Шёл разведчик по войне - Александр Тиранин

— Двери только плотно прикрой, хлев не выстуживай.

— А завтракать… Шапку — то, шапку надень, — это уже баба Хеля.

Минут через десять Микко вернулся.

— Не слушаются они меня, даже не подходят.

— Это потому что ты петушиного слова не знаешь, — разъяснил дед.

— А какое это слово? Скажи.

— Какое там петушиное слово. Дед их семечками балует, вот и всё петушиное слово. Все подсолнухи скормил, самим пощелкать ничего не оставил, — сердито объяснила баба Хеля.

— Они ж мелкие, — примиряющим тоном объяснил дед.

— И крупные попадаются, я бы выбрала.

— Так выбирай, кто же тебе не даёт?

— Из чего выбирать? Ты уже всё петухам скормил!

— Ладно, не ворчи. Я тебе на лето пол — огорода подсолнухами засажу.

— Ещё чего! Пол — огорода под подсолнухи, чтобы петухов кормить! А сами зимой есть что будем? Или картошку, капусту, лук, свеклу, морковку на выгоне сажать собираешься?

— Эк на вас, женщин, угодить трудно. И так не так, и этак не ладно. На всё место найдём, не ворчи только.

— Деда Ваня, а пойдём ты попросишь петухов попеть.

— Некогда Миша, надо делом заниматься. Завтракай быстрее и приходи столярничать. Брусков для рам мы вчера напилили, сегодня строгать начнём. А петухов послушаем, когда работу закончим.

Дед Эйнор дал Микко шершепку — шерхебель и поручил в черновую строгать бруски, наказав миллиметра два — три до размера не добирать и в конце бруска давление на инструмент уменьшать, чтобы край бруска не заваливать, не состругивать в клин. А сам фуганком доводил до чистовой поверхности.

— Ты не части, не части, — попридержал он прыть мальчика. — От того, что шустрее инструментом шерудишь, быстрее работа не сделается. Разве что, быстрее устанешь.

— Почему не сделается?

— Хм. Почему? Вот слушай почему. Было мне в ту пору лет около семнадцати, на стройке уже поработал, кирпичный завод на Выборгской стороне строили. Поставили меня в подручные к столяру, звали его как и меня Иван Иванович, а по фамилии Рак. И как сейчас помню, вроде нас с тобой сейчас, рамы вязать. Он мне и говорит:

— Для начала помогай, что скажу, да присматривайся пока, а потом сам будешь пробовать.

Эка невидаль, думаю. Отпилит он брусок, а мне думается — я бы быстрее отпилил. Фуганит их не торопясь да с перекурами, ядрёный самосад он курил, к слову сказать, ему с родины родственники привозили. А вижу, пока он три бруска отфуганил, я бы четыре успел. И так во всём. Ну и мастер, думаю. А когда связал он первую раму, тут у меня совсем другие мысли объявились: мне б за это время раму ни за что не связать, мне бы вдвое, а то и втрое времени больше понадобилось.

А почему? В чём отличие мастера своего дела от иного человека? За счёт чего он скорости достигает? Не знаешь?

Микко отрицательно помотал головой.

— Тогда вникай и разумей — мастер своего дела ненужной работы и лишних движений не делает. И всю работу обдумает и решит заранее, а не гадает, как получится. Если по вашему, по школьному говорить, то мастер сначала найдёт как решить задачку и потом решает её, а новичок под ответ подгоняет. Вот и ты, на всяком месте так работай. Всё обдумавши, без суеты, степенно, но и время впустую не трать. Как говорится, лучше день обдумывать, чем неделю неправильно делать. Уразумел?

— Уразумел.

Только разогрелись и потекла плавно, качественно и продуктивно работа, пришла баба Хеля.

— Сайка всю стайку развоевала.

Отложили инструмент, пошли смотреть.

Козу Сайку дед Эйнор и баба Хеля купили в предзимье сорок первого, чтобы сейчас внучке, а потом и другим деткам, которые у Галины с Фёдором родятся было полезное домашнее козье молоко. Веровали они: всему есть конец и война не вечна. Свидятся когда — нибудь с доченькой и ненаглядной внученькой, кровиночкой Светочкой.

Всё лето присматривались к козам, которых хозяева намеревались продать. И выбрали Сайку, из соседней деревни. Пригласили соседку Марию Мюхинен помочь в покупке, так как сами коз никогда не держали.

Когда вели козу в Хаапасаари, Мария собирала снежок со следами Сайки и бросала ей на спину, видимо, чтоб не повадна была ей обратная дорога к прежним хозяевам. В хлев ввели по овчине раскинутой у входа мехом вверх. Зачем — Мария толком не объяснила, но утверждала, что так исстари ведётся. А в хлеву она подсказывала бабе Хеле, а баба Хеля шептала козе на ухо.

Здесь твой дом, здесь твой хлев

Здесь твой хозяин, здесь твоя хозяйка

Бывший хозяин умер, бывшая хозяйка умерла,

Дом сгорел и хлев сгорел

И золу с пожара ветер унёс…

Коза доилась хорошо, летом да по хорошей траве по пяти литров молока в день давала. И молоко жирное и вкусное. Но с норовом была, ой с норовом. Не по вкусу пойло, так подденет ведро, что оно по всей стайке летает да гремит. Чтоб с пола упавший клочок сена когда подняла — ниже её достоинства, лучше полдня голодная проблеет, свежего требуя, но с пола есть не станет. А летом и того хуже, повадилась к мужикам за куревом ходить. Пригонит пастух стадо, а она круть — верть и побежала туда, где мужики вечерком по обычаю на брёвнах сидят и толкётся возле них, окурки подбирает и жует. Баба Хеля алая от стыда идёт вызволять Сайку из этого позорища, а мужики смеются: курить научилась, мы её ещё вина[18] пить научим а потом и замуж выдадим. Вон, за Ийвари Лехтинена. С женщинами ему не везет, не уживается, может быть с козой поладит.

— Бесстыдники вы, бесстыдники! — Только и находилось слов у бабы Хели.

Сердилась на подначивающих её мужиков, на блудливую козу. Набрасывала быстренько верёвочную петлю на рога Сайке и вела домой. А та хоть шла, но копытами упиралась, оглядывалась, не бросит ли кто окурок.

— Под хвост бы тебе этот окурок засунули, быстро б сюда ходить разлюбила, — желала ей баба Хеля, смахивая пот со лба.

Увидев вошедших деда и Микко, Сайка сердито топнула передним копытом. Ведро из — под пойла лежало в углу, две перекладинки в яслях были выбиты, сено из яслей размётано по полу.

— Что случилось, Саечка? — Спросил дед участливо, почесал её пальцем между рогов.

— Ме — е — э — э! — Жалобно протянула коза.

— Обиделели тебя?

— Ме — э — э — э — э! — Ещё жалобнее меканье.

— А сама? Наверно сама плохо себя вела?

Коза недовольно фыркнула, мотнула головой и опять топнула копытом.

— Вишь ты… Ну ты у нас виноватой никогда не бываешь.

Дед отремонтировал ясли, собрал сено с пола и отложил в сторонку, положил в ясли свежего. Опять почесал Сайке меж рогов — та наклонила голову, выставила рога, и даже телом вперёд подалась, стояла слушала, как ублажает её дед.

— Ну хватит, — дед Эйнор взял ведро — Тебе тут хоть целый день стой да чеши, ты только рада будешь.

— Мать, что случилось? — Спросил дед возвратясь в дом. — Коза на тебя обиженная.

— Ничего такого я ей не сделала… Разве что… ведром… Принесла пойло, напоила. Собралась уходить, а она опять в ведро лезет, всю голову в ведро засунула, к полу мордой давит, из рук вырывает. Ну я, чтоб отстала, несильно, так, легонечко, только для звона ткнула ей ведром по рогам. Ведро — то пустое и несильно стукнула, только приложила ведро к рогам… Не было ей больно.

— А она обиделась. Иди теперь мирись.

— Ох, Господи! До чего скотина привередливая.

Баба Хеля надела ватник, слегка присолила два ломтика хлеба и отправилась творить мировую с козой.

— А помирятся? — С сомнением глянул Микко на деда Эйнора.

— Куда она денется, — дед отнёсся к этому, как к делу уже свершившемуся. — Она, небось, склоку-то затеяла, чтоб ей хлебца подсоленного принесли. Хитрая скотина.

Ближе к вечеру собрался дед к заказчику, недоставало материала на рамы. Нужно было решить, у хозяина ли что найдётся, он ли купит недостающее или деду самому нужно всё доставать. В дом Микко заходить не стал, отпросился на лыжах покататься.

На центральной улице меж домами новый сруб уже заведённый за оконные проёмы, но не подведённый ещё под стропила. Приостановился Микко, как бы отдыхая оперся на палки грудью. Зло ухмыльнулся: «Стройте, стройте. Деда позовёте рамы делать, а там и мы что — нибудь придумаем».

Прежде здесь стояла казарма.

Постоянного гарнизона в Хаапасаари не было, но проходившие маршем то финские, то немецкие подразделения останавливались на ночлег.

В прошлую зиму если судить по морозу, а если по календарю то в весну, в начале марта, обязали деда Эйнора надстроить в той казарме второй ярус нар для солдат. О том, видимо через своих людей, узнали в советском штабе, и Микко получил задание: срочно перебраться в Хаапасаари, под видом помощи деду проникнуть в казарму и установить возможность закладки взрывного устройства. Казарма стояла почти в центре деревни. Когда размещались в ней солдаты, охрану несли часовой возле казармы и патрули на всех прилегающих улицах, поэтому скрытно подобраться сколько — нибудь значительной группе диверсантов к ней было, практически, невозможно. Забросать гранатами тоже не получалось, на окнах была натянута сетка.