Охотница - Сисела Линдблум

– А со мной?

Она произносит это без малейшей заминки.

– Да, – говорит Юнас. Его рука коснулась ее руки, и снова Тереза чувствует, как екнуло сердце, еще один толчок.

– Но, загвоздка в том, что завтра ты, вероятно, предпочитаешь побыть в одиночестве?

Рука Юнаса накрывает ее руку.

– Не знаю… – говорит он, – … трудно сказать…

– Ты мне очень нравишься, – произносит Тереза.

– И ты мне. – Юнас сглатывает слюну. – Ты очень красивая.

Собственно говоря, все уже предрешено, но никто из них еще не знает этого, поэтому напряжение усиливается.

– Тут ведь… никаких обязательств… – прерывает паузу Тереза. – Я хочу сказать, что сегодня вечером – это сегодня вечером, а завтра… завтра все может быть иначе. Но нет ничего странного в том, что человеку иногда необходимо с кем-то побыть.

Она права, безусловно, она права, думает Юнас.

– Мне ужасно хочется дотронуться до тебя, – говорит Тереза, будто немного опьянев.

– Да, – произносит Юнас, – пошли.

Шагать по мосту назад, к отелю, было легче. Все еще дует ветер, но теперь это попутный ветер, наполняющий паруса. Тереза и Юнас летят, обуреваемые страстью. И вот они уже на пороге номера, сбрасывают обувь, Тереза срывает с себя пальто, Юнас – плащ, они замирают в долгом объятии, потом целуются.

Наконец-то прикоснуться к нему! Как же долго Тереза ждала этого! Она вся трепещет, пальцы дрожат в незримом магнитном поле влечения. Но поцелуи Юнаса удивляют ее. Он не умеет целоваться? Она сама никогда раньше не любила, но знает, как целует тот, кто любит. А Юнасу не до поцелуев, ему нужно ее тепло, тепло ее живота, груди, бедер, он надеется, что она поймет его нетерпеливость, он ведь тоже изнемогает от желания.

Они садятся на кровать. Юнас сбрасывает рубашку и брюки, Тереза стягивает джинсы, но остается в кофточке. Юнас пылко ее обнимает, ему нужно, чтобы она легла и чтобы совсем близко, в комнате сумрачно, но Юнас все же слегка смущен, и вдруг Тереза выскальзывает из его объятий, она хочет лучше видеть его. Она снова садится, он притягивает ее к себе, она упрямо вырывается и опять садится, проводит ладонью по его груди, шепчет:

– Какой ты красивый, ты очень красивый.

Юнас чувствует, что краснеет, вообще у него нет комплексов, но греческим богом он себя не считает. Правда, в глубине души он согласен, что восторг в глазах Терезы, не напрасен, но ситуация для него непривычная. Девушка гладит его тело, но это не похоже на прелюдию, за которой должно последовать нечто другое: Юнасу кажется, что ей достаточно самой прелюдии.

– Тереза, – шепчет Юнас, пытаясь приподнять ее голову, когда девушка носом уткнулась ему в грудь, вдыхая его запах. Рука Юнаса скользит по ее волосам, будь рядом другая женщина, все эти поглаживания и вдыхание запаха его тела слишком бы напрягали, но с нею, такой восторженной, он чувствует себя почти спокойно.

– Можно же мне немного посмотреть на тебя? – молит Тереза. – Мы ведь не будем торопиться.

Юнас закрывает глаза. Тереза ложится сверху, но дальше ведет себя несколько неожиданно. Внезапно он чувствует на лице ее дыхание, совсем близко от губ. Он чувствует, как она сдерживает его руки, чувствует жар ее губ, они почти прикасаются, но Тереза не целует, а шепчет, щекоча дыханием:

– Пожалуйста, полежи немного спокойно.

Он открывает глаза и смотрит в ее темное лицо. На какую-то секунду он поддается, но чему, не понимает сам, в мыслях проносится, что все это странно.

– Мне нравится твое лицо, – шепчет Юнас.

– Почему?

– Потому что… – отвечает Юнас, чувствуя, как сердце снова заныло от боли, – оно такое живое. А знаешь, – продолжает он, – сейчас у тебя такое выражение лица, что я даже испугался.

Глаза Терезы блестят в темноте.

– Очень взрослое. Выражение непонимания, – произносит он тихо. – Таким взглядом смотрят друг на друга, когда расстаются, будто никогда и не были знакомы.

Тереза молчит в ответ. Ее лицо на секунду чуть отдалилось. Но потом она, обхватив ладонями его виски, целует крепко-крепко.

Юнас сразу же осознает, что сделал неправильно, болтовня мешает чувственности. Как же он так оплошал… Его руки ныряют под кофточку, привычными движениями он ласкает ее грудь.

Тереза застывает, потом садится на него, как всадница, наклоняется, ее волосы падают ему на лицо, она смотрит ему в глаза.

– ПРЕКРАТИ! – говорит она сдавленным голосом. – Думаешь, я всегда такая, с любым?!

Она снимает кофточку. И Юнас, хотя не очень-то понял, что она только что имела в виду, опять притягивает ее к себе. Она опять целует его, на этот раз Юнас отвечает на поцелуй, ощущает ее тело, его порывы и движения становятся неистовыми.

Потом, когда они лежат спокойно, бок о бок, Тереза осторожно гладит руку Юнаса. Его запах и его тепло рядом с ней в этой темноте. Ее тянет в сон, и в то же время все в ней поет от счастья, от того, что рядом именно этот мужчина.

– Расскажи что-нибудь, – шепотом просит она.

Юнас услышал. Но не может придумать, о чем рассказывать.

– Лучше ты, – говорит он.

Тереза вытягивается, кладет руки за голову и смотрит перед собой в темноту.

– Ну ладно… знаешь, о чем я сейчас вспомнила? – Она бросает на него быстрый взгляд и на всякий случай спрашивает: – Ты, может быть, хочешь спать?

– Да нет… – Юнас чувствует, как легко сейчас у него на сердце, оно больше не ноет.

– Ну ладно, – повторяет Тереза, – в детстве, когда мне было восемь лет, я придумала секретную мечту. Ну знаешь, сказку, которую рассказывают сами себе. Мою сказку, точнее, игру, ведь я играла в эту мечту, такую нескромную, что даже краснела, когда представляла что и как. Но все равно придумывала, что будет дальше. Это было романтично.

– Гм, – понимающе отзывается Юнас. – В смысле эротично?

– Я никогда ни с кем не играла в доктора, – неодобрительно возражает Тереза.

– Ну хорошо, хорошо.

– Но, может, в этом и было что-то эротичное, потому что я точно очень стыдилась. – Тереза вздыхает, понимая, что сказочный блеск детской фантазии при пересказе может потускнеть.

– Ну слушай. Жила-была девушка-детектив, которую звали Розали, Розали – это я, тогда мне казалось, что это самое красивое имя на свете. У Розали были роскошные наряды, думаю, она походила на фарфоровую герцогиню, которая стояла у бабули – маминой мамы – на пианино. Но она же детектив, она обязана была ловить воров. Преимущественно одного.

– Особо опасного, – говорит Юнас, и поворачивается на бок, лицом к ней. Ему ужасно хочется спать.

– Нет, мой вор, – говорит Тереза и смотрит на Юнаса, – был скорее особенно красивым. А когда он совершал преступление, у него вечно что-то не ладилось, вор-недотепа. Он сидел в тюрьме и плакал, а Розали приходила к нему и утешала. Иногда она ловила его прямо на месте преступления, причем он мог повредить себе руку или ногу, и она помогала ему, спасает, а потом засаживает в тюрьму. Она никогда его не выпускала, вот такая была игра: этот вор все время должен был чувствовать себя слегка униженным.