Искусство управления государством. - Маргарет Тэтчер

Нынешний премьер-министр Великобритании определенно теряет над собой контроль, когда начинает высказывать свои суждения о г-не Путине. Он с энтузиазмом расписывает его как «современно мыслящего деятеля» и предлагает позволить ему воспользоваться плодами труда группы выработки долгосрочной стратегии британского правительства. Г-н Блэр утверждает также, что Путин «видит Россию сильной и с твердым порядком, но в то же время демократической и либеральной».

Значительная часть этого не более чем самообман. Западные лидеры хотели бы видеть здорового, трезвого, предсказуемого и презентабельного российского руководителя. А еще вопреки всему они надеются, что он окажется реформатором и демократом. Конечно, теоретически возможно, что такой человек выйдет из недр КГБ. Однако в той же, если не большей, степени возможно, что Владимиру Путину намного ближе модель другого руководителя КГБ, побывавшего на месте главы государства, — Юрия Андропова, в котором в свое время Запад видел либерала, исходя из того, что тот любил джаз и пил шотландское виски, и совершенно игнорируя его ключевую роль в жестокой расправе над восставшими венграми в 1956 году. Вскоре после своего избрания г-н Путин торжественно открыл мемориальную доску Андропову на старом здании КГБ на Лубянке. Это не слишком обнадеживающий знак.

С тех пор, конечно, образ Путина как президента стал более отчетливым, хотя и сохранил свою неоднозначность. Его подход, как представляется, заключается в создании сильной государственной власти, способной навести порядок в стране. Несмотря на зловещие нотки, именно это имел в виду г-н Путин, когда произносил свою, теперь часто повторяемую, фразу «диктатура закона». С его точки зрения, как и с точки зрения, по всей видимости, большинства россиян, в годы правления Горбачева и Ельцина власть основных институтов государства часто использовалась для обслуживания корыстных интересов финансовых олигархов, мафии и региональных начальников. В условиях последовавших хаоса и коррупции в проигрыше оказался российский народ, а сама Россия была унижена. Популизм и патриотизм стали основой предвыборной кампании г-на Путина и принесли ему удивительный успех — он завоевал 53 % голосов избирателей и продолжает пользоваться (по крайней мере в настоящий момент) широкой поддержкой.

Эта программа содержит много положительных моментов. Свобода без порядка есть не что иное, как анархия. Пока российское общество, экономика и политика глубоко криминализированы, перспектива устойчивого оздоровления просто отсутствует. Правительство любой страны должно обладать силой для выполнения основных задач, особенно ввиду таких колоссальных препятствий, как в России.

В то же время правительство в свободном обществе должно быть ограниченным по масштабу и сфере проникновения в его жизнь, оно не должно вторгаться в такие области жизни, которые по праву являются частными; оно, прежде всего, должно утверждать и твердо исполнять, а не подрывать и попирать закон. Обращение к «решительным» мерам и «сильным» личностям слишком часто является не более чем первым шагом к диктатуре в том или ином ее виде.

Как программа г-на Путина соотносится с этим? Пожалуй, самой очевидной чертой его анализа является реализм. Путин, по всей видимости, понимает, что Россия находится в крайне тяжелом состоянии и движение в сторону усугубления этого состояния, неважно под каким флагом — коммунизма или контролируемого мафией квазикапитализма, неприемлемо. В своем послании Федеральному собранию РФ в июле 2000 года он в мрачных тонах обрисовал положение страны: демографический спад, который (по его словам) «угрожает жизнеспособности нации»; невозможность экономического роста без структурной реформы; захват криминалом «значительного сегмента» экономики. Г-н Путин убедительно изложил программу рыночных реформ, предложив снизить налоги, ограничить вмешательство правительства, создать условия для конкуренции. Некоторые положения программы уже реализованы. В окружении президента как минимум несколько человек понимают эту программу и верят в нее[95]. Прежде всего, Путин, похоже, понял, что программа реформ — не просто инструмент для выбивания дополнительных кредитов из легковерного Запада. Он понимает, что политика экономического возрождения жизненно необходима как средство, способное предотвратить попадание России в вечную зависимость от других. Это также разумно. Чтобы жесткие экономические меры заработали, необходимо использовать такой фактор, как национальная гордость, что и было продемонстрировано Великобританией в начале 80-х годов.

Я одобряю также и намерение российского президента создать эффективные административные структуры и структуры, обеспечивающие безопасность. Россия — огромная страна, которой нелегко управлять. В некоторых районах, возможно, следует усилить контроль со стороны центра, для того чтобы искоренить коррупцию. Мои российские друзья говорят о необходимости «национализировать» Кремль еще раз после того, как он в течение долгого времени оставался «приватизированным» различными влиятельными силами. Совершенно естественным является стремление человека, начинающего осуществление подобной программы, опереться на «новых людей» из числа друзей и доверенных лиц. Именно так работает политика — особенно в политических джунглях.

Несмотря на все сказанное, я могу понять и тех в России (в настоящее время их меньшинство), кого беспокоят некоторые решения г-на Путина, в частности ограничение полномочий выборных региональных губернаторов, назначение на ключевые посты своих ставленников, работавших прежде в ФСБ, а также запрет критически настроенных независимых средств массовой информации. Что следует в этом видеть — восстановление власти или зарождение авторитаризма? Это еще предстоит решить.

Граждан зарубежных государств, однако, больше всего волнует подход президента Путина к международным отношениям. Здесь также есть противоречивые моменты. В некоторых отношениях позиции России очень схожи с позициями бывшего Советского Союза.

Россия, например, проявила решимость противостоять американскому мировому превосходству. Она (надо отметить, не без помощи правительств Франции и Германии) попыталась использовать проблему противоракетной обороны и приверженность условиям Договора по ПРО, чтобы отколоть Европу от Америки. Кроме того, Россия пытается выстроить широкое «стратегическое партнерство» с Китаем, направленное против Запада.

По правде говоря, у подобных внешнеполитических методов никогда не было долгосрочной перспективы, даже для России. Г-ну Путину и его советникам следовало бы знать, что ни Москва, ни Пекин, даже если они объединят усилия, не смогут состязаться в великодержавной политике с Америкой. Напротив, было бы неплохо заручиться помощью Америки или, как минимум, ее терпением, пока страна пытается восстановить экономику. Он мог бы также подумать над тем, чтобы привлечь Соединенные Штаты с их новой системой ПРО к защите российских городов от ракет, нацеленных на них исламскими террористами или государствами-изгоями.

Расчеты России на то, что стратегическое партнерство с Китаем поможет ограничить влияние Америки, также порочны в своей основе. В настоящее время в Дальневосточном регионе России проживает около 300 тысяч китайцев (если миграция будет продолжаться теми же темпами, через 50 лет их численность достигнет 10 миллионов). Семь с половиной миллионов россиян находятся лицом к лицу с 300 миллионами китайцев, находящихся по другую сторону границы. Рано или поздно кто-нибудь обязательно освоит богатства российского Дальнего Востока, но кто это сделает — русские или китайцы, — большой вопрос. Было бы разумнее раз и навсегда урегулировать давние территориальные разногласия России и Японии и создать условия для притока японского капитала. Это, несомненно, более рационально, чем отдавать экономическое развитие региона на откуп Китаю[96].

Имеется и другая сторона политики г-на Путина, которая получила большее освещение на Западе после атаки террористов 11 сентября. Реакция российского президента на это событие была одновременно и гуманной, и практичной. Нет оснований не верить в то, что его сочувствие США и взаимопонимание с президентом Бушем в час испытания, выпавшего на долю Америки, было искренним. Не будем, однако, забывать: у России есть собственный интерес в том, чтобы война против терроризма стала для Соединенных Штатов главной целью на ближайшие несколько лет. Случившееся, без сомнения, усиливает российское влияние в Центральной Азии и на Кавказе, а также поддерживает ее действия в Чечне. Возможность представить своих противников исламскими экстремистами и террористами — отличное пропагандистское оружие, которое России хотелось бы иметь под рукой.