Огонь любви, огонь разлуки - Анастасия Туманова

– Так Ахичевский тоже здесь?!. – невольно вырвалось у Катерины.

– А вы им знакомые?! – удивилась Маруська. – Тоже из Москвы будете?!

Но Катерина уже пришла в себя, вздохнула, улыбнулась и повернулась к разбросанным по козетке платьям. Сердце колотилось как бешеное, отчаянно, выдавая ее, дрожали руки, и Катерина поспешно спрятала их под складку платья. Как тесен мир, кто бы мог подумать… Не загородись она шляпой, пройди Ахичевская на два шага ближе – и встреча лицом к лицу была бы неминуема, княжна наверняка бы узнала юную воровку Грешневу, обокравшую минувшей зимой приют… и что тогда? Участок, суд, тюрьма?.. Но дрожала Катерина вовсе не от страха. «Ну, Петька, погоди…» – шептала она про себя, одновременно с улыбкой глядя на зеленое платье и кивая Маруське. От подступившей к горлу удушливой ярости трудно было дышать. Анна, сестра… Там, в Москве, одна, без денег, без покровителя… как она теперь живет, что с ней? Ей уже двадцать три, это много. Не постарела ли она за минувшие полгода? Как Петька мог, как осмелился бросить ее?! Ну, мерзавец, держись…

Валет, похоже, что-то заметил, когда Катерина, сопровождаемая Маруськой, едва видимой под горой коробок, вышла из недр магазина. Но ничего не сказал, шикарно, не взглянув на счет, расплатился и пропустил девушку впереди себя к выходу.

Ночью Катерине не спалось. Она лежала в своей любимой позе, закинув руки за голову, и смотрела на то, как в темном оконном проеме снуют тусклые звездочки южных светляков. Огромный номер гостиницы «Аркадия», одной из лучших в Одессе, тонул в темноте, только широкий подоконник был залит лунным светом, и коробки с платьями возле окна выставляли в серебристую полосу круглые бока. На улице, в зарослях акации, монотонно попискивала сплюшка. Пахло цветущими каштанами, и от этого сладковатого, чужого запаха уходили последние остатки сна. К тому же после злополучного купания до сих пор болело все тело. В конце концов Катерина встала и бесшумно, как кошка, принялась ходить по комнате от стены к стене. Тень девушки то проявлялась в лунном луче, то выплывала из него. Катерина не заметила, что Валет открыл глаза сразу же, как только она встала, и сейчас, приподнявшись на локте, внимательно следит за ее перемещениями по номеру.

– Катя… – наконец окликнул он ее.

Она молча обернулась. Валет сел на постели, протянул руку. Катерина, помедлив, опустилась рядом с ним.

– Чего ты мечешься? – тихо спросил он. – Я уж давно смотрю… Болит, что ль, чего?

– Нет. Я думаю.

– Чем бабе думать-то? – усмехнулся Валет, но, увидев в полосе лунного света сумрачное, замкнутое лицо подруги, осекся. Чуть погодя снова заговорил: – Ты весь день такая. С самого магазина. Што тебе там так не понравилось-то? Вроде бы сама все выбирала…

Катерина молчала, вытянув ногу и наблюдая за тем, как ее тень шевелит пальцами в лунном свете. Не отрываясь от этого занятия, спросила:

– Ты согласен мне помочь?

Про себя Катерина уже загадала: если Валет запнется хоть на секунду или задаст вопрос – она ни о чем ему не скажет. Но тот сразу же, ни минуты не медля, кивнул:

– Говори, мать.

…Выслушав ее, Валет некоторое время молчал. Катерина пристально наблюдала за ним, ловя малейшую тень неуверенности или испуга, но его жесткое лицо было спокойным: он думал.

– Это невозможно? – наконец, не выдержав, спросила она.

– Чего ж тут невозможного-то? Дачу бомбануть… Я еще шкетом сопливым такое обмастрячивал… Тока на што тебе это?

– Он Аню, гад, бросил! – оскалилась в темноте Катерина. – Я его застрелила бы с радостью, только не умею!

– Ну-у, Катя, ты тоже забрала… – покрутил головой Валет. – Кабы всех мужиков за такое стрелять, кто б вам остался детей делать?

– Он с Аней шесть лет прожил! Как с женой! – Катерина сама не заметила, что повысила голос, и Валет положил руку ей на запястье. Она вздрогнула, умолкла. Вполголоса закончила: – Ты его жену видел? Там, в магазине?! Вобла костлявая! Такой никакие тряпки французские не помогут! А Аня моя…

– Красивая она? – вдруг заинтересовался Валет. – Как ты?

– Что ты, лучше в тысячу раз! – искренне и гордо сказала Катерина. – Вот она – настоящая графиня, даже Смольный успела кончить! За кого угодно могла бы замуж выйти, хоть за великого князя… если б приданое имелось. Только его не было. И вовсе… ничего не было. Она со старым Ахичевским сошлась для того, чтобы нас, малявок, прокормить. А потом в его сына влюбилась и с ним жила, а он…

– Он на ней все равно не женился бы, – убежденно произнес Валет. – Кто ж своих содержанок в жены берет?

– И пусть бы не женился! Пусть бы так жил! Не на эту же выдру ее менять! И знаешь что – если не хочешь помогать, так и скажи, я сама справлюсь!

– Справишься ты… – присвистнул Валет. – Думаешь, что коли один раз в Москве подфартило, так теперь всю жисть вывозить будет?.. Малая ты еще.

– Поможешь? – свирепо спросила Катерина.

– Сказал ведь уже. – Валет снова растянулся на постели, движением сильной руки заставил лечь и Катерину. Луна ушла из окна, скрыв все в темноте. Катерина почти уснула, когда Валет вдруг медленно проговорил:

– А ежели я тебя брошу? Катька, а? Что, застрелишь?

Катерина честно подумала несколько секунд. Затем сонно ответила:

– Нет. Зачем?.. Люблю я тебя разве?..

– А ежели полюбишь? – не унимался Валет.

Катерина молчала. Валет ждал, пытаясь разглядеть в наступившей тьме ее лицо, но ответа все не было, и наконец он догадался, что подружка спит. Валет смущенно усмехнулся, притянул спящую девочку к себе, уткнулся лицом в ее длинные теплые волосы и тоже заснул.

Пару недель спустя Петр Григорьевич Ахичевский, интересный брюнет тридцати двух лет, один сидел в большом зале казино «Империал» на Ришельевской улице и праздновал свою неожиданную свободу. Вчера жена получила телеграмму из Москвы, сообщающую о том, что ее мать, княгиня Лезвицкая, заболела и желает видеть дочь. Александрин была раздосадована и удивлена, поскольку еще месяц назад, когда они собирались в Крым, мать выглядела здоровой и веселой и чуть не поехала с ними – к ужасу обоих супругов. К счастью, княгиню задержали дела благотворительности, до которых Наталья Романовна была большая охотница, она осталась в Москве, на даче в Кунцево, и вот… Александрин с недовольным выражением на лице, еще более портившим ее, собрала саквояж и пустилась в обратный путь. Мужа она с собой не звала – понимая, видимо, что тот не поедет и даже не потрудится изобразить огорчение по поводу болезни тещи и разлуки с женой. Супруги Ахичевские не любили друг друга, это был старый добрый брак по расчету, о чем знали не только они сами, но и вся Москва. Оставшись один, Петр немедленно перебрался с дачи в город, в гостиницу, в первый же вечер отправился в казино, проиграл около пятисот рублей, нимало не расстроился и сейчас, сидя за столиком в ожидании заказанного ужина, благодушно раздумывал: продолжить ли отдых здесь, поехать ли в театр, к девицам или в кабаре. Ахичевский любил брать от жизни все и умудрялся делать это даже в стесненном положении женатого человека.