Хрустальное счастье - Француаза Бурден

Сирил и Виржиль прореагировали первыми, отойдя от фасада, напротив которого они все шестеро, затаив дыхание, стояли не шевелясь. Лея и Тифани все еще с суровым видом держались за руки.

Магали привезла их полчаса назад, набив в маленькую машину, как сардины в банку, чтобы не ездить два раза. Они всю дорогу горланили песни Клода Франсуа. Войдя в прихожую дома, они услышали громкие голоса в гостиной и вышли на цыпочках, чтобы поиграть в парке, пока их уважаемые родители успокоятся. Но едва они спустились со ступенек крыльца, как из дому выскочил Ален, что заставило их спрятаться за балюстраду. Там они все и услышали.

— Что это за история? — пробормотал, наконец, Сирил.

Он никогда не думал, что Ален способен так сильно выражаться.

— Без понятия, — коротко ответил Виржиль.

Он тоже был в шоке, но не хотел это показывать.

— Я боялась, что они подерутся, — на одном дыхании сказала Тифани.

Когда Ален оскорбил ее отца, обвинив его в подлости и высокомерии, она схватилась за Лею, готовая расплакаться и выдать их присутствие. Она поймала нежный взгляд Сирила и почувствовала себя немного лучше.

— Речь идет о наших дедушках. Было бы хорошо, если бы мы хоть что‑то поняли! — бросила Лея.

Ночь постепенно спускалась на парк, Мистраль не успокаивался с самого утра.

— Единственное, что можно сказать — в стенном шкафу есть скелет! — воскликнул Лукас.

Ему было всего тринадцать лет, но он не упустил ни одного слова из разговора двух разъяренных мужчин на крыльце.

Он добавил чуть тише:

— Блевать на их могилы, и ничего больше…

— Легче всего спросить у них, — предложил Виржиль.

— У кого? — возразил Сирил.

Он сам не осмелился бы подойти с вопросами к матери и сомневался, что Виржиль решится заговорить об этом со своим отцом. Что же касается Алена, который был для них богом, они увидели его в другом свете, и это обеспокоило их.

— Кто кого убил? — спросил Поль.

Они снова замолчали, сознавая, что не должны были находиться здесь. И уж в любом случае не должны были прятаться.

— Я всегда думал, что они скрывают от нас кучу всего, — заключил Виржиль. — Никто мне никогда не объяснял причину взаимной неприязни между Аленом и отцом, но, когда видишь их вместе, понимаешь, что тут что‑то кроется! На самом деле, я думал, что… что…

Он понял, что не сможет закончить, признаться, что он подозревал мать и Алена в более чем дружеских отношениях, и надеялся, что это была правда.

— Все это не объясняет, кто умер, — настаивал Поль. — Мой дедушка покончил с собой, а ваш перевернулся в автобусе… Это не так?

Они все в замешательстве повернулись к нему. Разговор, который их удивил, был на самом деле не понятен. До сих пор они не особо интересовались старыми семейными историями. Депортация Юдифи с ее дочерью, их гибель в концлагере, жестокое нравственное страдание Шарля по возвращении с войны составляли особую часть прошлого Морванов, но ни один из этих трагических эпизодов не объяснял разговора Винсена и Алена.

— Хорошо, — решил Виржиль, — я не хочу, чтобы в шестнадцать лет меня принимали за мальчишку. Надо будет спросить у мамы, она вне всего этого, но должна знать ответ.

— Она тебе ничего не скажет, и оставь ее в покое! — воскликнула Тифани.

Развод родителей потряс ее, и она отлично знала, что ее мать не хотела, чтобы при ней говорили о Морван‑Мейерах или Морванах.

— О да, ты увидишь! — заключил ее брат. — Она менее зажата, чем папа, и, по‑моему, больше не участвует в их разборках!

— Папа не…

— Да, нет. Господин судья слишком большой зануда.

— Виржиль!

— Что? Приоткрой глаза, милочка! И не говори, что находишь его забавным.

Он, играя, толкнул сестру так, что она чуть не упала, но рука, протянутая Сирилом, удержала ее.

— А, твой рыцарь‑слуга здесь, скаут всегда наготове!

Он хотел пошутить, но увидел, что Тифани по уши покраснела, и тупо на нее уставился.

— Это было ради смеха, Тиф…

— Не называй меня так больше! — крикнула она в ярости.

В этот момент прямо над ними зажглись фонари, резко осветив фасад, и голос Мари пригвоздил их к месту.

— Что вы раскричались? Вам пора спать, уже поздно.

Силуэт высветился на крыльце, но лицо оставалось в тени. Сирил предусмотрительно отстранился от Тифани, прежде чем ответить матеря.

— Мы идем через пять минут. Добрый вечер, мама. Вместо того чтобы уйти, Мари спустилась к ним.

— Никаких пяти минут, возвращайтесь сейчас же. Я закрываю дверь… Как прошел вечер?

Она чередовала приказы и дипломатию с невиданным искусством и не позволила бы своим детям и даже их кузенам ответить. На самом деле они привыкли слышать, что их зовут кузенами, хотя они и были ими только во втором поколении. Все члены семьи воспринимали их как единую группу, группу детей.

Разочарованный тем, что его не считают взрослым, Виржиль позволил себе пренебрежительный смешок.

— В один прекрасный день ты поймешь, что мы выросли, Мари…

Он остановился возле нее, в то время как все остальные вошли в дом, он на самом деле был на добрую голову выше ее. С холодной улыбкой она подняла на него глаза.

— Не волнуйся, я заметила… Ты такой высокий и сильный, что сделаешь милость и закроешь ставни на железные задвижки. Твой отец забыл это сделать. Спасибо, дорогой.

Она взглядом позволила ему возразить, но он не осмелился.

С намеренной медлительностью Сирил ласкал Тифани спину, затылок, он массировал сейчас ложбинки ее поясницы, и она вздрагивала каждый раз, когда он опускался чуть ниже. В Валлонге, как и в Париже, продолжались его предрассветные визиты, он тихо проскальзывал к ней в кровать, обнимал. Сначала действительно напуганная, она соглашалась только лежать с ним неподвижно, прижавшись друг к другу. Потом она поняла, что он боится так же, как и она. Но с каждой ночью страх и вина отступали перед желанием, которое они испытывали друг к другу и которое стали шаг за шагом выражать.

Сирилу было семнадцать лет, но у него не было никакого опыта, и он не мог пойти к Виржилю просить совета. Ален, которому он осмелился задать несколько скромных вопросов, лишь улыбнулся, заключив, что ласка, нежность и терпение, хорошие качества для начала отношений с девушкой. Хотя Сирил и сгорал от желаний довериться дяде, он удержался от намеков на Тифани. Ведь ей еще не было и пятнадцати, и он оказался достаточно разумным, чтобы промолчать.

Сейчас он слегка касался внутренней части ее бедер, там, где кожа была невероятно нежной. Она свободно передвинула ноги, чтобы он мог продолжить. Удовольствие подступало, она уже чувствовала, как оно поднимается, и постаралась заглушить свои стоны, уткнувшись в подушку.