Моя жена, ее любовники и жертвы - Яна Розова

К тридцати годам детская тема стала для Маришки самой важной из всех имеющихся.

Она не могла пройти мимо чужого младенца, не рассмотрев его самым внимательным образом, словно маленькая девочка, выбирающая в магазине куклу. В лицах малышей она искала те черты, которые, как ей казалось, могли бы быть чертами ее собственного отпрыска. Она представляла себе цвет его глаз, мягкость волос, форму носика, она мечтала, во что бы нарядила своего пупса, чему бы учила, когда пришло бы время учить. Ей хотелось покупать игрушки, конфеты, школьные тетрадки, пластилин – все равно что, лишь бы купленный предмет был детским.

Мечты отступали, она снова оказывалась в реальности – бесплодная и от этого страшно одинокая при всех своих мужчинах. Все чаще Маришку накрывали приступы раздражения, направленные против расплывшихся самодовольных мамаш, встречаемых ею на улицах. Особенно если мать вела двоих детей или была беременна вторым ребенком. Маришка называла вторых детей «капиталистами», намекая, что рожают их только ради пресловутого материнского капитала. Сама Маришка хотела детей ради детей, в меркантильности ее не могли бы упрекнуть даже самые злые языки.

«Как я всех ненавижу!» – думала она, наблюдая за семейными парами: папа с мамой ведут за руки детей, разговаривают, смеются, выбирают вещи или продукты в магазинах. Живут. А ей казалось, что она и не жила сейчас, а только ждала, когда начнет жить, когда в ней поселится новый человечек, когда она возьмет его на руки, приложит к груди. Это было мучительно до крайней степени, и ничто не могло заглушить чувство внутренней пустоты.

Она спрашивала пустоту: почему? И даже: за что? Последний вопрос цеплял в ее душе заусеницу. Не склонная к метафизике, не страдающая чувством вины, Маришка вдруг с ужасающей ясностью вспоминала тех, кто не пережил встречи с ней.

Эти лица – Подруги, Машеньки, свекрови – не забывались ею и прежде, но Маришка не сомневалась – они сами во всем виноваты. Более того, Маришка всегда знала: они были наказаны судьбой, провидением, некими высшими силами, стоящими на страже Маришкиной правды жизни, и наказаны совершенно справедливо.

Оксанка покончила с собой, вместо того чтобы доказать свою невинность, свекровь убила болезнь, возникшую из-за ее же ненависти к невестке. О недавней гибели Лизы Маришка не знала, а если бы и узнала, то своей вины ни за что бы не почувствовала.

Что же касается Машеньки… да, Маришка помнила, как столкнула в воду сладкую девушку, но импульсивно, не желая ей смерти! Она не мешала пьяной дурочке выплыть, более того, помогала найти ее тело, организовать похороны. Обдумывая события прошлых лет, Маришка лишь ханжески усмехалась: такова судьба всех, кто посягает на ее мир.

Зато теперь, в свете возникших проблем с зачатием, приходящие на память лица женщин казались освещенными недобрыми красными бликами. Маришка снова возвращалась к мысли, что она – причина всех несчастий, и доброта судьбы оказалась ловушкой. Теперь Маришка проклята, наказана, поэтому и нет действенного лечения ее бесплодию, ребенка не будет!

Когда эти мысли накрывали ее, она плакала, а устав от слез, прогоняла дурные думы из головы. Она была слишком прагматична, чтобы верить в такие вещи долго и всерьез.

И никакие тревоги не могли убить в Маришке надежду на материнство. Она продолжала упорно ходить по врачам, и каждый раз оказывалось, что беременности препятствуют все новые заболевания. Каждое из них, по сути, было скорее недомоганием, а иногда и просто медицинским разводом, приносящим лекарям некоторые материальные гешефты. Согласно логике дельцов от медицины, женщине нужно лечение, хотя бы для самоуспокоения, а это всегда стоит денег. Что плохого, если тоненький финансовый ручеек потечет в сторону докторов?

И вдруг одна молодая врач, проводившая сотое ультразвуковое исследование бесплодной Маринкиной матки, заметила на пульсирующем мониторе аппарата УЗИ некую анатомическую ошибку. Она долго изучала ее, с силой надавливая липким круглым щупом на живот пациентки, потом созвала консилиум, а через некоторое время Маринке объявили, что в строение ее репродуктивных органов закралась глупая ошибка. Исправляется она путем маленькой операции, малюсенькой такой операцийки, после которой беременность несомненно наступит. И очень странно, удивлялась внимательная узистка, что никто раньше не видел в Маришкином животе этой глупой природной ошибки. Уже давно бы мальца в школу отвели…

Другая женщина полетела бы домой на крыльях любви, принесла бы мужу в клювике известие о грядущем счастье, но Маринка, вернувшись домой, о своем визите к врачам промолчала. Более того, она скрыла от Мишки и факт самой операции. Ушла утром, будто бы на работу, а вернулась вечером, благо ее операция заняла немного времени, а к вечеру выветрились и последствия наркоза.

Зачем нужна была эта повышенная секретность, Маришка не смогла бы объяснить даже самой себе. Так ей подсказала интуиция, и не ошиблась снова. Уже после операции, полностью восстановившись и избавившись от всех дурных мыслей разом, Маришка поняла причины собственной скрытности. Она не знала, от кого из ее мужчин хочет ребенка.

Чай у Андрея всегда был отличным. Приемчик он использовал тот самый, из старинного анекдота своего отца. «Скажи, Абрам, почему у тебя получается такой отличный чай?» – «Ну, сначала я кипячу чайник воды, но только до того состояния, чтобы вода в нем стала белой от мельчайших пузырьков воздуха, потом трижды обливаю заварочный чайник водой, потом опрокидываю чайник донышком вверх и отсчитываю ровно восемь с половиной секунд и…» – «И?» – «И засыпаю как можно больше хорошего индийского чая!» Анекдот рассказывался в ту пору, когда индийского чая было не достать, из-за чего все премудрости заварки не имели ни малейшего смысла.

Сейчас же хороший чай было вполне реально купить, только не стоило на этом деле экономить. Андрей и не экономил.

– Отличный чай, – будто сам себе сказал Мишка, делая первый, самый горячий глоток. Он уже не сердился на Андрюшку за кетчуп.

– Знаешь, – доверительно произнес Андрей. – Честно тебе скажу, мне так надоело самому себе чай заваривать! Я бы уже женился, но черт их знает, этих баб, какие-то суки кругом.

Мишка молчал.

– Вика эта, девка, с которой я сейчас, тоже такая королева, что и не знаешь, с какого боку подойти. Сегодня хочет в ресторан, завтра говорит, что ей эти рестораны осточертели. То за границу она желает, то ноет, что я с ней как со шлюхой – выгуливаю, а не женюсь. А чего на ней жениться? У нее в голове одна карьера. Вчера заявила, что если я не хочу наши отношения укреплять, то она в Москву поедет. Ей в Останкино работу предлагают. Врет ведь, пытается мной манипулировать, вот что противно.

Попивая чаек, Мишка по-прежнему молчал.

– Я сейчас так родителям завидую! – продолжил Андрей, будто не замечая, что друг игнорирует разговор. – Люди прожили вместе много лет в верности, без подозрений и скандалов. Разве сейчас такое возможно? Ох, не те бабы нынче пошли!

Он чего-то хотел от Мишки, и Мишка знал чего, но предпочитал делать вид, будто не понимает.

Пауза почти в минуту позволила услышать звуки просыпающегося леса и кое-что другое: в пение птиц и плеск воды вдруг вклинилось весьма грубое слово, произнесенное мощным басом.

Мишка кинул взгляд на фигуру Боба, который мучился со спиннингом, пытаясь закинуть леску против ветра. Друзья за столом одновременно усмехнулись.

Андрей взял пачку сигарет, повертел в руках.

– Десять месяцев не курил, – пояснил он. – А хочется так, будто и не бросал. – Он достал сигарету, чиркнул зажигалкой, выпустил дым в сторону пруда.

– Эй! – донеслось оттуда. – Эй, я рыбу поймал!

Махнув Бобу рукой с сигаретой, Андрей встал из-за стола и направился к нему.

– Блин! – ругался Борька у пруда. – Снимите вы эту дебильную селедку с крючка! Оно тут все запуталось!

– Мы и сами тут запутались, – сказал Андрей.

Бросив на него непонимающий взгляд, Мишка отправился распутывать леску.

Андрей достал – сначала телефон, и сделал один звонок одному нехорошему человеку, а потом – сдутую надувную лодку и насос. Пока надувалась лодка, он ел, выбирая со стола разную малокалорийную снедь: потерявшие свежесть овощи, вялую петрушку, влажный сыр мягких сортов, за ночь приобретший кисловатое послевкусие. Он старался питаться более или менее правильно, так как обнаружил, что каждый год неизбежно прибавляет по килограмму живого веса чуть ниже эпигастральной области, то есть в районе пуза.

Осталось всего лет пять, и тогда Андрей превратится в животастого немолодого мужичонку, малопривлекательного и притом злобного. Этого никак не хотелось.

Затолкав в рот пучок зелени, Андрей налил себе еще стакан чаю, отодвинул упаковку с кусковым сахаром подальше с глаз своих, и ткнул толстым пальцем в упругий бок лодки. Насос сделал свое дело, насос можно отключить.