У счастья ясные глаза - Светлана Демидова

Задыхаясь от быстрого шага и переполнявших меня эмоций, я влетела в вестибюль метро и только на эскалаторе смогла перевести дыхание. Жена... Жена! Валера говорил, что был женат, но давно развелся. Откуда же жена? Бывшая? Новая? Нет, не новая... Не мог он меня так страшно обманывать! Да он и не обманывал. Я бы почувствовала. Ее не было! Какая жена смогла бы терпеть отсутствие в доме мужа в течение почти двух недель? Да и лисьи штаны Беспрозванных... Хозяйка Медной горы не потерпела бы таких штанов. Ее не было рядом с ним очень долго. Это его бывшая жена. Зачем она вернулась? Почему именно в моевремя? Почему не раньше, когда мы еще не...

У меня не было никакого сомнения, что моя жизнь кончена. Валера никогда не вернется ко мне. Против этой царственной женщины я – жалкая крашеная кошка с бедрами-унисекс, запакованными в узкие кожаные брюки. А та женщина – ЖЕНЩИНА! Именно так – все слово большими буквами. Против такой ни один мужчина не устоит. Не зря мне вспомнилась Хозяйка Медной горы – у жены Беспрозванных были роскошные длинные медные волосы, прямые, но опушенные невесомым облаком тонких прядок. Из таких хорошо плести толстую косу и перебрасывать ее себе на грудь.

А грудь... Какая у нее грудь! В вырезе халата я видела глубокую атласную ложбинку, в которой утонул по самое колечко подвески то ли золотой крестик, то ли медный оберег. Против богатства, скрытого под ее халатом, моя козья грудь выглядела просто неприлично.

А ее чистые зеленоватые глаза Хозяйки и горы, и всех встречных-поперечных мужчин насмешливо и снисходительно смотрели в мои серые, крапчатые, окруженные забором негнущихся от туши ресниц. Она все поняла про меня. Прощай, Данило-мастер! Ваять тебе каменный цветок до скончания века, целовать сочные губы своей Хозяйки, гладить ее атласную белую кожу, наматывать на пальцы прядки медных волос, кормить с руки малахитовых ящерок...

Толпа вынесла меня с эскалатора и каким-то чудом занесла в нужный мне поезд. Прижатая к дверям, я видела в стекле отражение своего лица: мертвая белая кукольная маска Пьеро с ядовитого цвета ртом и прилепленными сверху красными волосами. Говорила же Надя, что надо перекраситься... Впрочем, все пустое...

Выскочив из метро, я со всех ног припустила домой, чтобы поскорей броситься на диван и постараться выплакать ту густую массу, которая мерзким липким киселем подступала к горлу. Но не тут-то было! На диван я, конечно, рухнула, но... заплакать не смогла. Наверно, плакать можно, когда тебя обманут, предадут. Валера меня не обманывал. Он был рад мне, пока не приехала Хозяйка. Он ни в чем не виноват.

Вместо того чтобы плакать, я вслух расхохоталась, вспомнив, как собиралась «тянуть» Валерия Георгиевича Беспрозванных до себя и до приличного общества, растить из утенка лебедя, мою прекрасную леди из жалкой цветочницы. Если бы он сейчас надел свои рыжие штаны, черный растянутый свитер и пришел бы ко мне, то я бы...

У меня даже дыхание перехватило от того, что я почувствовала. Я люблю его! Я люблю Беспрозванных Валерия Георгиевича! Раньше я боялась в этом признаться себе. Я не говорила этого ему. А теперь можно. Только он не станет слушать. Ему теперь начихать на мою любовь. К нему приехала его Хозяйка.

На работу я специально пришла пораньше, чтобы не столкнуться с Валерием Георгиевичем. Кое-как пригладив пятерней свои красные вихры, я юркнула за свой компьютер и не подняла головы даже тогда, когда услышала его «Доброе утро», обращенное к коллективу. Набирая на мониторе какую-то околесицу, я все-таки надеялась, что он подойдет и скажет что-нибудь веселое или легко и быстро, чтобы никто не увидел, поцелует меня в макушку. Ждать пришлось долго.

Потом я перестала ждать и углубилась в работу. А через какое-то время решила: стоит написать в газету «Будни тяжелого машиностроения», что несчастная любовь тоже много способствует повышению производительности труда. Вот, например, я, чтобы не думать о Беспрозванных, целый день думала только о производстве. Весь день не вылезала из-за компьютера и подготовила для цеха всю документацию, на которую Юлия положила мне три рабочие смены.

Лишь один раз я выползла глотнуть кофе, когда Беспрозванных вызвали в цех. Тут же в «еврокафе» явилась Надя.

– Наташка! Какая кошка между вами пробежала? – спросила она. – Признавайся!

– Так... не сошлись характерами, – довольно равнодушно умудрилась сказать я. – Мы слишком разные люди.

– Вы что, разбежались? – Модзалевская в волнении взяла мою кружку с «Davidoff» и сделала хороший глоток.

– Вот именно! Мы разбежались! – Я отняла у нее кружку и допила свой кофе.

– Переживаешь?

– Есть немножко, – не смогла я до конца выдержать равнодушный тон. – Все так хорошо начиналось...

– Наташ! Хочешь, я с ним поговорю? Или Володька – по-мужски. Или даже Юлия – у нее, знаешь, как здорово получается убеждать! Она ка-а-ак цыкнет на него! Он сразу забудет, что вы разные люди и... все такое...

Глаза Модзалевской горели таким бешеным огнем, что я даже испугалась.

– Надя! Не вздумайте вмешиваться! – гортанным клекотом, который обычно вылетал из меня в самые волнующие минуты, потребовала я. – У нас все по взаимному соглашению, понимаешь?

– Да-а-а... – растерянно протянула она. – А мы с Бондаревым уже прикидывали, когда на свадьбе погуляем. Скучно что-то...

На этом месте Надю подозвала к себе Юлия, а я подумала, что шутки кончились. Да, шутки в сторону! К черту эту бредятину: дегустацию, образцы, инструкции по соблазнению сотрудников, состряпанные апологетами тяжелого машиностроения! Я насмерть ранена любовью. У меня навылет прострелена грудь. Я истекаю кровью. Даже если я залижу рану и выживу, то больше никогда не смогу такполюбить. Таклюбят лишь однажды. Может быть, мне даже стоит поблагодарить судьбу за то, что она подарила мне такую любовь.

Я вам уже говорила, что, выходя замуж за Филиппа, тоже была уверена в собственной к нему любви. Скорее всего, я его действительно любила, но детской, игрушечной любовью. Мы с ним играли в мужа и жену, а когда игра наскучила, стали слегка ссориться. Какое-то время ссоры тоже казались элементом игры и даже разнообразили жизнь. Кто не знает, как сладостно примирение после ссоры! Мы вкушали эти сладости несколько лет, а потом и они приелись.

Дарованная мне любовь к Беспрозванных ощущалась мною совсем по-иному. Бог поцеловал меня в голову и сказал: «Люби». И я полюбила. Я всей кожей чувствовала Валеру. Смех смехом, юмор юмором, но ведь не случайно же именно его я поставила первым в своем дурацком списке образцов, хотя Славик Федоров и Коньков-отец внешне куда более интересные мужчины.