Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль

Когда мы по второму разу залезли в постель, Кора истерическим тоном спросила:

– А твой отец случайно не видел, что ты натворила?

– Вряд ли, оба упились до бесчувствия.

Спать нам пришлось недолго. Позвонили из больницы и сообщили, что Хеннинг не перенес оперативного вмешательства. Когда мы снова принялись натягивать на себя одежду, раздался звонок из полиции. От нас потребовали, чтобы мы ничего не меняли на месте преступления, а они вот-вот будут.

– Сниму я лучше зеленое платье, – заявила Кора, – черное будет более уместно. Дай мне свою льняную юбку.

Прежде чем мы успели облачиться в траур, раздался звонок в дверь. Это прибыла полиция. Эмилия с плачущим Белой на руках открыла им дверь. Натягивая на загорелые ноги черные колготки, Кора ловила ухом звуки, доносившиеся с лестничной площадки.

– Как бы Эмилия не натворила глупостей, – промолвила она.

Когда они вошли в гостиную, из Эмилии, как из водопада, лился поток речей. Но полицейские не слишком прислушивались к ее словам, когда на сцену выступила Кора. Такая молодая, такая красивая, такая чистая – и уже отмеченная перстом судьбы. Стражи порядка немедля вскочили со своих мест, извинились за вторжение и попытались выразить на словах свое глубочайшее соболезнование. Кора бессильно опустилась в кресло, и ей подали стакан воды. После небольшой паузы Эмилия снова заговорила. Она поведала об ужасных эксцессах, возникавших между двумя алкоголиками, о бесконечных страданиях молодых дам и вздохе облегчения, который вырвался у всех, когда отец мой попал в больницу, а Хеннинг перешел на минеральную воду.

Затем подвергли осмотру место преступления.

– Ну, я тут уже самую малость прибралась, – признала Эмилия с крестьянской хитрецой в голосе.

Полицейские собрали бутылки и осколки, сфотографировали кровавые пятна и обвели мелом предполагаемое положение обоих тел на полу. Мы же поведали о своем ужасе, когда вечером вернулись с пляжа. Кора успела взять себя в руки настолько, что уже могла вполне точно сказать, возле какой школы серфинга мы загорали, какую пиццу ели и возле какой автозаправки останавливались. Я исправно подтверждала все ею сказанное, но моя роль мало интересовала наших визитеров.

Когда полицейские ушли, мы поехали в больницу. Мой отец, как нам сказали, чувствует себя лучше, но допрашивать его еще рано. Еще сообщили, что были приложены все усилия для спасения Хеннинга, но он получил увечья, несовместимые с жизнью. Не хочет ли Кора на него поглядеть? Кора ответила, что не способна на это. Ее попросили подписать формуляр, согласно которому она не возражает против вскрытия. После этого мы наконец уехали домой.

– Необходимо переговорить с Эмилией, – сказала Кора на обратном пути, – надеюсь, ты понимаешь, что при желании она может нас шантажировать. К тому же я не все слышала из того, что она рассказывала полицейскому. Но если отвлечься от всего этого, я теперь богатая женщина, и мы можем строить разные планы, но должны вести себя очень сдержанно.

Эмилия ждала нас. Бела спал. Не задавая вопросов, служанка схватилась за сигареты Коры. Судя по всему, она успела за это время оценить положение. Но когда она заговорила, мы могли облегченно вздохнуть. Эмилия прикрыла нас со всех сторон, не предъявляя при этом никаких требований. «Там, где приходит конец свинье, берет начало колбаса», – так она выразилась. Мы сообща выпили кофе эспрессо и траппу, покурили, а потом наконец прибрались на кухне. Когда Бела проснулся и потребовал свою кашу, воцарилась почти нормальная атмосфера. Мы попытались скрыть от мальчика свою нервозность и даже позволяли себе привычные шутки.

В полдень, в самый зной, мы легли, но ни Кора, ни я не могли уснуть, а только шептались.

– Знаешь, у меня такое дурацкое чувство, что нам еще далеко до перевала, – сказала мне Кора, – уж больно все гладко сошло. Твой отец снова явится к нам, если, конечно, его не упрячут в тюрьму. А Эмилии я вообще не доверяю, уж больно она умна для старой служанки. Притом она с первого дня очень много понимала по-немецки, а виду не подавала. Какие же у нее могут быть причины помогать нам, если лично ей это ничего не даст?

– Верно. Тогда надо сделать ей предложение. Ты хоть отдаленно представляешь, сколько тебе достанется?

– Ну нет, так откровенно про деньги я с Хеннингом не разговаривала. Я знаю только, что ему принадлежит несколько доходных домов в Рио. Кстати, Эмилия хотела обзавестись собакой – прежние хозяева ей не позволяли. Хеннинг, между прочим, тоже. А теперь пусть получает свою собаку, пусть даже это всего лишь благородный жест.

Я представила, как Бела возится с собакой: на мой взгляд, это куда приятнее, чем с коровами и свиньями. А Кора продолжала:

– Я недавно порвала с Руджиеро, так что здесь он, слава Богу, появиться не сможет.

– А я-то думала, что тебе с ним очень здорово…

– Пару раз и впрямь было здорово, а потом все пошло на убыль. Бедный мальчик просто влюбился в меня, а подростковая романтика меня нисколько не волнует.

– Иногда мне кажется, что ты еще ни разу не была влюблена.

– Ах ты моя умница. Может, я просто не такая, как ты. По правде говоря, женщины мне симпатичнее, чем мужчины, вот только жаль, что у меня нет лесбийских наклонностей.

– Мужчины тоже бывают великолепны, вспомни про своего отца.

– Вот здесь-то и зарыта собака. Такого, как мой отец, мне все равно не найти.

– Господи, да у тебя идеальный отец, а ты еще ломаешься. Что бы ты сказала, будь у тебя такой алкаш, как мой папаша?

Тут мы обе засмеялись и долго смеялись над психотерапией, которой некогда занимались. Когда после этого мы снова сошлись на кухне с Эмилией, то втроем набросились на запасы мороженого в морозильнике.

Эмилия покачивала на руках Белу.

– Завтра утром по Божьей воле снова разбудят тебя, – пела она.

Эти слова в ее устах мне почему-то перестали нравиться. А правильно ли, что я бездумно передоверяю ей свое дитя? А смекнула ли она, что я убила Хеннинга, или подумала, что мы просто хотим задать ему хорошую взбучку? Судя по всему, она не била моего отца, как мне думалось поначалу. А ведь силы у нее было много больше, чем у любой из нас, и для нее это не составило бы проблемы.

Кора уехала на машине с целью приобрести элегантный траурный наряд, а Эмилию прихватила с собой, чтобы высадить ее у супермаркета. В ближайшие дни мы собирались обедать исключительно дома. На выходе из супермаркета Кору успел щелкнуть фотограф. На другое утро ее фото крупным планом красовалось в газете с подписью: «Немецкий пьянчужка убил бразильского миллионера. Обворожительная молодая вдова носит под сердцем его дитя». Во всей подписи не было ни единого слова правды.

Я сидела одна дома с сыном. Вдруг раздался звонок в дверь. Поначалу я думала не открывать – полицейское расследование без Коры было немыслимо. И все же я открыла, чтобы не внушить кому-нибудь мысль о нечистой совести. Предо мной стоял Фридрих, брат Коры. Я долгое время жила без мужа – одна в постели, и в этом смысле мне крайне недоставало Йонаса, в конце концов, я была молода, причем именно в эти дни мне очень хотелось к кому-нибудь прислониться. Не проронив ни звука, я бросилась Фридриху на шею.

Родители Коры выслали его как посредника, ибо пребывали в большой тревоге. С одной стороны, они четко сознавали, что дочь запретила им какое бы то ни было вмешательство в свою личную жизнь, с другой стороны, их терзало сознание собственной ответственности и мысль, что, возможно, они что-то упустили, не вмешавшись своевременно.

Впрочем, в данную минуту речь шла совершенно не о том. Фридрих, который тогда, в Тоскане, отрекся от своей Анни, влюбившись в меня, не верил теперь своим глазам. При той степени возбуждения, в которой я находилась, сердце мое истомилось по душевному мужчине как у человека, который изнывает в пустыне от жажды. В тот день мы любили друг друга так, будто давно этого дожидались. Лишь после этого я рассказала ему обо всем. Его сестра вышла замуж, а сегодня овдовела. Ее богатого мужа спьяну убил мой отец. Между прочим, я и сама успела поверить в эту версию, в конце концов, отцу уже доводилось совершать подобные поступки.

А хорошо все-таки, что приехал Фридрих. Он помог уладить все формальности, которые предстояли Коре, он занялся улаживанием правовых вопросов, ездил с сестрой к нотариусу и в консульство. Кроме того, он сумел создать щадящую версию для родителей и отговорил их приезжать.

Мы с Фридрихом наверстывали все, чего я уже несколько месяцев была лишена, а про Йонаса я и вовсе не вспоминала. При всем стрессе, испытанном тогда в морге, я была вполне счастлива и вдобавок какая-то заведенная, а о будущем даже и не думала. Кора наблюдала наше счастье без тени зависти, я бы даже сказала – благосклонно. Она-де всегда предчувствовала, что дело кончится именно этим.

Эмилия, которая, между прочим, тоже была знакома с Йонасом, охотно приняла Фридриха в свое сердце. Она явно была не из приверженцев высокой нравственности, поскольку не могла не заметить, что Кора уступила мне для любовных утех свою супружескую постель. Теперь мы стали просто тремя молодыми людьми, при нас был ребенок и женщина в возрасте, которые проживали в этом доме и вполне ладили друг с другом.