Дворец для сероглазого принца - Татьяна Тронина

Другой тип гораздо интереснее. Этакая Зена, королева воинов. Только отсутствие пениса и наличие бюста позволяет считать ее женщиной. Муж ее выполняет чисто формальную функцию и является, как правило, субтильным гуманитарием, не способным ни о ком думать плохо. Он абсолютно доверяет своей половине, и Зена позволяет себе все что угодно. Секс с ней интересен, но порой небезопасен. Не исключено, что в порыве страсти она начнет хлестать вас кожаной плеткой...»

Тут Рита отвлеклась от текста, потому что вспомнила кое о чем.

Она распахнула дверь в другую комнату и крикнула:

– Слушай, Ганин, у меня два билета на ирландский балет. Певзнер достал – самые лучшие места.

– Что такое ирландский балет? – с любопытством спросил Григорий Ганин, отрываясь от огромного жидкокристаллического экрана монитора. Свои архитектурные проекты Ганин сначала творил на компьютере.

– Ты не знаешь, что такое ирландский балет? – удивленно засмеялась Рита. – Ну ты даешь... Нет, ты должен знать!

Она встала посреди комнаты, сцепила руки за спиной и принялась отбивать что-то вроде чечетки.

Ганин с улыбкой засмотрелся на ее ноги. Рита даже дома ходила в туфельках на каблуках. В стильных рваных джинсах и пестром полупрозрачном топике она выглядела весьма соблазнительно – этакая Лолита, смесь порока и невинности. На самом же деле Рите было уже двадцать восемь.

– Здорово... – восхищенно произнес он. – Слушай, Ритка, на хрен мне какой-то балет, когда у меня есть ты!

– Ганин, пойдем! – умоляюще протянула Рита и чмокнула его в макушку. Волосы у него были светлые, прямые – он их зачесывал назад, чтобы не мешали. Глаза у него тоже были светлые, прозрачные. «Реликтовая внешность», – не раз шутила по этому поводу Рита.

– Нет. Мне правда очень некогда... – покачал он головой, снова уставившись на экран. – Я в начальной стадии – только-только разрабатываю проект... Не хочу отвлекаться. Иди со своим Певзнером.

– Не нужен мне Певзнер, мне только ты нужен... – вздохнула Рита.

Она ушла в другую комнату, но дверь сознательно не стала закрывать. Села за свой компьютер и принялась издалека наблюдать за Ганиным. Как он смотрит в монитор, как хмурится, как щелкает пальцами по клавиатуре, елозит «мышкой», рисуя что-то на экране...

Они жили вместе уже четыре года.

Муж и жена, хотя брак их считался гражданским – Ганин терпеть не мог всякие матримониальные хлопоты. Это он так говорил, но на самом деле (Рита это знала) Ганину важнее всего была свобода. Он просто помешан на ней.

«У тебя своя жизнь, у меня своя», – заявил он Рите, когда они решили жить вместе. Рита своей свободой пользовалась, как хотела, а Ганин только работал – с утра до ночи. Трудоголик.

Иногда они выбирались куда-нибудь, и каждый раз это кончалось ссорой – выход ли в гости, поездка ли за город или отпуск у моря. Ганин не любил пустого времяпрепровождения. Его раздражали люди, сервис, непривычная еда и даже она, Рита, в новых условиях. Ганин был занудой и педантом, но Рита скоро научилась обращаться с ним. Минимум путешествий, минимум новых людей – и все в шоколаде.

Вот и этим вечером, скорее всего, она пойдет на балет с Кешей Певзнером. Кеша – светский «анфан террибль», страшный тусовщик и любитель алкогольных коктейлей – мог разговаривать сутками на любую тему. К Рите он относился вполне по-дружески – равно, как и она, Рита, к нему...

Ганин считался очень перспективным архитектором. Он тоже делал карьеру. Зарабатывал раз в десять больше Риты, хотя она считала себя человеком далеко не бедным. К деньгам был практически безразличен – видел в них только средство для достижения каких-либо целей, а поскольку цель у Ганина была одна – работа, то деньги эти или не использовались, или тратились на какую-нибудь ерунду.

Рита подозревала, что если бы Ганин не встретил в свое время ее, то жил бы сейчас один, анахоретом – раздражительный, брюзгливый холостяк, пользующийся изредка услугами платных жриц любви. Этот вывод Рита считала небезосновательным, поскольку когда-то, в минуту откровенности, она сумела выведать у Ганина все о его прошлом.

Раньше у него в отношениях с женщинами не было ничего серьезного. Так, однодневные знакомства. И лишь в ранней юности случилась мелодраматическая история – перед его отъездом в Австралию. В середине девяностых Ганин уехал туда, потому что не видел здесь для себя никаких перспектив.

В Австралии он прожил года два, а потом его допекла жара. Он, с его «реликтовой внешностью», был совершенно не приспособлен к тамошним условиям. Блондину с нежной кожей в Австралии делать нечего.

Он вернулся в Россию и некоторое время находился в депрессии. Во-первых, девица, которую он любил, успела выйти замуж и скоропостижно родила, во-вторых, были трудности с работой. Но наконец он устроился в архитектурное бюро, очень неплохо себя проявил – и дело пошло.

Их союз с Ритой оказался очень удачным. И очень стабильным – ведь если особо не надоедать Ганину, с ним можно было хоть сто лет вместе прожить. Женщинами он интересовался мало, практически не пил, в смысле финансов никогда не жмотничал («все мое – твое»), ревностью не страдал...

У Риты была только одна тайна от него.

Одна маленькая тайна, о которой Ганину знать было не обязательно...

Дело в том, что как раз после Нового года Рита сделала операцию искусственного прерывания беременности. Ничего криминального – беременность произошла от Ганина, и, вообще говоря, скрывать ее было глупо. Но у Риты, которая досконально изучила своего возлюбленного, имелись на этот счет свои доводы.

Во-первых, Ганин превыше всего ценил свободу. Во-вторых, Ганин ненавидел детей. Равно как собак, кошек, женские истерики, сериалы, ток-шоу и много чего еще...

Стоило ему увидеть по телевизору рекламу, где младенцы рекламировали достоинства тех или иных памперсов, как Ганина начинало буквально корежить от отвращения. Если у кого-то из знакомых рождался ребенок, Ганин откровенно сочувствовал счастливым родителям. «Что такое дети? – рассуждал он. – Это один процент любви, а остальное – грязные подгузники».

Хотя, возможно, возлюбленный Риты и позволил бы ей родить. В конце концов, она свободный человек и сама распоряжается своим телом. Но отношения их безнадежно и неизбежно испортились бы. Ганин привык, чтобы все внимание уделяли только ему. Он не потерпел бы возле себя конкурента в виде младенца.

Их налаженный, тихий мирок погиб бы. Постепенно, по кирпичику, развалился бы. Ганин не вынес бы неудобств – шума, гама, суеты, ночных бдений, визитов медсестер и докторов, нудных разговоров о родах, правильном кормлении, сцеживании, срыгивании и прочего...