Вчерашний шпион - Лен Дейтон

— Ладно, оставим эту тему, — хмуро ответил Майкл Монкрифф. Было видно, что сказанные мною слова не оставили его равнодушным: когда он убирал свои листки обратно в портфель, пальцы его отчетливо дрожали. — Я обязательно попытаюсь встретиться с ними еще сегодня днем. Однако это вряд ли представляется возможным…

— Я верю в вас, Майкл, и знаю, что вы не станете разочаровывать меня, — произнес я, глядя ему в глаза.

— Я постараюсь не разочаровать, — с натянутой улыбкой пробормотал мой адвокат.

«Безмозглая скотина!» — выругался я про себя. Целых три юриста высочайшей квалификации из Королевской прокуратуры два дня напролет ломали себе головы над тем, как и какие ошибки запрятать в материалы по обвинению! И теперь, когда любому дураку с элементарным юридическим справочником потребовалось бы не более десяти минут, чтобы вытянуть меня отсюда, этому «бедному еврею» с двумя другими консультантами и десяти дней оказалось мало для того, чтобы вникнуть в суть документов!

— Э-э… мне, знаете ли, не нравится, как с вами здесь обращаются, — с серьезным видом вымолвил Майкл Монкрифф после некоторой паузы.

— Не понял? — переспросил я, озадаченный этим неожиданным переходом.

— Ну, я имею в виду то, что у вас нет доступа к различным кружкам по интересам, занятию спортом, просмотру телевидения, к самообразованию… Ко всему прочему вам отказано в посетителях. Это непорядок! Я уже заявил решительный протест по этому поводу.

— Они говорят, что я слишком непредсказуем в своих действиях.

— Не обращайте внимания, они всегда так говорят. А кстати, вы получаете положенную вам сорокапятиминутную прогулку? Вы имеете на нее полное право.

— Да нет… Я как-то припугнул одного надзирателя, ну и эту прогулку мне отменили, — безразличным тоном ответил я.

Майкл Монкрифф взглянул на меня и осуждающе покачал головой.

— Вы ведете себя так, как если бы вам здесь очень нравилось!

В ответ я лишь широко улыбнулся.

После того как он наконец ушел, я попытался успокоиться и взялся за чтение книги «Третий рейх изнутри». Но дело не шло. Я листал страницу за страницей, но никак не мог сосредоточиться на прочитанном. В конце концов я отбросил ее в сторону. Как находящемуся под следствием мне был предоставлен режим содержания, который существенно отличался от общего. Словом, жизнь была более или менее сносная. Хотя больше всего меня раздражал глазок на двери камеры. Не один раз на день мне приходилось слышать приближающиеся шаркающие шаги надзирателя и отвратительный скрежет небольшой задвижки на этом глазке. Секунду-другую его взгляд внимательно прощупывал меня, не занимаюсь ли я чем-нибудь запрещенным, а затем все эти звуки убывали в обратном порядке. Эта же процедура повторялась и тогда, когда ко мне приходили посетители, — скрежетала задвижка, звенела связка ключей, с жалобным писком распахивалась тяжелая дверь…

Едва я успокоился, как дверь камеры вновь взвизгнула и отворилась.

— Арестованный, встать! К вам посетитель! — прозвучала до одури надоевшая команда надзирателя.

Я молча поднялся со своего места. В открытую дверь вошел Шлегель с небольшим портфелем в руке. Не дождавшись команды, я вновь уселся на свое место. Войдя в камеру, Шлегель остановился около порога и оставался там, пока не убедился в том, что надзиратель уже отошел от двери.

— Что, по-прежнему лезем на стенку? Брось! Говорят, трудновато только первые десять лет… — игриво начал полковник.

Меня подмывало послать его к черту, но я сдержался и промолчал. Шлегель же по-хозяйски прошел мимо меня к стенному шкафчику, сгреб в сторону все мои туалетные принадлежности и бросил в дальний угол несколько пачек сигарет.

— Чтоб глаза им не мозолили, — не то мне, не то себе пояснил он. Прикрыв дверцу шкафчика, Шлегель не спеша покопался в карманах и достал свой портсигар из слоновой кости.

— Я не курю, — упредил я его предложение. Он понимающе кивнул головой и вновь убрал портсигар в карман.

— Нам стало известно, что Шемпион объявился в Лондоне, — весело улыбаясь, сообщил Шлегель. — Ну а у тебя что новенького?

— Ничего! — угрюмо буркнул я.

— Кстати, ты получил нашу передачу с чаем, маслом… и прочими делами? Доулиш сказал, что с этим и впредь не будет проблем. Единственно, мы считаем, что чрезмерная изысканность набора продуктов может вызвать кое у кого ненужные подозрения…

— Послушайте! Вы можете оставить меня в покое или нет? — оборвал я его на полуслове. — Что, не терпится просто немного поболтать?

Шлегель остановился напротив меня с ошарашенным видом. Еще больше вывел его из равновесия внезапный резкий удар проходящего мимо охранника связкой ключей о металлические перила. Он вздрогнул и нервно заморгал глазами.

— Идите сюда! — негромко подозвал я его. Шлегель подошел и послушно сел напротив меня, наклонившись немного вперед, чтобы лучше меня слышать. — Если еще хоть раз вы сами или ваши помощники сунетесь ко мне со своими дурацкими вопросами, указаниями, передачами… или же станете хлопотать за меня… да что там, бровью поведете только при упоминании моего имени — то я буду впредь расценивать это как намеренно враждебные мне действия! Я не только разнесу на кусочки весь ваш проклятый план, но и жестоко отомщу каждому из вас. Это вам понятно?

— Подожди…

— Нечего мне ждать! А теперь, полковник, быстренько запаковывайтесь в свой макинтош и проваливайте отсюда! И поживее, а то мне придется вытолкнуть вас через этот вот глазок. И еще… Ни под каким видом больше ко мне не приходите, пока я сам не выйду на контакт. Никакой самодеятельности! Иначе я очень… очень нервным бываю… Зарубите себе это на носу!

Шлегель молча поднялся и направился к двери. Он уже занес руку, чтобы постучать в нее и вызвать надзирателя, но остановился и спросил:

— Ты что-нибудь слышал, что сегодня произошло?

— Нет, а что такое?

— Двенадцать заключенных возвращались с завтрака из столовой и по пути решили навести шорох в административном блоке. Устроили там небольшую сидячую забастовку… Разогнали всех клерков, посрывали замки со стоек с досье на заключенных, выкинули печатную машинку в окно… В общем немного порезвились.

— Ну и?

— Ну через пару часов вся эта буча успокоилась. Им пригрозили, что отключат телевидение, запретят курить и еще что-то в этом роде. Они это, наверное, из-за ограниченных возможностей для самовыражения! Но ты, собственно, не беспокойся, нами хорошенько перекрыты все выходы и входы.

Его «новость» не произвела на меня никакого впечатления. Это разочаровало полковника еще больше. Шлегель недоуменно пожал плечами и постучал в дверь камеры. Через минуту она открылась, и он вышел, едва заметно кивнув головой мне на прощанье.

Лишь тогда, когда дверь захлопнулась, до меня дошло значение этого «незначительного» события. Зачем устраивать сидячую забастовку там, где хранятся досье, кроме как для того, чтобы порыться в них?! Очевидно, что кому-то очень хотелось заглянуть именно в мои документы…

После моего освобождения из-под стражи я никуда не двинулся, а остался болтаться в Лондоне.

Первые несколько ночей я провел на вокзале «Ватерлоо». Сначала я расположился в зале ожидания, но очень скоро передо мной вырос полицейский и потребовал показать билеты на поезд. Пришлось ретироваться и подыскать себе местечко на улице. Местные завсегдатаи использовали для этого обычные скамейки, заворачиваясь при этом от холода и сквозняка в старые газеты. Правда, надо было быть очень непритязательным или очень уставшим, чтобы хоть немного отдохнуть в таком положении.

На третий день моих скитаний я уже успел усвоить для себя кое-какие новые истины. Один старик по прозвищу «Епископ», который пришел сюда пешком из Манчестера, научил меня, как правильно подбирать поезда и вагоны, в которых потеплее. Сам же он предпочитал ночевать в самых грязных, так как в этом случае скорее наткнешься на уборщицу, чем на полицейского. Оказалось, что лучше всего заговаривать зубы стражам порядка разными россказнями о том, что ты якобы рассорился со своей женой и она выперла тебя из дома. По первому времени это срабатывало безотказно. Но позже, по мере того как моя рубашка становилась все грязнее и грязнее, а лицо зарастало неопрятной щетиной, история о горьких похождениях заблудшего мужа стала давать все чаще осечки.

Неутомимый на выдумки «Епископ» помог мне разместиться на ночь и в эту пятницу. В нашей компании оказалось сразу трое человек. Мы выбрались на платформу, на которой стоял готовый к отправлению поезд на Гилдфорд, и перебрались через него на соседний путь. Там стоял другой состав, который готовился к отправлению лишь на утро. «Епископ» открыл своим специальным ключом дверь купе для охраны состава, и мы все втиснулись в него. Старик примостился на узенькой скамеечке так, чтобы видеть в боковое зеркальце весь состав, а я с Фюллером вытянулся в струнку на противоположной. При этом моего напарника надежно подпирал сзади какой-то здоровенный тюк. Этот Фюллер был лет тридцати, с хмурой, угловатой физиономией. На нем было замызганное кожаное пальто и красно-белая шерстяная шапочка. Этот выпускник Суссекского университета по специальности «социология» прирабатывал носильщиком на этом вокзале и не упускал случая прикарманить фотоаппарат или транзистор у зазевавшихся пассажиров. «Благоприобретенные» вещи тут же шли на продажу на Гат-стрит-маркет, всего в ста метрах от здания вокзала, в то время как ротозеи безуспешно пытались разыскать одного «очень начитанного носильщика» и растерянно силились вспомнить, оформили ли они страховку на пропавшие вещи или нет.