Вирус «Мона Лиза» - Тибор Роде

– Звучит так, словно я старуха, – отозвалась Хелен и смущенно улыбнулась. На самом деле подобная характеристика показалась ей не такой уж и плохой. В минувшие годы она много работала над своей репутацией.

– И поэтому мозг? – продолжил Патрик.

Хелен бросила на него недоуменный взгляд.

– Я имею в виду татуировку на… ну, вы понимаете. Я вчера увидел ее, когда мы встретились в ду́ше.

Хелен усмехнулась.

– Лучше, чем оленьи рога!

– Я понимаю, вы невролог, но не обязательно ведь из-за этого делать себе татуировку с изображением мозга. Я хочу сказать, что тогда остается гинекологу или проктологу?..

И оба рассмеялись.

– Кроме того, мозг не слишком сексуален, – добавил Патрик. – Какому мужчине понравится спать с женщиной, у которой два мозга? – Судя по всему, он пытался развеселить ее, и за это она была ему благодарна.

– Не стоит недооценивать чувственность мозга, – возразила Хелен. – Это потрясающий орган. Центр всего. Даже секс был бы невозможен, если бы мозг не посылал соответствующие импульсы…

– Ваши ответы все время кажутся мне чересчур рациональными, – отозвался Патрик. В таком настроении он казался очень привлекательным. Белоснежные зубы блестели, когда он смеялся. – Может быть, вы отпустите себя? Не будете мыслить столь логично? Почему вы не сделали себе татуировку в виде бабочки?

– А кто вам сказал, что у меня ее нет? – ответила Хелен, бросив на него загадочный взгляд. На миг Патрик попался на крючок, а затем оба расхохотались. Тут же последовали угрызения совести: Мэйделин пропала, разве она может шутить и смеяться?

– Нет, я серьезно: как такой красивой женщине пришло в голову заняться исследованием мозга? – спросил Патрик.

– Что это за вопрос? – с возмущением воскликнула она. – Вы хотите сказать, что красивые женщины не должны заниматься ничем сложным?

– Нет, я просто имел в виду… – Похоже, Патрику стало неловко.

Она накрыла его руку своей ладонью, успокаивая.

– Не переживайте, вы не одиноки в подобных взглядах. – Она тут же убрала руку. – Это одна из причин, почему я выбрала нейроэстетику. Разве не удивительно, какие предрассудки кроются во всем, что касается так называемой красоты? Красивым не обязательно быть умными. Умным не обязательно хорошо выглядеть. Вы знаете, что привлекательным девушкам живется легче?

Патрик снова расслабился.

– Я раньше думал, что богатым живется легче…

– Возможно. Но это правда. Красивым людям отдают предпочтение, и не только при выборе партнера. Все начинается с детского сада, когда речь идет о внимании воспитателей, и заканчивается при выборе профессии. Людям, которых большинство считает красивыми, легче устроиться на работу, они быстрее получают повышение, чем те, которые не соответствуют общепринятым критериям красоты.

– Это не всегда хорошо для тех, кому это выпало на долю, – ответил Патрик.

– Что вы имеете в виду?

– Как сын миллиардера, я сужу по своему опыту. Не важно, проще ли тебе, потому что ты богат или потому что, по вашей теории, красив: из-за этого трудиться приходится меньше. Уметь нужно меньше. Меньше бороться. Тот, кто небогат и некрасив, тот, кто беден и уродлив, может добиться чего-то только в том случае, если сумеет благодаря своим навыкам и способностям настоять на своем. Я считаю, что в этом и кроются корни предрассудка, утверждающего, что красивые люди не так умны, как не слишком симпатичные, и в этом иногда даже есть доля правды. Любому человеку приходится решать, каким образом он будет убеждать других.

Удивленная, Хелен подняла голову:

– Вы поразительно мудры для красивого и богатого человека.

Патрик смущенно улыбнулся и в шутку стукнул ее кулаком.

– Когда-то у меня действительно была татуировка бабочки, – добавила Хелен. – До того как я начала изучать неврологию, я работала фотомоделью.

Патрик поднял брови:

– Никогда бы не подумал.

– Не так уж я и безобразна, – отозвалась она.

Патрик устало улыбнулся:

– Я не это имел в виду. Между неврологом и моделью лежит огромная пропасть.

– Это верно, – согласилась Хелен. – Звучит почти как метафора. Поворот от внешнего к внутреннему.

Они переглянулись – в глазах обоих читалось уважение. По крайней мере, так показалось Хелен.

– Я пытался жить без денег отца, – произнес Патрик. – Пробиваться самостоятельно.

– И как?

– Не получилось, – ответил он и помрачнел. Мгновение Хелен ждала объяснений, но когда их не последовало, заставила себя задать встречный вопрос:

– Вы хотите поговорить об этом?

Патрик покачал головой и уставился в окно.

– Скоро будем в аэропорту, – произнес он.

Хелен стало интересно, как он это определил. Пейзаж, пролетавший за окнами, выглядел точно так же, как и пять минут назад. Поля сменялись рощами, а они все молчали.

– Поскольку у меня пропал отец, я лишь весьма отдаленно могу представить себе, каково это – узнать об исчезновении несовершеннолетней дочери. С наступлением ночи я думаю о худшем, что могло случиться с отцом, – нарушил тишину Патрик.

То же самое чувствовала и она. С темнотой ею овладевали самые страшные опасения, а когда вставало солнце, к ней снова возвращалась слабая надежда на возможность обнять Мэйделин хотя бы до заката.

– Возможно, нам все же стоило сотрудничать с полицией, – высказала Хелен мысль, мучившую ее на протяжении всей минувшей ночи. – Нам ведь нечего скрывать.

– Моего отца не могут найти уже шесть недель. Как вы думаете, предпринимала ли полиция хоть сколько-нибудь серьезные попытки его отыскать, добились ли они хоть чего-нибудь?

Ей показалось, что в его голосе прозвучала горечь.

– Может быть, если бы речь шла об исчезнувшем ребенке, все изменилось бы?

– Может быть, – произнес Патрик. – Однако мой жизненный опыт подсказывает, что на других никогда нельзя полагаться. Кто знает, возможно, ваша дочь бросится наутек, завидев орду суровых полисменов. Не забывайте, она ведь сбежала из клиники. Мы знаем, где ваша дочь, и поэтому будет лучше, если мы найдем ее сами.

Это звучало логично.

Хелен опустила руку в карман пальто и вынула оттуда фотографию Мэйделин, которую сорвала со стены в доме Павла Вейша. В очередной раз прочла приписку: «Мадрид: Национальный музей Прадо, МЛ».

– Что означают буквы «МЛ» рядом с названием музея? – спросил Патрик, который, наверное, тоже еще раз прочел эти слова.

– «Мона Лиза»! – вырвалось у Хелен.

– «Мона Лиза»? Я думал, она висит в Лувре, в Париже…

– «Мона Лиза» из Прадо, – ответила Хелен. – Идеальная копия оригинала. Она находится в музее Прадо, но только недавно была распознана как картина-близнец настоящей «Моны Лизы».

– Картина-близнец?

– Я как раз на днях читала об этом. Считается, что она была создана в то же время, что и оригинал. Предположительно одним из учеников да Винчи.

– М-м-м… – пробормотал Патрик.

Некоторое время оба молчали, и вихрь мыслей в голове у Хелен все никак не мог улечься.

– Я ничего не понимаю. Мадрид, музей Прадо, «Мона Лиза», Мэйделин, ваш отец… Как все это связано между собой? – наконец произнесла она.

– Может быть, они хотят встретиться у картины? В музее Прадо? Подобные музеи обычно очень велики, лучше всего договариваться о встрече у знаменитой картины.

– Не хватает только точного времени, – заметила Хелен.

Как ей хотелось, чтобы Патрик оказался прав! Тогда у них есть хорошие шансы на то, что они обнаружат там Мэйделин. В крайнем случае они просто проведут в музее целый день, останутся там до тех пор, пока в поле зрения не покажется ее ребенок.

Только сейчас она вновь ощутила ноющую боль, которая прошлым вечером бушевала в висках. Она закрыла глаза, провела рукой по лицу. Долю секунды Хелен надеялась, что сейчас снова проснется в своей квартире в Бостоне и все окажется лишь страшным сном. Однако, открыв глаза, она обнаружила, что все еще сидит в «бентли» и смотрит на поле кукурузы, проносящееся за окном машины.

– Надеюсь, мой отец и ваша дочь смогут нам потом все объяснить, – произнес Патрик в бесплодной попытке уверить ее в чем-то.

Внезапно она ощутила свинцовую усталость. В телефоне – ни новых сообщений, ни звонков. Хелен положила голову на спинку сиденья. Патрик тоже устроился рядом поудобнее. Она отвернулась от него.

Какое отношение имеет Мэйделин к старику Вейшу? Трудно даже представить, что они знакомы. На протяжении нескольких недель Мэйделин была фактически заперта в клинике, у нее не было возможности вступить с кем-либо в контакт. С другой стороны, они с Мэйделин в последнее время все больше отдалялись друг от друга, и эта мысль была Хелен очень неприятна. Ей давно уже казалось, что она знает не обо всем, что интересует ее дочь. Хелен считала, что, поместив Мэйделин в клинику, она тем самым объявила о том, что не состоялась как мать. И никак не могла избавиться от подозрения, что Мэйделин думает так же.