Грюнвальд. Разгром Тевтонского ордена - Вольфганг Акунов

Согласно Длугошу, в момент произнесения герольдами этих слов, «дерзких», «заносчивых» и «не подобающих набожности крестоносцев», войско ордена действительно отступило на значительное расстояние, как бы требуя боя.

Польский король, приняв мечи, якобы ответил неприятельским герольдам так:

«Хотя у меня и моего войска достаточно мечей и я не нуждаюсь во вражеском оружии, однако ради большей поддержки, охраны и защиты моего правого дела и эти посланные моими врагами, жаждущими моей и моих народов крови и истребления два меча, доставленные вами, я принимаю во имя Бога и прибегну к Нему, как к справедливейшему карателю нестерпимой гордыни…»

Описания, согласно которым один из переданных Ягелло (или Ягелло и Витовту) мечей был окровавленным (в знак войны), а другой — с незапятнанным клинком (в знак мира) — мол, выбирай(те), мир или война! — представляются нам легендарными. Упоминание о том, что польскому королю уже позднее, в перерыве между схватками, были переданы два меча, окрашенные кровью литовцев, представляется не менее легендарным. Польские историки традиционно рассматривают историю с передачей двух мечей как несомненное, с их точки зрения, свидетельство высокомерия, гордыни, воинственности «тевтонов» и якобы свойственной «проклятым крыжакам» (как именовал «Божьих рыцарей» Адам Мицкевич) «неутолимой жажды крови». В действительности же речь шла о широко распространенном в эпоху Средневековья рыцарском обычае. С учетом описанных выше бесчеловечных методов ведения войны союзниками истолкование эпизода с двумя мечами в духе «тевтонской кровожадности» не выдерживает никакой критики.

Существует также точка зрения, что герольды с двумя мечами были присланы предводителям польско-литовского войска по инициативе поморских князей (без ведома гохмейстера фон Юнгингена, хотя и от его имени). Кто знает…

После возвращения герольдов в орденское войско настал час битвы.

19

КРОВАВЫЙ БРАННЫЙ ПИР

После полудня стоявшие на левом крыле союзной армии литовцы и татары Витовта начали сражение. Их легкая конница на быстрых конях атаковала строй «тевтонов», стоявших подобно железной стене. Атака была столь стремительной, что орденские пушкари и стрелки из ручных бомбард-«фистул», скорее всего, успели сделать только по одному выстрелу (а не по два, как утверждают некоторые источники). Однако вслед за пушечными ядрами и пулями в атакующих литовцев и татар полетел град «болтов» орденских арбалетчиков и стрел орденских лучников, прикрывавших бомбарды, и седла многих литовских коней опустели. Литвины и татары, в свою очередь, обстреливали орденских бойцов из своих сложносоставных луков, однако их стрелы причинили «тевтонам» сравнительно мало вреда, отскакивая от щитов и прочных доспехов воинов Девы Марии. Для рыцарей и конных воинов Тевтонского ордена начало битвы, после трудного ночного перехода и многочасового ожидания в раскалившихся от жары доспехах, стало своеобразным избавлением от мук. 4000 тяжеловооруженных всадников маршала Валленроде, с копьями наперевес, контратаковали с такой «фурией», что даже растоптали часть собственных стрелков и пушкарей.

Первое столкновение противников произошло на равнине между двумя холмами. Как будто два стальных дракона налетели друг на друга и сцепились в неистовой кровопролитной схватке. Хронисты повествуют о переломленных копьях, расколотых щитах, сверкающих под лучами солнца мечах, лязге доспехов под ударами и о далеко разносившемся шуме сражения. Вскоре земля покрылась убитыми и ранеными воинами и конями. Сражение распалось на множество поединков.

Воины обеих армий сражались с невероятным упорством и отвагой. В первых рядах войска князя Витовта бились воины, обладавшие самым лучшим вооружением и доспехами — бояре и дружинники. Но в скором времени они были истреблены бронированной конницей ордена. Татары пытались вклиниться в бреши в рядах неприятельского строя или же ранить вражеских коней в ноги, чтобы те упали вместе с всадниками (из чего явствует, что по крайней мере часть коней «тевтонов» и их союзников имела защитные доспехи). Однако сила удара «мариан» была столь сокрушительной, что вся первая линия войска Витовта буквально разлетелась в пух и прах. Удар приняла на себя вторая линия литовского войска, также начавшая колебаться под бешеным вражеским натиском, тем самым furor teutonicus, от которого во время оно, если верить Цезарю и Тациту, содрогались даже бесстрашные сердца испытанных в боях ветеранов легионов Древнего Рима (любопытно, что Ян Длугош считал литовцев потомками… древних римлян, переселившихся некогда на берега Янтарного моря). В ближнем бою полностью сказалось преимущество «тевтонов» в защитном вооружении. После жаркого двухчасового боя литовские войска стали отступать. Напрасно их предводители пытались восстановить боевой порядок, чтобы сдержать неистовый напор «проклятых крыжаков». Началась паника, вся литовская часть союзной армии обратилась в бегство. Сражавшийся в первых радах Великий князь Витовт тщетно пытался сдержать бегущие войска силой своего авторитета. Орденский контингент маршала Валленроде преследовал обратившихся в бегство литовцев. Часть беглецов была загнана в болота и реку Маранзе и перетоплена. Другая часть литовцев добежала до моста близ села Зеевальде, но мост обрушился под тяжестью беглецов, утонувших или передавивших друг друга. Часть беглецов через село Фаулен (по-польски: Ульново) добралась до дороги на Нейденбург и бежала, согласно «Истории» Длугоша, не останавливаясь, до самой Литвы, распространяя по дороге весть о великой победе Тевтонского ордена…

В это паническое бегство были вовлечены также чешские наемники Ягелло, но польскому епископу Галича удалось их перехватить и остановить. Поток бегущих увлек и бившийся рядом польский отряд. Честь литовского войска, однако, спасли три русские (называемые именно так, «русскими», а не «белорусскими», как у некоторых современных белорусских популяризаторов истории! — во всех — орденских, польских и литовских хрониках, ибо «белорусов» как нации в описываемое время попросту еще не существовало!) хоругви, обычно именуемые «смоленскими» (на самом деле — Смоленская, Оршанская и Мстиславльская). Сохранив свой боевой порядок под натиском шести орденских «баннеров», русские витязи пробились к польской части войска и соединились с ним. Правда, за этот успешный прорыв им пришлось дорого заплатить — один из русских полков был поголовно истреблен «тевтонами» Фридриха фон Валленроде.

Литовские историки придерживаются мнения, что бегство войска Витовта было в действительности притворным и являлось военной хитростью (вроде казачьего «вентеря»), с целью заманить преследователей в ловушку и нанести им сокрушительный контрудар. Надо сказать, что эта военная хитрость не раз осуществлялась в период «тевтонских» набегов на Литву и ответных набегов литовцев на орденские владения. Особенно искусными в подобных притворных отступлениях с целью заманить противника в ловушку были татары (например, именно таким способом они разгромили русско-половецкое войско в битве на Калке в 1223 г., венгерское войско в битве на реке Сайо, или Шайо, в 1241 г., объединенное польско-немецко-силезско-«тевтонско»-тамплиерско-иоаннитское войско в битве при Легнице в том же 1241 г. и литовско-русско-польско-«тевтонско»-татарское войско князя Витовта на Ворскле в 1399 г.).

За несколько дней до битвы при Танненберге польский староста Быгдоща, Януш из Бжозогповы, в районе Швеца успешно провел аналогичный маневр с ложным отступлением и контрударом из засады, взяв в результате в плен пять «братьев» Тевтонского ордена. Данный факт дает основание предполагать, что эта военная хитрость была известна не только татарам и литовцам, но и полякам. Однако представляется сомнительным, чтобы подобная тактика могла быть реально применена в условиях крупномасштабного полевого сражения со многими тысячами участников (да к тому же принадлежащих к разным народностям), с учетом всех связанных с этим элементов риска.

Неясно, зачем князю Витовту было сперва позволять врагу в течение двух часов буквально перемалывать лучшие литовские отряды и лишь потом прибегнуть к военной хитрости. К тому же, если это действительно была военная хитрость, то почему упомянутые нами выше три русские («смоленские») хоругви не присоединились к (якобы заранее запланированному) общему ложному отступлению литовского войска, а остались на месте, чтобы потом, ценой потери трети своей живой силы в жестоком бою, пробиться на соединение с польским крылом союзного войска? Может, их забыли предупредить? Или сознательно отдали на заклание, «чтобы поглубже заманить тевтонских рыцарей и их союзников в ловушку»? К тому же весьма странным, в свете версии о преднамеренном бегстве ратей Витовта с целью заманить «тевтонов» в западню, представляется следующее обстоятельство. В бегство обратились как соседи трех русских хоругвей справа — литовцы и татары, так и их соседи слева — молдавские, валашские и бессарабские конники Моновида (да и стоявшая еще левее наемная чешско-моравская конница). А русские (или, по А. Е. Тарасу, «белорусские») дружинники, наоборот, остались на месте, сдерживая напор «тевтонов» и тем самым мешая последним дать литовцам заманить себя в «вентерь» притворным отступлением, что ставило под вопрос не только успех, но и смысл всей задуманной — якобы! — Витовтом хитроумной стратагемы! Во все это верится с трудом, если не сказать — вообще не верится! А факт безостановочного бегства большей части литовского войска (разносившей на бегу весть о полном поражении союзников) до самой Литвы убедительно свидетельствует в пользу того, что бегство литовцев было не «ложным».