Под кардинальской мантией - Стенли Уаймен

- Сударь, - отрывисто сказала она, не глядя на меня, - мне самой стыдно за себя.

- Но вы раньше выслушайте меня, - с горячностью возразил лейтенант. Ведь даже имя, которым он прикрывается, не принадлежит ему. Он вовсе не Барт. Он - Беро, игрок, дуэлянт, кутила, который...

Но она опять прервала его.

- Я знаю это, - холодно сказала она. - Я знаю, и если вы больше ничего не Можете сообщить мне, так ступайте, сударь! Ступайте, сударь, продолжала она тоном бесконечного пренебрежения, - и знайте, что теперь вы заслужили мое презрение, как раньше - мое негодование.

Он посмотрел на нее, немного опешив, но с каким-то упрямым торжеством продолжал:

- Нет, я могу еще кое-что сообщить вам. Я забыл, что все, сказанное мною, имеет для вас мало значения. Я забыл, что человек, владеющий шпагой, всегда неотразим для женского сердца. Но я могу еще кое-что рассказать вам. Знаете ли вы, что он находится на службе у кардинала? Знаете ли вы, что он явился сюда с тем же самым поручением, которое и нас привело сюда, арестовать господина де Кошфоре? Но между тем как мы делаем свое дело открыто, как повелевает нам наша воинская честь, он вкрадывается в ваше доверие, втирается в дружбу мадам, подслушивает у ваших дверей, следует за вами по пятам, стережет каждое ваше движение в надежде, что вы как-нибудь выдадите себя и вашего брата. Знаете ли вы все это? Знаете ли вы, что вся его дружба - ложь, услуги - ловушки, которыми он старается завлечь вас? А его цель - плата за поимку человека. Деньги за кровь, - понимаете ли вы? продолжал лейтенант, указывая на меня пальцем и до того увлеченный гневом, что я невольно оробел перед ним. - Вы только что говорили, сударыня, о презрении ко мне, но что же в таком случае вы чувствуете к нему, - что вы должны чувствовать к этому шпиону, предателю, наемному изменнику? И если вы сомневаетесь в моих словах, если вы желаете доказательств, то посмотрите на него. Посмотрите только на него, говорю я.

С полным правом он мог это сказать, потому что я стоял безмолвно, снедаемый отчаянием, злобой и ненавистью. Но мадемуазель не смотрела на меня: она по-прежнему не сводила глаз с лейтенанта.

- Вы кончили? - спросила она.

- Кончил ли я? - пролепетал он с таким видом, как будто только что упал с неба на землю. - Кончил ли я? Да, если вы верите мне, то я кончил.

- Я не верю, - гордо ответила она. - Если это все, то можете не продолжать, сударь. Я не верю вам!

- Тогда скажите мне! - воскликнул он через секунду, придя в себя от удивления. - Скажите мне следующее: если он не был заодно с нами, с какой же стати мы оставляли его в покое? С какой стати мы позволяли ему жить в этом доме, издеваться над нами, мешать нам, надоедать нам, каждую минуту принимать вашу сторону?

- У него есть шпага, - с презрением ответила она.

- К чертям! - воскликнул он, ломая свои пальцы от бешенства. - Мы боялись его шпаги? Нет, это потому, что у него было предписание кардинала, - потому что у него была одинаковая с нами власть. Это потому, что у нас не было выбора.

- А если так, то почему вы теперь выдаете его? - спросила она.

Он произнес громкое проклятие, чувствуя, что получил меткий удар.

- Вы, должно, быть не в своем уме, - сказал он, вытаращив на нее свои глаза. - Неужели вы не видите, что я говорю правду? Посмотрите на него! Посмотрите на него, я говорю! Выслушайте его! Отчего он сам ничего не говорит в свою защиту.

Она все еще не смотрела на меня.

- Уже поздно, - холодно ответила она. - И мне нездоровится. Если вы кончили, - быть может, вы оставите меня, сударь?

- О Боже! - воскликнул он, пожимая плечами и скрежеща зубами в бессильной ярости. - Вы совсем с ума сошли! Я вам сказал правду, а вы не верите ей. Но теперь будь, что будет, мадемуазель. Больше мне нечего сказать. Теперь вы сами увидите!

И, не говоря больше ни слова, он поклонился ей, повернулся и пошел по дорожке. Сержант последовал за ним, размахивая фонарем. Мы остались одни. Лягушки квакали в пруду, летучая мышь кружилась вокруг нас; дом, сад - все дышало ночным безмолвием, как и в ту ночь, когда я в первый раз пришел сюда.

Как бы я желал никогда не являться сюда - таков был крик моего сердца. Как бы я желал никогда не видеть этой женщины, благородство и доверчивость которой заставляли меня гореть от стыда. Этот грубый, жестокий солдат, который только что ушел, и тот имел сердце, чтобы чувствовать мою низость, и нашел слова, чтобы проклясть меня. Что же в таком случае сказала бы она, если бы знала всю правду? Кем бы я тогда был в ее глазах? Как она будет вспоминать обо мне в течение всей своей жизни?

Если бы знала, говорю я. Ну а теперь? Что она думала в этом момент, когда молча, погруженная в раздумье, стояла около каменной скамьи, отвернув от меня свое лицо? Вспоминала ли она слова лейтенанта, подгоняя к ним факты прошедшего, присоединяя то или другое обстоятельство? Не начинала ли она видеть меня в настоящем свете? Эта мысль мучила меня. Я не мог оставаться в неизвестности. Я подошел к ней и тронул ее за рукав.

- Мадемуазель, - сказала я голосом, который звучал хрипло и неестественно для меня самого. - Вы верите этому?

Она вздрогнула и повернулась ко мне.

- Простите, - пролепетала она, проводя рукою по лбу. - Я забыла, что вы здесь. Верю ли я... чему?

- Тому, что этот человек сказал про меня, - пояснил я.

- Он? - воскликнула она и затем странно посмотрела на меня. - Верю ли я этому, сударь? Слушайте, - порывисто продолжала она. - Идемте со мною, и я вам покажу, верю ли я.

Говоря это, она повернулась и вошла в дом через полуоткрытую дверь гостиной. В комнате было темно, но она смело взяла меня за руку и повела по коридору, пока мы не достигли ярко освещенного зала, где в очаге весело пылал огонь. Все следы недавнего пребывания солдат исчезли. Но комната была пуста.

Она подвела меня к очагу и здесь, превратившись из туманной фигуры, которую представляла в темном саду, в живую, красивую женщину с чувственными губами, с блестящими глазами, с ярким румянцем на щеках и сильно вздымавшейся грудью, - сказала мне дрожавшим голосом:

- Верю ли я этому? Я вам скажу! Мой брат скрывается в хижине за стогом сена, в четверти мили от деревни по Ошской дороге. Теперь вы знаете то, что неизвестно никому, за исключением меня и мадам. В ваших руках находится его жизнь и моя честь, и теперь вы знаете также, господин де Беро, верю ли я этой сказке.

- Боже мой! - воскликнул я и, не будучи больше в состоянии вымолвить ни слова, молча глядел на нее, пока ужас, светившийся в моих глазах, не сообщился и ей. Она задрожала и отступила от меня.

- Что такое? Что такое? - прошептала она, ломая себе руки.

Румянец покинул ее щеки, и она пугливо оглянулась кругом.

- Здесь никого нет?

Я весь дрожал, как в лихорадочном припадке.

- Нет, мадемуазель, здесь никого нет, - ответил я и поник головою на грудь, изображая статую отчаяния.

Будь у нее хоть капля подозрения, хоть капля недоверия, мой вид должен был открыть ей глаза. Но ее ум и душа были так благородны, что, однажды раскаявшись в дурных мыслях, она уже была совершенно недоступна сомнению. Веря, она доверялась человеку безусловно.

- Вы нездоровы? - спросила она вдруг. - Вас беспокоит ваша старая рана? Я угадала, сударь?

- Да, мадемуазель, вы угадали, - чуть слышно ответил я.

- Я позову Клона, - вскричала она. - Ах, бедный Клон!.. Его уж нет... Но здесь Луи. Я позову его, и он даст вам что-нибудь.

Прежде чем я успел остановить ее, она вышла из комнаты, а я в изнеможении прислонился к столу. Тайна, для раскрытия которой я зашел так далеко, была наконец моя. Я мог теперь отворить дверь, выйти среди ночи из дома и воспользоваться своим знанием. И все-таки я чувствовал себя несчастнейшим из смертных. Пот выступил у меня на лбу; мой взор растерянно блуждал по комнате. Я повернулся к выходу, одержимый безумной мыслью бежать, - бежать от нее, бежать из этого дома, бежать от всего.

Я даже сделал шаг к двери, как вдруг послышался стук. На этот стук отозвалась каждая клеточка моего тела, я вздрогнул и остановился. Несколько секунд я неподвижно стоял посреди комнаты и глядел на дверь, словно передо мною явилось привидение. Затем, довольный помехою, довольный тем, что я могу чем-нибудь облегчить напряженное состояние моих чувств, я подошел к двери и распахнул ее.

На пороге озаренный ярким светом очага, падавшим из-за меня, стоял один из моих слуг, которых я привез с собою из Парижа. Он тяжело дышал, очевидно, после быстрого бега. Увидев, он схватил меня за рукав.

- Ах сударь! - воскликнул он. - Скорее! Идите скорее, не теряйте ни минуты, и вы еще можете их предупредить! Они нашли его! Солдаты нашли его!

- Нашли его? - повторял я. - Господина де Кошфоре?

- Нет, но они знают место, где он прячется. Они случайно узнали. Лейтенант собирает своих людей, а я тем временем побежал сюда. Если мы поспешим, можем прийти раньше их.

- Но где это? - спросил я.

- Я не мог расслышать, - прямо ответил он. - Надо следить за ними и в последний момент вмешаться. Это единственный способ.