Бедовый месяц - Марина Ефиминюк

Вообще, не хотелось, чтобы еда кисла до утренней уборки, но прозвучало двусмысленно.

— Все равно все выбросят… — протянул Рендел, поглядывая на стол.

— Рендел! — возмущенно охнула Клементина, словно собираясь отчитать супруга, но вдруг скомандовала: — Ты бери улиток и закуски. Я возьму сырную нарезку. Лидия, тебе нести сладости. Пойдем к себе, пусть молодые отдыхают. Они устали.

Вашими усилиями, дорогая тетушка, один из нас уже отдыхает. Беспробудным сном.

Они вышли, звеня посудой и тихонечко переругиваясь. Выстуженный номер погрузился в тишину. Стол практически опустел. Осталась пара сиротливых тарелок и три ведерка с игристым, стоящие рядком. От холода, воцарившегося в гостиной, хотелось ежиться. Я закрыла окно и вкрадчивым движением, зачем-то оглянувшись к дивану, смахнула с подоконника снежную поземку. Наверное, этажерку с пирожными тоже припорошило легким снежком. Надеюсь, в назидание он будет хрустеть у тетушек на зубах.

Филипп покрыться льдистой корочкой и законсервироваться, к счастью, не успел. Выглядел он гораздо лучше: не то чтобы совсем здоровым, но уже был вполне отличим от мужчины, плавно отъезжающего в сторону ворот в лучший мир. Цвет лица… оставался малость пугающим, однако грудь мерно поднималась и опускалась. По крайней мере, он хорошо дышал. Вот что делает осмотр хорошего лекаря! Только зрачки проверил, сердце послушал, как пациент фактически вернулся к жизни.

Стянув с мужа туфли, я подоткнула ему плед и с газеткой в руках уселась в кресло. Бдеть. Тут меня напала почти неприличная зевота. Чуть челюсть себе не вывернула! Не иначе как от устаревших новостей.

— Дорогой муж, отдыхайте, — заключила я и отправилась в спальню. Дочитывать газету и чутко прислушиваться не свалился ли он с дивана.

Простыни на кровати, к слову, оказались из гладкого хлопка. Видимо, мироздание тонко намекало, что без шелковых простыней никакой брачной ночи не будет. Сначала шелк, потом десерт! Никак по-другому, порядок строго определен.

С этой странной мыслью я подложила под спину подушку, натянула мягкое одеяло и с умным видом раскрыла газету. В общем-то, с таким же умным видом и начала клевать носом в эту самую газету. Буквы расплывались. Я приближала лист ближе к лицу, пока со слипающимися глазами не уперлась в него лбом. Очнулась от шелеста смятой бумаги. Пришлось поморгать и сосредоточиться. Все-таки у меня серьезная миссия: я к мужу прислушаюсь, сам себя он не посторожит…

Никогда бы не подумала, как коварны просторные кровати в дорогих гостевых домах, и как приятно на них засыпать после одного из самых нервных вечеров в моей жизни.

Разбудил меня солнечный свет, льющий в окна с незакрытыми портьерами. Недовольно поморщившись, я перевернулась на другой бок и мгновенно пробудилась. Даже глаза открылись. Широко.

На соседней подушке спокойно спал Филипп. Когда он переместился с дивана в кровать, я не слышала, но сейчас он лежал рядышком, утыкаясь лбом в изгиб локтя. Лица было не рассмотреть — он подсознательно прятался от яркого утра, давно расцветшего в горах. Видимо, пытался ухватиться за те крохи сна, которые оставались перед неизбежным пробуждением. Легчайшее пуховое одеяло сползло до самого пояса, открыв широкую спину. Темные блестящие волосы были спутаны.

Я изучала его с интересом исследователя. Поясницу, лопатки, линию позвоночника, рельефные мышцы плеча. Он дышал тихо, не храпел, не сопел. Гладкий золотой браслет на крепком запястье отчего-то вызвал спазм в животе. И тишина стояла такая неземная, словно мы остались одни на всем белом свете.

Громкий звон колокольчика заставил меня вздрогнуть и приподняться на локтях. Ошалелым взглядом я обвела спальню в поисках пробуждающего шара, но обнаружила, что светилась крышка почтовой шкатулки. Звон повторился.

Поспешно соскочив с кровати, пока этот неуместный звук не разбудил спящего Филиппа, я кинулась к столику. Между тем колокольчик затрезвонил беспрерывно, словно его заело. Пришлось быстро откинуть крышку. Изнутри раздалось громкое бряцанье, от которого подскочила полученная записка, точно шкатулка ее пыталась брезгливо выплюнуть.

— Да замолчи ты! — пробормотала я, встряхнув почтовый артефакт. Дурацкий колокольчик, призванный дарить переливчатую трель, но к концу громко кряхтевший, крякнул еще раз и наконец заткнулся.

Осторожно оглянувшись через плечо, я проверила Филиппа. Он остался глух к непотребному шуму и даже не пошевелился. Тихонечко вернув шкатулку на стол, я развернула послание.

Писала тетушка Клементина. Вообще, тот факт, что она прислала записку, а не заявилась лично обсудить планы, прямо сказать, говорил о многом. Видимо, тетка чувствовала себя виноватой. Или же незамысловато решила не показываться, чтобы не драконить злющего зятя этим замечательным солнечным утром. Я ставлю на второе.

Оказалось, что Лидия пожелала взять урок спуска на горных лыжах, и они втроем отправились на склон. Одна — кататься, остальные — с трепетом следить, что покорительница вершин сломает быстрее: ногу, шею или прокатные лыжи. В конце Клементина пожелала нам доброго дня, и я невольно покосилась на часы. Время приближалось к полудню.

— Вчера я оценил этот потрясающий наряд? — вдруг раздался мягкий голос Филиппа, как-то по-особенному растягивающего слова.

Молниеносным движением я резко прикрыла почти обнаженную грудь руками и осторожно оглянулась. Муж по-прежнему лежал в соблазнительно-ленивой позе, вытянувшись крепким телом. Голова покоилась на сгибе локтя, но Филипп проснулся и теперь разглядывал меня из-под полуопущенных ресниц. Очевидно, в солнечном свете оголенность под сорочкой была куда заметнее, чем в полутемной гостиной накануне.

— Вы не помните? — спросила я.

Не знаю, что он усмотрел в моем лице — мне-то просто хотелось накинуть халат, сейчас прикрывавший одежную вешалку, — но вдруг, поморщившись от головной боли, приподнялся на локте и тихо уточнил:

— Тереза… должен ли я извиниться за вчерашнее?

Точно ничего не помнит! А вечер-то был неплохим. Конечно, пока он не ушел в глубокие слои подсознания от тетушкиного заборного зелья.

— Нет, — покачала я головой.

— Я был груб?

— Вы были исключительно деликатны! — Я всплеснула руками, но тут же вернула их на место. В смысле, скрестила на груди, хотя стесняться мужа очень глупо. Рано или поздно придется продемонстрировать ему… женскую харизму. — Настолько деликатны, что просто заснули.

Филипп тихо кашлянул в кулак и уронил:

— До или после?

— Ну… — Я замялась и неохотно призналась: — В процессе.

— Хотите сказать, что я заснул во время…

— Мертвецким сном, — согласилась я.

— Проклятие.

Он лег на подушку и прикрыл глаза ладонью. Понимаю, у меня тоже изредка случались дни, когда очень хотелось заснуть обратно и сделать вид, будто первое пробуждение —