Избранные произведения писателей Тропической Африки - Айи Арма

— Долго? — спросил Баако. — Я про замужество.

— Шесть лет. — Хуана свернула с шоссе и остановила машину, немного не доехав до полосы прибрежного песка. Захлопнув дверцу, она схватила Баако за руку и побежала к берегу.

— Я странно себя веду, — сказала она, когда он сел рядом с ней на песок.

— Нисколько не странно. Мне очень нравится. — Он стал поглаживать ее по голове.

— Не надо, — попросила она.

— Вам неприятно?

— Вы же это делаете просто машинально.

— Вот уж неправда! — воскликнул он. И через минуту добавил: — Я вдруг почувствовал, что не могу вас не погладить.

А потом он замолчал и нежно, так что она едва ощущала прикосновение его пальцев, гладил ее волосы, щеки… Но в тишине ей вдруг сделалось очень одиноко. Взяв его руки в свои, она прижала их к лицу, и это немного успокоило ее. Через несколько секунд она уронила руки на колени, и он медленно провел ладонью по ее лицу, по горлу, слегка коснулся грудей, а она просунула обе руки ему под рубашку, прижала ладони к его голой спине и с силой гладила ее. Его руки опустились ниже, и она легла на песок и страшно удивилась, когда он начал расстегивать пуговицы на ее платье, а потом со смешком сказал:

— Надеюсь, я не оскорбляю твое благочестие? А ночь-то, смотри, какая теплая.

И она рассмеялась тоже.

…Его охватила мучительная дрожь, и она испугалась, что все кончится слишком быстро. Но он крепко обнял ее, и не давал шевелиться, и немного успокоился, и прошептал:

— Ужасно трудно сдерживаться, когда женщина тебя так сильно волнует.

— Тебе легче, если женщина тебя не волнует?

— В первый раз да. Мне не надо сдерживаться, это получается естественно.

— Успокоился немного?

— Да-да, теперь все в порядке.

Он распушил ей волосы и, целуя, всякий раз отводил голову в сторону, чтобы лунные лучи освещали ее лицо. Она почти не чувствовала его тяжести, так что песчаный пляж казался ей упругим и теплым диваном. Но потом она заметила, что он держится на весу, упираясь в песок локтями.

— Ляг. Ты не раздавишь меня, — шепнула она.

— Песок, — ответил он, не меняя позы…

Она думала о том, какой он легкий, и невольно вспоминала массивную тяжесть Макса. Она вглядывалась в его лицо, и удивлялась нежной бережности его движений, и думала, что он боится сделать ей больно. Ей захотелось почувствовать его полностью, и она прогнулась в пояснице, и прижалась к нему, и потянулась к его руке, и в тот же момент потеряла всякий контроль над своим телом, солоноватый воздух обжег ей горло, и она услышала, что шепчет слова, которые уже и не надеялась когда-нибудь повторить, а потом все, что было — и будет — в ее жизни, стало неважным, несуществующим и ненужным. Она обняла его и напряглась, пытаясь продлить мгновение, и он коснулся влажным лбом ее волос, а потом лег рядом с ней на спину и так же, как она, стал молча глядеть на звезды.

— Жуткое стихотворение, — проговорил он так неожиданно, что она вздрогнула.

— Почему ты об этом сейчас вспомнил?

— Море.

— О чем ты толкуешь, Баако?

— Есть у нас одно предание — о Морской Деве и Певце. Вот она его и переиначила на свой лад.

— А про что оно, это предание?

— Певец приходит к морю и начинает настраивать… сейчас рассказывают, что, дескать, гитару. Он очень одинок, и он поет о своем одиночестве. Вдруг из моря выходит чудная богиня и тут же, на берегу, они предаются любви. А потом она возвращается в море и появляется редко, очень редко, и только в заранее назначенные дни. Это тяжкое испытание для Певца. Он не может жить без возлюбленной, разлука медленно убивает его. Но именно из-за разлуки он поет прекрасней, чем когда бы то ни было. Теперь он изведал истинное одиночество, и любовь, и могущество, и ужас перед тем, что однажды богиня не выйдет на берег. Певец становится знаменитым, но его все время мучает страх, и после любовных ночей у моря, когда богиня уходит, нет на земле человека несчастнее…

— Какая красивая легенда!

— Да, мифы здесь хороши. Только вот их современное воплощение… — Он не договорил, и его голос умер в ночной тишине.

Глава шестая

Спаситель

Они ехали на запад и, миновав Сению, решили остановиться у полускрытой холмами бухты. Молча раздевшись, они вышли из машины в купальных костюмах. Хуана машинально подняла стекла, потом оглянулась и увидела, что Баако медленно бредет к морю и что на согнутой правой руке он несет зеленое одеяло, всегда лежащее в багажнике, в левой держит журнал, а вокруг шеи у него обмотано радужное большое и очень пушистое на вид полотенце. Она догнала его и спросила:

— Надеюсь, ты не собираешься читать?

— Он понадобится нам обоим, — ответил Баако необычайно серьезно.

— Ты так думаешь? — Она пощекотала его пальцем между ребер, но он не засмеялся, как обычно, а лишь неловко и мимолетно улыбнулся, пристально вглядываясь в ее лицо.

— Что-нибудь случилось?

— Да нет, — сказал он. — А почему ты спрашиваешь?

— У тебя какой-то… озабоченный вид.

Вместо ответа он свернул журнал в трубочку, сунул его под мышку и, доверчиво, как маленький, взяв за руку, повел ее к берегу. Неподалеку от полосы прибоя он разжал пальцы, чтобы расстелить одеяло, и она легла на спину, а он нерешительно остановился рядом, загораживая от нее солнце и глядя в сторону, словно ему не давала покоя — и, быть может, уже давно — какая-то назойливая мысль. Вскоре она почувствовала жар песка даже сквозь толстое одеяло, и как раз в это время Баако чуть повернулся, так что солнечные лучи брызнули ей в лицо, заставив поспешно зажмуриться. Все еще чувствуя боль в глазах, она перевернулась на живот и прижалась к приятно горячему одеялу, а когда боль прошла, приоткрыла веки и увидела, что слева от нее лежит журнал. Там, где на него не падала тень Баако, глянцевая обложка ослепительно блестела, и Хуана, раскрыв журнал, положила его так, чтобы затенить своей головой, и неприятный слепящий блеск угас. Баако промолчал, хотя получилось, что именно она занялась журналом. Он просто сел рядом с ней, и через некоторое время она ощутила его пальцы на своем бедре, в том месте, где кончались купальные трусики. Это прикосновение, бережное и легкое, навело ее на мысль о чутких пальцах слепца. Пальцы неспешно пробежались по ее ноге до самой стопы, а когда Баако ногтями притронулся к подошве, Хуану охватила секундная щекотная дрожь; пальцы на мгновение замерли и поползли обратно. Хуане внезапно стало очень жарко, и пальцы, словно скользя по выступившей испарине, ускорили свое легкое движение. Но, видимо, Баако передалась ее обессиливающая истома, потому что он убрал руку и просто лег с ней рядом. Краешком глаза она видела его лицо, но ей не хотелось поворачивать голову, и через несколько минут он приподнялся и поцеловал ее в шею, и поцелуй был таким долгим, что ей стало больно, и она легонько оттолкнула его.

— Больно же, — сказала она.

— Прости. Я не нарочно.

— Господи, какая жара.

Ее засасывало ленивое бессилие, она закрыла глаза, повернулась на спину, вяло досадуя на неистовость предвечернего солнца… и услышала голос Баако:

— Пойдем?

Она с трудом разлепила отяжелевшие веки — Баако стоял у ее ног, улыбался и протягивал ей руку. Она подняла свою, он помог ей встать, и она ступила на обжигающий подошвы песок. Но Баако, не выпуская ее руки, быстро побежал к морю, и бежать было не так горячо. Дно оказалось очень пологим, и они долго шли по колено в воде, а потом вдруг провалились в яму, где вода, при волне, доходила ей до подбородка. На другой стороне ямы ей было по грудь.

— Что все-таки с тобой случилось? — снова спросила Хуана.

— Да ничего не случилось, — ответил Баако.

Но ответил он машинально, не думая о том, что говорит. Его руки безотчетно тянулись к ней, он обнимал ее, гладил, и она видела, что он теряет над собой власть. А потом он вдруг успокоился и сказал:

— Меня мучает какое-то очень странное чувство. Вроде вот сейчас, сию минуту, я вдруг стану счастливым или пойму что-то очень важное… и боязнь упустить эту мысль. С тобой никогда такого не бывало?

— Может, и бывало, — ответила она. — Хотя я не совсем понимаю, о чем ты говоришь.

Они медленно удалялись от берега. Навстречу им бесконечными рядами бежали голубовато-зеленые волны, а солнечные лучи, дробясь в их гребешках, подсвечивали воду серебристо-серыми бликами. Изредка волна побольше мягко приподнимала их, относила назад, а потом они снова нащупывали подошвами песчаное дно.

— Ну, и ты поймал эту мысль? — спросила Хуана.

— Да нет, упустил, — ответил он. — И бог с ней… пока.

Он снова начал ласкать ее, обнял за шею, потом опустил руки ниже и принялся поглаживать ей спину. Его движения не были грубыми, но в них чувствовалась жадная властность, как будто, обнимая ее, он возмещал потерю той мысли, которую так и не смог уловить. Хуана сложила руки — ладонь к ладони — и провела вытянутыми пальцами по его голове, лбу, носу, рту, подбородку, потом по горлу, по груди и с тихим всплеском уронила руки в воду.