезд я уже останавливался в лучшей гостинице в Ялте, в «России». II он туда как-то вечером позвонил и сказал, чтобы я нанял извозчика и приехал за ним, чтобы ехать кататься. Я стал отговаривать, но он настоял. Правда, ночь была теплая, лунная. И мы поехали в Ореанду. Вот тут-то он и сказал, что его будут читать еще только семь лет, а жить ему осталось еще меньше — всего шесть. В обоих случаях ошибся: жить ему осталось меньше — всего год и три месяца, а читают его уже больше пятидесяти лет, и, вероятно, будут читать еще долго.
' f I KoV^
СI рк - ' "
Из Крыма я поехал в Москву, заглянул ненадолго к брату, в деревню, а в мае бывал у Чеховых на Петровке и удивлялся, как они могли так высоко снять квартиру, на третьем, то есть по-заграничному на четвертом этаже*, у него уже была одышка, ему очень тяжело было подыматься.
В этот приезд он показался профессору Остроумову, который увидел, что его левое легкое в исключительно плохом состоянии и, сказав, что он «калека», запретил ему жить зимою в Ялте, запретил и поездку в Швейцарию, где он с Ольгой Леонардовной хотели провести лето.
А на лето они поселились в имении Якунчиковой в Наро-Фоминском77.
Недель шесть они прожили там. Антон Павлович удил рыбу, купался, — это Остроумов ему разрешил, но Чехов томился окружающей бездельной жизнью, высокопоставленными гостями, п, не выдержан, в десятых числах июля вернулся в Ялту, нарушив приказание Остроумова.
Он работал над своей последней пьесой — «Вишневым садом».
В письме к жене от 29 сентября он пишет между прочим: «... скажи Бунину, чтобы он у меня полечился, если нездоров; я его вылечу» 78.
Здоровье Чехова, как всегда в Ялте, особенно с наступлением холодных дней, ухудшилось.
Не ifc 5JS
В начале декабря Антон Павлович приехал в Москву. Я тоже был там, — мы с Найденовым готовились к поездке за границу. Ежедневно по вечерам я заходил к Чехову, оставался иногда у него до трех-четырех часов утра, то есть до возвращения Ольги Леонардовны домой.
Чаще всего она уезжала в театр, но иногда отправлялась на какой- нибудь благотворительный концерт. За ней заезжал Немирович во фраке, пахнущий сигарами и дорогим одеколоном, а она в вечернем туалете, надушенная, красивая, молодая, подходила к мужу со словами:
— Не скучай без меня, дусик, впрочем, с Букишончнком тебе всегда хорошо... До свиданья, милый, — обращалась она ко мне. Я целовал ее руку, и они уходили. Чехов меня не отпускал до ее возвращения. И эти бдения мне особенно дороги.
Он иногда мыл себе голову. Я старался развлекать его, рассказывал о себе, расспрашивал о семье. Он много говорил о своих братьях, Николае, Александре, которого он ставил очень высоко и бесконечно жалел, так как он иногда запивал, — этпм он объяснял, что из него ничего не вышло, а одарен он был щедро.
Александр Павлович был человек редко образованный: окончил два факультета — естественный и математический, много знал и по медицине.
ВСЕМ1РНЫП Til ЧТОВЬШ СОЮ-Ъ. Г0СС1Я. UNION POSTALS I MVERSELLE. RIJSSIE
ОТКРЫТОК ПИСЬМО. 'i;IT. eoiivs
:,. OA
iiL
7
llL br-X , I, L I
H.i й i г рон'Ь пишется только .'iлp'. f-4e reerve с ■ *e'vI":'
ОБОРОТНАЯ СТОРОНА ОТКРЫТКИ, НА КОТОРОЙ НАПИСАНО ШУТОЧНОЕ ПИСЬМО- ЧЕХОВА к И. А. БУНИНУ от 26 ОКТЯБРЯ 1902 г. Центральный архив литературы и искусства, Москва
Хорошо разбирался и в философских системах. Знал много языков. Но ни на чем не мог остановиться. А как он писал письма! Прямо на удивление. Был способен и на ручные работы, сам сделал стенные часы. Одно время был редактором пожарного журнала. Над его кроватью висел пожарный звонок, чтобы он мог всегда знать, где горит. Он был из чудаков, писал только куриными перьями. Любил разводить птицу и сооружал удивительные курятники, словом, человек на редкость умный, оригинальный. Хорошо понимал шутку, но последнее время стал тяжел: когда был трезв, то мучился тем, каким он был во хмелю, а под хмелем действительно был тяжел.
Я спросил Антона Павловича:
А не мучается ли он, что вы заслонили его, как писателя?
Он улыбнулся своей милой улыбкой и ответил:
Нисколько, ведь и пишет он между делом, так чтобы лишнее заработать. Да я и не знаю, что его больше интересует: литература, философия, наука или куроводство? Он слишком одарен во многих отношениях, чтобы отдаться чему-нибудь одному... Вот и брат Михаил служил в финансовом ведомстве, бросил, работает по книжному делу у Суворина. Пишет рассказы, но никаких усилий не делает, чтобы стать настоящим писателем. У нас ведь нет такого честолюбия, как у многих писателей нынешних. У нас, у всех есть любовь к тому делу, над каким мы трудимся.
* * *
Расспрашивал Антон Павлович меня и о первом представлении пьесы Горького «На дне» 79 и об ужине, который стоил 800 рублей, и что за такую цену подавали?
Я, изображая Горького, говорил:
Рыбы первым делом и какой-нибудь этакой, черт ее дери совсем, чтобы не рыба была, а лошадь.
Чехов очень смеялся, а особенно замечанию профессора Ключевского, который был беспечно спокоен, мирно весел, чистенький, аккуратный, в застегнутом сюртучке, слегка склонив голову на бок и искоса, поблескивая очками и своим лукавым оком, мы стояли рядом, и он тихо сказал:
Лошадь! — Это, конечно, по величине приятно. Но немножко и
обидно. Почему же непременно лошадь? Разве мы все ломовые?
* * *
Что думал он о смерти?
Много раз старательно твердо говорил, что бессмертие, жизнь после смерти в какой бы то ни было форме — сущий вздор:
Это суеверие. А всякое суеверие ужасно. Надо мыслить ясно и смело. Мы как-нибудь потолкуем с ваки об этом основательно. Я, как дважды два четыре, докажу вам, что бессмертие — вздор.
Но потом несколько раз еще тверже говорил противоположное:
