Клубная культура - Фил Джексон

Социальность клаббинга пронизана стремлением достичь такого опыта, который наиболее точно отражал бы идеальные, с точки зрения каждого отдельного человека, общественные модели.

Клаббинг, — объясняет одна женщина, — дает возможность поступать с людьми справедливо, не боясь обид или злоупо-треблений с их стороны

Люди учатся по-разному воспринимать свои социальные эго и взаимодействовать с окружающими, а альтернативные чувственно-социальные контакты могут по-степенно стать неотъемлемой частью их повседневной жизни, ведь они существуют в форме материализованного знания, извлекаемого из клаббинга. Как распорядиться этим знанием, каждый решает сам. Мои информанты использовали его, главным образом, в отношениях с друзьями, изменившихся к лучшему, по их мнению, благодаря совместному клаббингу.

Вечеринка — это сердце клаббинга. Все социальные взаимодействия в клубах укладываются в рамки типичных представлений о том, что составляет хорошую вечеринку: теплая дружеская атмосфера, ослабление социальных ограничений, немного дурмана, чтобы смазать колесо веселья, смех, улыбки, флирт, разговор и «включенность». Такова социальная основа вечеринки, требующая определенной степени взаимного участия. Каждый должен играть по правилам, а иначе вечеринка не состоится. Данная модель сложилась задолго до появления клаббинга, а в ХХ веке укрепилась включением в нее наркотиков. Ревущие двадцатые кричали о кокаине; пятидесятые открыли спид; шестидесятые — марихуану и LSD; семидесятые вернулись к спиду; восьмидесятые вспомнили о кокаине; до середины девяно-стых самым популярным наркотиком был экстази, после которого началось возвращение к кокаину и выпивке. Сегодня можно набить целую аптечку препаратами, которые (по отдельности или в различных сочетаниях) могут вплетаться в вечеринку для ее обострения, ускорения и раскрашивания психоделическими цветами. И все же именно социальная модель вечеринки стала в западном мире той основой, на которой строилось потребление наркотиков, а также совместное переживание предлагаемого ими опыта. Если к такой химической интенсификации добавить остальные элементы клаббинга, то получится сфера человеческой жизни, сильно отличающаяся от остальных. Это гиперреальность, но не в том смысле, который вкладывает в это понятие Эко [Eco U.1987], называющий так некий симулякр, пустую форму, а в смысле особой среды, воспринимаемой в качестве подчеркнуто интуитивной социальной и чувственной реальности, которая выделяется на фоне других социальных взаимодействий. Гофман так описывает вечеринку:

Итак, мы обнаруживаем, что эйфорическая функция для социального события находится где-то между низкой и высокой степенью социального отличия. Ликвидация некоторой части внешне мотивированной социальной дистанции, проникновение сквозь границы эго необходимы, но не в такой мере, которая бы угрожала участникам, испугала их или заставила стесняться того, что происходит в компании. Следует избегать как слишком большой, так и слишком малой возможно-сти потери или выигрыша

Данная модель, по сути, остается работоспособной до сих пор, но для включения современного клубного пространства ее следует уточнить. При описании клаббинга к предложенной Гофманом модели нужно добавить ту самую чувственную остроту, о которой мы говорили ранее. Она играет важную роль в изменении реальных социальных отношений внутри пространства, как в рамках групп друзей, так и между незнакомцами. Мы исследуем пространство, в котором тусовщики окружены незнакомцами, однако воспринимаемыми совершенно иначе, чем в иных общественных местах. Клубы делают незнакомцев необходимыми, модифицируя эмоциональное восприятие тусовщиков, и такая социальная трансформация чрезвычайно важна. Со статистической и демографической точки зрения толпа может и не являться особенно разношерстной, хотя я, конечно, бывал в клубах, подпадающих под такое описание (особенно это касается азиатской клубной сцены). Тем не менее клубы заполняются в основном незнакомыми между собой лицами, и этот простой факт порождает то самое ощущение социального отличия, о котором пишет Гофман.

Нас с раннего детства учат опасаться чужаков, потому что столкновение с ними чревато опасностью. Они могут оказаться безумными и злыми демонами нашего социального мира: педофилами, насильниками, серийными убийцами, ворами и мошенниками. Хотя таких людей меньшинство, существование их сильно влияет на восприятие нами большинства. В рамках клаббинга ожидания носят противоположный характер: предполагается, что незнакомцы — нормальные, не лишенные очарования люди, которые будут соблюдать правила приличия, улыбаться, проявлять терпимость и спокойствие. Такое ожидание заставляет клабберов по-особенному сближаться и взаимодействовать с окружающими, что совершенно необходимо для превращения этих ожиданий в реальность. Клубы отражают социальные желания клабберов (в том смысле, что предстают предпочитаемой моделью социального мира).

Незнакомцы — чувственные объекты. Их присутствие — один из главных факторов оформления тела города, которому противостоит клаббинг. Это противопо-ставление существует не в форме идеи, а проявляется в особом способе обитания в пространстве, который входит в привычку как набор телесных реакций. В главе о наркотиках я рассматривал то, как экстази и другие наркотики могут снижать страх перед окружающим миром, существующий не в виде представления, но материализующийся в форме телесной напряженности, к которой люди со временем привыкают. Это отлично иллюстрирует следующий пример:

Когда днем я иду по улице, то всегда обращаю внимание на окружающих, на то, как близко они подходят ко мне, и если они приближаются слишком сильно, то моя рука машинально проверяет, надежно ли спрятан кошелек. Я не раз замечала, как делаю это. Не то чтобы я боюсь по-настоящему, хотя, например, гулять ночью действительно страшно. Но даже днем я опасаюсь по отношению к себе чужих дурных намерений

Эта женщина подмечала, как ее рука проверяет целость кошелька, хотя действие это было скорее рефлекторным, нежели сознательным, и являлось телесным проявлением ее беспокойства. Это следствие пребывания в городе и взгляда на окружающих глазами города. Интенсивность городской жизни, давка и сутолока заставляют горожан волноваться и делают их тела напряженными, что иногда считается полезным, а иногда презирается. Это опыт любви-ненависти. Город может засесть у вас в печенках, но он и возбуждает, что сглаживает негативные переживания. Это мир социальных, эмоциональных и чувственных крайностей, ставших повседневными и само собой разумеющимися формами телесной практики. Следующий информант полагает:

Я думаю, эволюция не предполагала, что человек будет жить в таком сообществе, где ему придется находиться рядом с тысячами незнакомых людей. Бывают моменты, например, в метро, когда они вторгаются в ваше интимное пространство. Часто это неприятно, но такова жизнь в городе, и к ней привыкаешь. В клубе же все находятся в сходном друг с другом умонастроении, стремятся к одинаковой цели и образуют сообщество просто потому, что решили провести ночь именно так

Вслед за А. Дамасио я считаю, что эта «схожесть умонастроения» вытекает из трансформации телесной практики, которая изменяет «протоэго» тусовщиков, освобождая его от тела города и вселяя в него тело клуба. Такая перемена позволяет клабберам стать частью социальной сферы вечеринки и наслаждаться соответствующим опытом. Метро — отличный пример антиклуба. Там действительно может возникнуть чувство дискомфорта, поскольку пассажиры избегают зрительного контакта, редко улыбаются, пытаются отстраниться друг от друга, стремясь при этом стать как можно менее заметными. Люди в городе становятся объектами, которые нужно просто терпеть, а не взаимодействовать с ними. Подумайте, как часто окружающие раздражают вас, причем не потому, что намеренно препятствуют вашим действиям, а скорее из-за того, что просто мешают вам, загораживают дорогу, наталкиваются на вас или всего лишь странно на вас смотрят. Словом, все то, что в клубах не кажется таким уж существенным или угнетающим, в городской среде начисто стирает всякое сочувствие и превращает человека в источник гнева. Р. Корнелиус в книге The Science of Emotion высказывает следующее предположение: «Гнев, например, является не только базовой, но еще и сложной социальной эмоцией, так как возникает, когда планы человека или его движение к цели нарушаются поведением другого человека» [Cornelius R. R. 1995:137].