У счастья ясные глаза - Светлана Демидова

– А вы что, уже развелись? – удивилась я.

– Еще нет, но это дело решенное.

– И что, замуж за Ладынина пойдешь?

– Пойду! Он уже предлагал... Вернее, я предложила, а он согласился. Знаешь, всякие адюльтеры – это для молодых. Мы по-другому воспитаны. Нам надо, чтобы все было законно.

– А как же Сергей Семенович? – пожалела я Слона. – А он-то как на все это реагирует?

– Он, Наташа, правильно реагирует. Если уж говорить честно, то мы оба друг другу просто опостылели. А тебе еще раз хочу сказать: ты зря от Сереги нос воротишь. У нас с ним свои заморочки, а мужик он хороший. Даже разводясь с ним, я готова поклясться в этом на Библии.

– Раз хороший, значит, найдет свое счастье и без меня, – заверила я Лиру.

– Да уж не сомневайся! – усмехнулась она и довольно презрительно смерила меня глазами. – Между прочим, на него полбухгалтерии претендует. Я сейчас как раз туда иду и, если хочешь... – Лира доверительно прижалась пышной грудью к моему костлявому плечу, – могу им посоветовать не раскатывать губенки. А? Что скажешь?

– Пусть, Лира, раскатывают...

– Ну и дура! – подвела итог Никифорова. – Потом станешь локти кусать, да поздно будет. Отхватят ведь мужика, так и знай!

Лира понеслась дальше по коридору, а я, понурив голову, поплелась к себе. Мне бы тоже надо куда-нибудь перевестись, только не от постылого лица подальше, а от любимого. Как же я люблю этого человека! Как же все внутри меня ноет! Это уже самая настоящая физическая боль, от которой нет ни спасения, ни лекарства. Я просыпаюсь с болью, работаю с болью, куда-то иду, что-то делаю, с кем-то разговариваю и даже улыбаюсь, а под бледной кожей метастазами расползается по организму страшная опухоль безответной любви. Еще немного, и она прорвется на поверхность, и щеки покроются бордовыми взбухшими шнурами рубцов неудовлетворенных желаний. Потом они лопнут, я истеку своим несчастьем, и мой жесткий остов можно будет выбросить сторожевым собакам вневедомственной охраны.

Однажды, бесцельно бродя по Питеру, потому что не хотелось возвращаться в пустую квартиру, на Невском проспекте я встретилась с Филиппом. Он вышел из какого-то нового навороченного автомобиля в обнимку с довольно-таки молоденькой девушкой, но передо мной не постеснялся затормозить.

– Что-то, Натаха, ты мне не нравишься, – с ходу сказал он. – Волосы из-под шапчонки красные лезут, а на душе, по-моему, черновато. Или я не прав?

Все-таки мы с ним всегда хорошо понимали друг друга. Чего мне было перед ним притворяться? И я сказала:

– Ты прав.

– Ну-ка, Ольгушка, подожди меня в машине! – Филипп отпустил плечо девушки, сунул ей в руки ключи и легонько подтолкнул к авто. – Я недолго.

Девушка обиженно фыркнула, надула малиновые губки, но все-таки удалилась в указанном направлении. Филипп дождался, пока она захлопнет за собой дверцу, и потребовал:

– Немедленно рассказывай, что случилось?

Я сглотнула подступившие слезы и сказала, как есть:

– Я влюбилась, Филипп. Вернее, люблю. Так люблю, что и рассказать нельзя...

– А он?

Я так горько рассмеялась, что мой бывший муж все понял.

– Ясно... – сказал он. – Что ж! Могу тебя с этим поздравить!

Я взглянула на него так, будто он меня ударил, и хотела уйти, но Филипп остановил меня:

– Подожди, Наташа. Я не в обиду тебе это сказал. С любовью действительно можно только поздравить. Даже с безответной... Ты – счастливая...

– Совсем дурак, да? – В моих глазах опять вспучились слезы и потекли одна за другой по щекам.

Он вытер их своим мягким шарфом, прижал меня к себе и как-то надрывно прошептал:

– А хочешь, все с начала начнем, а, Натаха? Все будет по-другому, вот увидишь!

– Нет! – вырвалась я и в испуге отскочила от него шага на два.

– Будешь его ждать?

– Буду.

– А если не дождешься?

– Умру...

– Ну... не надо так драматизировать... – Филипп покачал головой. – Я все-таки надеюсь, что до этого не дойдет. Я же вот не умираю.

– Так у тебя же... – и я кивнула на девушку в машине.

Он усмехнулся:

– Это так... разового использования... для тела... А для души, как оказалось, ты одна была у меня, Наташенька...

Он никогда не называл меня Наташенькой. Сразу защемило где-то под подбородком. Нет, нельзя поддаваться! Нас с Филиппом, конечно, многое связывает. Я всегда к нему по-доброму относилась, но... Я не смогу его любить так, как люблю Валеру. То есть я вообще не смогу его любить, потому что уже... А единожды вкусивши этой отравы под названием любовь, без нее уже ничего и никогда... Пожалуй, он прав – я счастливая, потому что у меня есть моя несчастная любовь. Парадокс. Нонсенс. Видимо, любовь вообще нонсенс...

– Прости, – пробормотала я и бросилась от бывшего мужа бегом, спотыкаясь и натыкаясь на прохожих. Я бежала от спокойной жизни с повзрослевшим и помудревшим Филиппом к безумству, боли и ненужности своей глупой любви. Это было все равно, что сознательно ковырять грязной булавкой рану, но я сделала именно этот выбор.

Спросите, что было дальше? Ничего хорошего. Пооблезло золотишко с пастушеской идиллии на Альбинкином подоконнике, растрескалась пряничная глазурь любви Сонечки и Даниила. Потому что в один далеко не прекрасный вечер, который я коротала у подруги, к ней в дом явился некто Вася Половцев и устроил такие половецкие пляски, что Большой театр оперы и балета отдыхает.

Вася представлял собой классический вариант мальчика из подворотни: сползшие «по это самое» необъятные джинсовые «трубы», дутая черная куртка с вставками ослепительно кислотного зеленого цвета, бритый затылок, рваная челка и стальная цепь с гематитовым крестом на бычьей шее. Лицо у парня было неплохое. Дело несколько портил курносый нос, но была надежда, что с мужанием и матерением Васи слишком задранный кончик его может слегка опуститься.

Вася Половцев сделал ни много ни мало, а предъявил свои права на Сонечку. Честно говоря, я подивилась такому успеху нашего прозрачного ночного мотылька у парней столь разного направления, как Коньков-младший и Вася Половцев. Еще удивилась тому, что нежная Сонечка не валялась в обмороке от неожиданности и потрясения, а сидела на диване с прямой спиной и взглядом, далеко не мотыльковым. Ее обычно бледно-голубые кроткие глазки потемнели и налились свинцом, из которого впору было отливать смертоносные пули.

– Что Вы такое ужасное говорите, Вася? – интеллигентная библиотекарь Альбина Александровна интонировала так, что мы с половецким гостем явственно услышали большую букву в слове «Вы».

Вася приободрился и сказал:

– То и говорю, что мы с вашей Соней практически муж и жена. И я, как честный человек, хочу узаконить наши отношения. Короче, я пришел, чтобы, значит... жениться.