Великая Китайская стена - Джулия Ловелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В начальные годы изгнания эмигранты упорно держались северных обычаев как «чистых» в культурном отношении: они отказывались довольствоваться южной кухней, чью основу составлял рис, оплакивая отсутствие любимых пшеничных пельменей и блинов. В своей новой столице, Цзянькане (нынешний Наньцзин), они не отступали от старых северных придворных ритуалов и лоянского диалекта, даже когда при наводнении на Янцзы вода мочила полы их халатов. Но к V веку северные семьи акклиматизировались и ели рис, разговаривали на местном диалекте и отправляли рабочие партии расчищать пустующие земли. Вскоре юг стал процветать благодаря его естественно плодородным заболоченным землям и водным путям, способствовавшим развитию связей и торговли. А с успехом пришла и новая китайская культурная самоуверенность, возникшая из презрения к северянам: к тому, как те по-варварски заплетают волосы в косы, к их деревенской легкомысленности. Северная литература, фыркали южные читатели, «похожа на крик осла и лай собаки». По мнению впечатлительных южан, северных женщин возмутительно распустили: они с изумлением наблюдали, как женщины к северу от Янцзы выносят на люди семейные дела и юридические разногласия. Они даже осмеливались требовать от своих мужей моногамии в отличие от юга, где мужчины намного энергичнее приобретали наложниц.
Правящая элита северного Китая — большинство ее представителей после миграции китайской аристократии на юг были сяньби или помесью варваров и китайцев — отвечала на высокомерие южан презрительной резкостью, в которой безошибочно звучало раздражение, отражающее ее собственные претензии быть хранительницей китайской цивилизации. Попивая молочные продукты, северяне высмеивали южан, предпочитавших чай. «Чай, — объявил один из вэйских чиновников, — настоящий раб кислого молока!» На банкетах, где присутствовали и северные, и южные аристократы, легко возникали перебранки относительно того, какая из сторон более цивилизованна. Во время одного особенно бурного спора замечание южанина о том, будто династия Вэй является «варварской», вызвало целый поток неприкрытой злобы северян: «Вы нахалы, вы рыбы и черепахи… Ваши земли заболочены; они прокляты малярией и кишат насекомыми. Лягушки и жабы нежатся в одной луже, люди живут вместе с птицами». Южане, продолжал разгневанный северянин, «мелкие и татуированные», их правители «жестокие и противные», склонные к убийству и разврату, «не лучше птиц или зверей». У вас слишком маленькие шапочки, а одежды слишком короткие… вы пожираете суп из лягушек и жаркое из устриц, считая их великим лакомством… Убирайтесь немедленно!» Хотя составитель записи острого спора (северянин) пишет, как эта «изящная и воспитанная речь» настолько ошеломила южанина, что у него заболело сердце, продолжительность и жесткость тирады северянина позволяет, видимо, предположить: этот полуварвар был и впрямь излишне многословен.
Довольно скоро ощущение Северной Вэй своей культурной незащищенности начало отрицательно сказываться на пограничной политике. В 484 году Гао Люй, один из китайцев, получивших высокие посты сразу после того, как Фэн казнила главного министра сяньби, выступил с политической речью, где призвал двор и его войска полностью отказаться от степных приемов ведения военных действий, благодаря которым они покорили северный Китай, и принять чисто китайский подход к вопросам обороны. «Северные варвары, — начал он, — свирепы и глупы подобно диким птицам и зверям. Их сила — бой в чистом поле; их слабость — штурм стен. Если мы воспользуемся слабостью северных варваров и тем самым преодолеем их силу, то, даже если их будет очень много, они не принесут бедствия к нашим дверям, и даже если они придут, то не смогут проникнуть на нашу территорию… По моим подсчетам, есть пять обстоятельств в пользу строительства длинных стен: оно покончит с проблемой подвижной обороны; кочевники смогут пасти свой скот на севере, потеряв интерес к набегам; мы сможем смотреть на врага с высоты стен, и больше не придется ждать нападения; снимается тревога за оборону границы и необходимость строить оборону при нужде; это позволяет легко доставлять припасы и, таким образом, не допускает нехваток».
Стены, указывал Гао, выступая перед своей императрицей, имеют прекрасную китайскую родословную: «В прежние времена Чжоу приказали Нань Чжуну построить стену в северном районе; Чжао Лин и Ши-хуанди строили длинные стены, а ханьский император У последовал их примеру». Потом Гао копнул еще глубже в китайское прошлое, отмечая, что в чжоуском каноническом гадательном трактате IX века до н. э., «Книге перемен», имеется ссылка на «правителя, обладающего укрепленными пунктами для обороны своего царства… Может это означать строительство длинных стен?».
«В данный момент нам лучше всего следовать древним в строительстве длинной стены на север от [пограничных] гарнизонов, чтобы защитить себя от северных варваров. Хотя это означает временные затраты труда, однако принесет долгосрочные преимущества. Однажды построенная стена принесет пользу сотне поколений… Когда варвары придут, на их пути встанут укрепления и солдаты, которые будут способны их оборонять. Поскольку они не умеют штурмовать укрепления, набег им ничего не даст. Когда у них закончится провизия, они уйдут и проблема будет решена».
План Гао Люя включал два этапа: «в седьмом месяце отправить шестьдесят тысяч человек шестью частями… в северные гарнизоны».
«В восьмом месяце… показать нашу мощь к северу от пустыни. Если варвары нагрянут, мы должны навязать им решающее сражение; если нет, то армия должна быть рассредоточена по району для строительства длинных стен. По моим расчетам, дистанция, которую контролируют шесть гарнизонов, не превышает тысячи ли, и если один солдат может построить стену длиной в три шага за один месяц, то триста человек смогут построить три ли, три тысячи человек — тридцать ли, а тридцать тысяч — триста ли, так что для строительства тысячи ли стены потребуется сто тысяч человек и месяц работы. Поставить зерно на один месяц будет не слишком трудно».
«А поскольку, — добавил он с надеждой, — люди поймут долгосрочные преимущества стены, работать они будут без жалоб».
Из источников неясно, воплотился ли когда-либо план Гао Люя. Есть вероятность — его предложения касались всего лишь ремонта или укрепления линии, уже построенной в 420-х годах. Возможно, однако, что дополнительный отрезок стены был построен к востоку от более ранней и отходил дугой от горно-холмистой местности вокруг Чичэна на севере Хэбэя, восточного окончания первой стены, немного заходил во Внутреннюю Монголию, прежде чем, подойдя к реке Ляо, достичь каменистых, поросших лесом холмов провинции Ляонин. Затем либо стена повторяла береговую линию этой водной артерии, либо река использовалась в качестве естественной преграды вплоть до морского побережья Ляодуна. Лучшим тому свидетельством является трактат VI века о реках Китая, описывающий положение пограничной стены на северо-востоке в привязке к местным водным путям. Археологи в 1960 и 1970-х годах находили разрушенные отрезки стены — либо облицованных камнем и наполненных гравием и крупным песком, либо земляных, включенных в систему естественных преград (гор и рек), — вероятно, датировавшихся этим периодом. Однако предложения Гао показали с поразительной ясностью радикальную трансформацию мировоззрения тоба от экспансионизма кочевников к комплексу превосходства замкнутых китайцев. И по форме, и по содержанию его речь совершенно китайская — от его одержимости строительством отгораживающих барьеров между Северной Вэй и варварами на границах до дегуманизации кочевников как «диких птиц и зверей» и желания смотреть на них с высоты стен. То, что Гао, китаец, высказывает такие идеи, нисколько не удивительно, а вот то, что он дает такой совет правителям-некитайцам, кочевникам по происхождению, вероятно, уверенный, что он будет положительно принят, является более примечательным. Двадцать лет спустя военный дух Северной Вэй упал до такой степени, что даже ветераны-генералы уже втолковывали эту же линию своим готовым ее принять правителям: «Оборонительные сооружения [со стеной] являются лучшим способом отделить тех, кто ест зерновые, живет в городах и домах, носит шелк и прогуливается, как образованный человек, от тех, кто носит шерсть и пьет кровь, кто живет с птицами и зверьем… Нам следует соединить старые форты между востоком и западом, построив стены и оборонительные сооружения, разместив солдат, чтобы не тревожиться… Соответственно наш авторитет вырастет, а армия будет процветать… банды грабителей не посмеют нападать на стены и крепости, не осмелятся они также проникать южнее стены, и, таким образом, север не будут беспокоить». Император последовал совету [своих генералов]».