Бумажный Тигр 3 (СИ) - Соловьев Константин Анатольевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лэйд не знал, на каком принципе основаны силы, управляющие часами, и каким материям они подчиняются, знал лишь, что они не спасли жизнь их предыдущего хозяина. Одной прекрасной ночью тот очутился не в том месте не в то время – его выпотрошенное и обезглавленное тело оказалось нанизано на уличный флюгер, точно индейка на шампур, а внутренности изящно растянуты по всем окрестным крышам. Может, он слишком доверился своему артефакту или был чересчур беспечен или… Не имело смысла гадать. Только не в городе под названием Новый Бангор.
- Ну-ка, ну-ка, - пробормотал Лэйд, сделав несколько шагов по коридору, - Посмотрим…
Коридоры здесь, на втором этаже, были поуже, чем внизу. Небось в оживленные дневные часы, когда в Конторе кипит работа, здесь не протолкнуться от людей, но сейчас Лэйд мог свободно прогуливаться по ним в любую сторону, не рискуя ни с кем столкнуться. Он прошел по меньшей мере шестьдесят футов[10], дважды повернув и миновав добрую дюжину кабинетов, но стрелки, точно приклеенные, не изменили своего положения ни на волос.
Добрый знак, Лэйд Лайвстоун, сказал он себе. Сейчас, пожалуй, ты и верно можешь позволить себе немного расслабиться.
Если бы вокруг него пришли в действие невидимые силы, возвещающие Его пробуждение, стрелки мгновенно отреагировали бы на него, начав свой путь по циферблату, причем их показания находились в прямой связи со степенью опасности. Посеребрившиеся инеем столовые приборы и странный звук из печки не могли бы колыхнуть минутную стрелку более, чем на десять минут – жалкие фокусы, способные смутить только безусого новичка. Появление поблизости недобро настроенного ваируа уже могло сподвигнуть стрелки на более серьезное усилие, вплоть до четверти третьего. Копуваи, озлобленного на людской род баргеста или плотоядного моллюска из не имеющего имен сонма Танивхе – до половины шестого. Дважды Лэйду приходилось видеть на циферблате этого брегета семь часов – и оба раза едва не стоили ему жизни.
Сейчас же… Лэйд прищурился, пытаясь разобрать, не сместилась ли минутная стрелка хотя бы на волос, но вынужден был признать, что ему пока еще не требуются очки – та осталась на своем месте, даже не думая шелохнуться.
Плох тот мастер, который доверяет инструменту больше, чем своему чутью, каким бы надежным тот ни был. Держа хронометр в руке, Лэйд стал медленно обходить кабинеты один за другим, впившись взглядом в циферблат. Совершенно никчемное занятие, бессмысленная трата времени. Времени, которое он мог бы использовать, чтоб опрокинуть еще пару фужеров этого прекрасного шампанского и завязать с мисс ван Хольц какую-нибудь непринужденную беседу, скажем, о стоимости консервированных пудингов с голубичным джемом…
***
Никакого проклятья не существует. Он отдавал себе в этом отчет с первой минуты, наблюдая за нервно дрожащим подбородком мистера Крамби в своем кабинете. Левиафан – не дряхлая ведьма, что тщится свести в могилу недруга, не обиженный любовник, живущий мечтой о мести тому, кого прежде любил. Он не опускается до проклятий, в его арсенале есть куда более действенные средства, предусмотренные для тех случаев, когда он желает кого-то напугать или извести. И уж конечно об этом знал человек, прозванный Бангорским Тигром. Знал, но не осмеливался себе в этом признаться. А может, боялся спугнуть соблазнительный звон полусотни новеньких монет в его воображении.
Зал для совещаний был оформлен в неоклассическом стиле. Роскошный длинный стол из составных панелей красного дерева, элегантные кожаные кресла, лимонного цвета портьеры… Здесь до сих пор царил запах выкуренного на протяжении многочасовых заседаний табака, такого душистого, что Лэйд с удовольствием пошевелил ноздрями, впитывая его. Но стрелки на циферблате часов не шевельнулись ни на йоту.
И все же Лэйд не ощущал обычного душевного спокойствия. Тигриные когти хоть и не выскочили наружу, как это бывало при признаках опасности, напряглись, а это никогда не происходило случайно. Его чутье, его тигриное чутье, отточенное за многие годы жизни в Новом Бангоре, шептало что-то холодным шепотом в затылок, вот только старческий слух бессилен был разобрать, что именно…
Крамби. Вот что показалось ему странным с первой минуты. Он мог бы ожидать суеверности от театральных актеров – те до сих пор украдкой крестятся перед выходом на сцену, когда дают «Шотландскую пьесу[11]». Он мог бы подозревать в суеверности музыкантов, те, говорят, до сих пор робеют при упоминании цифры девять[12]. Но чтобы человек, несмотря на молодость относящийся к категории прожженных дельцов, в жилах которого, должно быть, течет глицериново-этаноловый раствор[13] вместо крови?..
Он пережил по меньшей мере несколько финансовых катастроф, которые, надо думать, заставили бы в один день поседеть человека с менее крепкими нервами. Он ворочал состоянием, которого закоснелый лавочник вроде Лэйда не мог даже вообразить. Он управлялся со множеством людей и финансовых активов и, видимо, вполне успешно. И этот человек, встретив ряд трагических совпадений, устремился за спасением к профессиональному мистику, о котором прежде ничего не слышал?
Буфет был устроен одесную от зала для совещаний, видимо, чтобы утомленные долгими переговорами господа в хороших костюмах мгновенно получали свои бокалы с шерри и сэндвичи с паштетом из перепелиных яиц с рук хорошеньких официанток.
Стрелки брегета и тут остались недвижимы. Они не ощущали опасности ни в булькающих жидким аммиаком холодильных шкафах, ни в грудах льняных скатертей, сложенных в ожидании торжественного банкета, ни в стопках фаянсовых тарелок, которых хватило бы на роту солдат. Что ж, подумал Лэйд, погладив по теплому боку огромный медный чайник, восседающий на выключенной газовой горелке, по крайней мере они не ощущают того, что ощущает он сам последний час – отчаянной бессмысленности прилагаемых усилий.
Отворив прочные стальные двери, он обнаружил буфетную[14], столь плотно заставленную ящиками, бочонками и тускло блестящими грудами консервных банок, что едва не присвистнул. Одного мимолетного взгляда на этикетки и ярлычки его опытному глазу хватило, чтобы представить себе тот размах, с которым Крамби подошел к организации своего триумфального ужина.
Консервированная говядина, свинина, разнообразная птица. Мясные и печеночные паштеты. Сосиски, колбасы и почки. Целые бидоны сгущенного молока и сливок. Томатная паста, картофельное пюре, клецки под соусом и без, овощная икра и готовые супы, маринованные грибы, устрицы и корнеплоды, разнообразные джемы, соки и сиропы…
Великий Боже! Да здесь хватит еды на роту королевских морских пехотинцев, прикинул Лэйд, страшно и вообразить, во сколько влетел этот ужин «Биржевой компании Олдриджа и Крамби». С другой стороны, в старом добром Хукахука всегда считалось зазорным считать деньги в чужих карманах. Если Крамби вознамерился закатить пир своим людям, чтобы сгладить неудачное воцарение на престоле, это его право, старый Чабб ему и слова не скажет.
У стены выстроилась целая шеренга патентованных линдесовских холодильных шкафов[15], скрывавших в своих стальных доспехах неизъяснимые яства, но Лэйд мужественно прошел мимо, скользнув по ним безразличным взглядом. К чему перебивать себе аппетит перед ужином? Судя по запахам, которые он отчетливо ощутил еще на первом этаже, потчевать их сегодня будут отнюдь не пустым луковым супом с гренками…
Небольшое помещение, обнаруженное им позади буфета, оказалось не кухней, как он сперва было вообразил, ощутив благородный холод мрамора, а ватерклозетом, причем роскошным, таким, при виде которого Лэйду отчего-то вспомнился виденный на развороте какого-то иллюстрированного журнала дворец Натоли[16]. Сплошь прохладный мрамор, хромированные журчащие трубы и чаши для оправления естественных нужд, но не чугунные, как это обыкновенно встречалось на острове, и уж тем более не деревянные, а лебедино-белого фаянса и к тому же системы «Единство»[17], которые Лэйд прежде встречал лишь на континенте. Несмотря на то, что помещение было безлюдным, Лэйд поспешил поскорее его покинуть, испытывая понятное смущение, но это не помешало ему проверить положение стрелок на циферблате и испустить едва заметный вздох облегчения – стрелки и здесь оставались неподвижны.
