Папина дочка - Мэри Кларк

Пит? Разве что в самом крайнем случае. Меня раздражала сама мысль о роли беззащитной женщины, бегущей за помощью к нашему герою. Конечно, можно позвонить Джоан Лэшли, но из-за ее уверенности в невинности Вестерфилда обращаться к ней мне что-то не хотелось.

Маркус Лонго? Точно! Он даст мне в долг, и я верну ему деньги через неделю.

Принесли поднос с завтраком. Через час еду забрали почти нетронутой. И почему не бывает больниц, где подают горячий кофе?

Затем заглянул доктор, осмотрел волдыри на ногах, сказал, что я могу ехать домой в любое время, и вышел. Я тут же представила, как я хромаю по улицам Олдхэма в больничном халате и прошу подаяние. И в этот самый что ни на есть трагический момент в палате возник офицер Уайт в сопровождении некоего мужчины с острым лицом, которого он представил детективом Чарльзом Баннистером из городского полицейского департамента. За ними вошел санитар со складными стульями. Все ясно — они явились сюда не с кратким дружеским визитом.

Баннистер поинтересовался моим самочувствием и выразил надежду, что после всего случившегося я чувствую себя относительно хорошо. Я сразу почувствовала, что за его маской радушия и беспокойства скрывается некий план. Причем не самый дружелюбный.

Я ответила, что мне уже лучше и я очень рада, что осталась в живых.

Последнюю мою фразу детектив сопроводил легким кивком головы, и мне сразу вспомнился наш профессор философии в колледже. Тот всегда точно так же мрачно кивал, когда кто-то из студентов выдавал особенно невероятную чушь. Это означало: «С вами все ясно».

Очень скоро я поняла, к чему клонит детектив Баннистер: он задался целью доказать, что я все выдумываю с самого начала — с той первой истории с проникновением в мою квартиру. Конечно, прямо он мне это не сказал, но в целом его версия звучала примерно так: услышав мой рассказ о «визитере», миссис Хилмер разволновалась. Ей показалось, что кто-то ехал за ней до библиотеки и обратно. Затем, изменив голос, я сама позвонила ей и предупредила о том, что у меня неуравновешенная психика. На этом моменте я удивленно подняла бровь, но ничего не возразила.

По мнению детектива Баннистера, это я устроила поджог, чтобы привлечь к себе внимание и сочувствие и публично обвинить Роба Вестерфилда в покушении на мою жизнь.

— Вы же могли сгореть заживо. Тем не менее, по словам вашего соседа, который видел, как вы выходили из здания, у вас в руках был компьютер, принтер, сотовый телефон и большая тяжелая сумка. Оказавшись в аду, нормальные люди не задерживаются, чтобы собрать вещи, мисс Кавано.

— Когда я добежала до двери на лестницу, в гостиной вспыхнула дальняя стена, осветив стол, на котором я оставила все эти вещи. Они очень важны для меня, вот я и решила пожертвовать парой секунд, чтобы их спасти.

— И чем же они так важны, мисс Кавано?

— Сейчас я все объясню, детектив. — Так как ноутбук все еще лежал у меня на коленях, я начала с него. — На этом компьютере — первая глава моей книги о Робе Вестерфилде. Еще здесь — сотни и сотни страниц моих примечаний к протоколу суда по делу "Штаты против Робсона Вестерфилда ". Других копий у меня нет.

Лицо Баннистера оставалось беспристрастным, зато у офицера Уайта возле рта появилась тонкая недовольная складка.

— Я написала номер своего телефона на табличке, с которой стояла возле тюрьмы Синг-Синг. Думаю, об этом вы уже слышали от него. — Я кивнула в сторону Уайта. — Мне уже поступил интересный звонок от одного знакомого Вестерфилда по тюрьме, и этот телефон — мой единственный способ с ним связаться, пока я не дошла до магазина, не купила новую трубку и не перевела на нее старый номер. А насчет моей сумки — она вон в том шкафу. Хотите посмотреть, что в ней?

— Да, с удовольствием.

Я поставила ноутбук на пол и встала.

— Я сейчас ее вам принесу, — предложил детектив.

— Я предпочитаю никогда не выпускать ее из рук.

Стараясь не хромать, я пересекла палату. Рывком открыв дверь шкафчика, я достала сумку, вернулась с ней, плюхнула ее на пол перед собой и, опустившись на стул, расстегнула молнию.

Я почти физически почувствовала изумление этих двоих, когда они прочитали заголовок «ВИНОВЕН».

— Я бы предпочла никогда не показывать вам это, — сказала я, быстро вынимая из сумки газету за газетой и бросая их на пол. — Моя мать хранила их всю жизнь. — Я уже не скрывала раздражения. — Здесь — подборка газетных статей с того момента, как нашли тело моей сестры и до вынесения приговора Вестерфилду. Чтиво не самое приятное, но интересное. И я не хочу их потерять.

Последняя газета упала на пол, и я двумя руками вытащила тяжелый протокол. Я открыла первую страницу, демонстрируя им, что это такое.

— Тоже очень интересная книга, детектив Баннистер, — пояснила я.

— Не сомневаюсь, — все так же бесстрастно согласился он. — Что там еще, мисс Кавано?

— Если вы думаете найти там канистру бензина и спички, то извините. — Я достала кожаный футляр и открыла его. — Посмотрите еще вот здесь, пожалуйста.

Он бросил взгляд на содержимое футляра и вернул его мне.

— Вы всегда храните драгоценности в сумке с газетами, мисс Кавано, или только когда ожидаете пожар? — Баннистер поднялся. Вслед за ним вскочил офицер Уайт. — Мы еще свяжемся с вами, мисс. Вы возвращаетесь в Атланту или планируете задержаться здесь?

— Я остаюсь здесь. С удовольствием сообщу вам адрес своего нового места жительства. Может, полиция станет приглядывать за ним получше, чем за домом миссис Хилмер? Думаете, это возможно?

Щеки офицера Уайта пошли багровыми пятнами. Он в бешенстве. Я понимала, что, возможно, поступаю неразумно, но в тот момент мне было на это плевать.

Так и не удостоив меня ответом, Баннистер резко развернулся и вышел из палаты. Уайт проследовал за ним. Я проводила их взглядом.

В комнату заглянул санитар — он хотел собрать стулья. При виде меня с протоколом на коленях, коробкой с драгоценностями в руке, а также сумки и газет, разбросанных по полу, глаза его удивленно расширились.

— Мисс, может, помочь вам все это собрать? — предложил он. — Или принести вам чего-нибудь? Вы расстроены?

— Да, расстроена, — согласилась я. — Но вы можете мне помочь. В этой больнице есть кафе?

— Да, и неплохой.

— Не могли бы вы... — я запнулась, чувствуя, что еще чуть-чуть, и у меня начнется истерика. — Не могли бы вы угостить меня чашечкой крепкого горячего кофе?

26

Через тридцать минут я уже смаковала последний глоток превосходного кофе, которым меня так любезно угостил санитар. И тут ко мне заглянул еще один, даже более неожиданный посетитель. Отец.

Дверь в палату была приоткрыта. Он постучал по ней и, не дождавшись ответа, зашел внутрь. Мы внимательно посмотрели друг на друга. В горле у меня пересохло.

Его некогда темные волосы стали серебристо-белыми. Он немного похудел, но держался, как всегда, прямо. Очки только подчеркивали пронзительную голубизну глаз, а лоб избороздили глубокие морщины.

«Тед, я понимаю, ты этого не замечаешь, но тебе нужно перестать хмуриться, когда ты пытаешься сосредоточиться. А то с годами ты станешь похож на зануду», — ворчала на него моя мать.

Конечно, на зануду он похож не стал. Все такой же красивый мужчина, от которого все так же веяло несгибаемой внутренней мощью.

— Привет, Элли, — проронил он.

— Привет, папа.

Не знаю, о чем он думал, разглядывая меня, мой дешевый больничный халат, спутанные волосы и забинтованные ноги. Да уж, это вам не звездочка на елке из песни с музыкальной шкатулки!

— Как ты, Элли?

Я и забыла, какой у отца глубокий голос. В нем звучала все та же спокойная сила, которую мы с Андреа так уважали в детстве. Мы чувствовали себя всегда под ее защитой и, по крайней мере, я, всегда перед ней преклонялись.

— У меня все замечательно, спасибо.

— Я примчался сюда, как только услышал о пожаре в доме миссис Хилмер и что там была ты.

— Мог и не волноваться.

Отец все еще стоял на пороге. Затем закрыл дверь и подошел ко мне. Опустившись рядом со мной на колени, он попытался взять меня за руки.

— Элли, господи, ты же моя дочь. Как я мог не волноваться, узнав, что ты чудом выбралась оттуда живой?

Я отдернула руки.

— Ну, эту историю еще сто раз переврут. Копы считают, что это я подожгла дом «на публику». По их словам, я просто пытаюсь привлечь к себе внимание и сочувствие.

Он был в шоке.

— Какая чушь!

Отец сидел так близко, что я ощущала слабый аромат его крема для бритья. Неужели это все тот же запах из моих воспоминаний? Или я ошибаюсь? На отце была рубашка с галстуком, серые брюки и синий пиджак. Конечно, сегодня же воскресенье. Вполне возможно, он собирался в церковь, когда услышал о пожаре.

— Я понимаю, ты приехал из лучших побуждений, — согласилась я. — Но лучше — просто оставь меня в покое. Мне от тебя ничего не нужно, и я от тебя ничего не хочу.