Невероятные женщины, которые изменили искусство и историю - Бриджит Куинн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На щеках яркий малиновый румянец, возможно примета возраста, нью-йоркской погоды или тяжелой жизни, но между щеками выше и ниже губ с опущенными вниз уголками лежат жутковатые зеленые пятна. Это зеленое пятно сразу напоминает, может быть даже повторяет, знаменитый портрет Амели Матисс – «Зеленая полоса» (1905). У Нил много общего с женой художника: убранные вверх волосы, выгнутые брови, поджатые губы и три цветных пятна формируют фон. Нил как будто окликает своего друга-фовиста с другого конца столетия, крича: «К черту абстракционизм, Хэнк, мы все-таки победили!»
Может быть, художница и поднимает какой-то флаг, но это флаг с лозунгом, что портретная живопись вполне еще жива и может лягаться, даже если все «маститые» художники, критики и искусствоведы давно уже ее похоронили.
Высоко поднятые брови Нил знакомы всем, кому приходилось когда-нибудь красить ресницы тушью перед зеркалом, – они выражают сосредоточенное внимание. Должно быть, Нил писала эту картину, глядя в зеркало. Ей не нравилось работать с фотографиями, она любила ощущать пульс настроения человека, его непосредственные эмоции и живую плоть. Интересно, что на картине она держит кисть в правой руке, хотя на самом деле была левшой.
На ней очки – еще одно напоминание и о преклонном возрасте, и о художественной беспристрастности, и даже об угасшей сексуальной привлекательности. Как заметила ее современница Дороти Паркер, «мужчины никогда не флиртуют с очкариками». Или, как сказала феминистка и искусствовед (и героиня одного из портретов Нил) Линда Нохлин, очки «определенно не входят в традиционный набор атрибутов обнаженной натуры». Нил, с одной стороны, скрупулезно точна в деталях, с другой стороны, слегка насмехается: ну что, пришел поглядеть на меня, ценитель? Наслаждайся!
В отличие от Рембрандта, скорбно свидетельствующего о разрушительном действии времени, Нил не испытывает жалости к себе. То, что многим покажется руинами тела, всего лишь трезвый реальный взгляд во время работы, констатация факта, подобного любому другому. Картина написана в те годы, когда уже не осталось ничего, чем можно было бы эпатировать обывателя, однако зрелище голой старой женщины чертовски огорошило публику.
«Пугает, правда? – хихикнула Нил в разговоре с критиком Тедом Каслом. – Это мне и нравится. В каком-то смысле это протест против всех благопристойностей». Никто никогда не бунтовал так последовательно, как Элис Нил.
* * * * *
Когда пишешь о художниках прошлого, в этом есть свое очарование и свои загадки и пробелы в знаниях можно (неосознанно) заполнить собственными надеждами или идеалами. Когда пишешь о художниках, близких к нам по времени, возникает другая проблема: мы знаем слишком много. Нам известен каждый их чих, каждое письмо, каждый любовник, каждая поездка на море и поход в соседний магазин. Как рассказать о жизни, которую прожила Элис Нил? Жизни длиной в восемь десятилетий, в которой были один муж, трое отцов четверых детей и кто знает сколько еще любовников и очень влиятельных друзей? Нам ничего не остается, как только промотать пленку на высокой скорости и покрепче держаться.
Элис Нил. Автопортрет. 1980
Нил выросла в семье рабочих в Пенсильвании и самостоятельно поступила в художественную школу. Окончив ее в 1925 году, она сразу вышла замуж за кубинского художника Карлоса Энрикеса. Переехала в Гавану, где увлеклась кубинским авангардизмом, приобрела радикальные политические взгляды, провела свою первую выставку и родила первого ребенка, девочку по имени Сантильяна; в 1927 году переехала в Нью-Йорк, где Сантильяна незадолго до своего первого дня рождения умерла от дифтерии. В следующем году родила вторую дочь, Изабетту, которую Карлос забрал, чтобы показать своим родителям, и оставил в Гаване, а сам уехал в Париж. Таким образом, Нил менее чем за два года потеряла двоих детей, а заодно и мужа.
«Сначала я вообще ничего не делала – только писала днем и ночью», – рассказывала Нил. Она маниакально работала несколько месяцев подряд, пока не впала в состояние, которое сама называла «классической истерией по Фрейду». Ее снедало чувство вины: «Понимаете, у меня всегда было это ужасное раздвоение. Я любила, конечно, я любила Изабетту. Но я хотела рисовать». Огненный шторм горя, неуверенности и стыда в конце концов поглотил ее.
Как она попала в отделение для самоубийц, как вышла оттуда, как добилась успеха? Всему она дает одно объяснение: «У меня была неврастения. Искусство спасло меня».
Нил вышла из больницы, сумев убедить социального работника, что она «известная художница», затем встретила Кеннета Дулиттла, героинового наркомана, прошедшего Гражданскую войну в Испании, и переехала к нему в Гринвич-Виллидж. Два года спустя он сжег более трехсот ее акварелей и порезал более пятидесяти картин маслом. На какое-то время Нил переехала к Джону Ротшильду, состоятельному гарвардскому выпускнику, – ее давний друг и, вероятно, любовник. Затем завязала роман с пуэрториканским певцом из ночного клуба Хосе Негроном. У них родился мальчик Ричард. Когда ему было три месяца, Негрон бросил их обоих в испанском Гарлеме. Через два года у Нил появился еще один сын – Хартли, от режиссера-левака Сэма Броди.
* * * * *
Примечательно, что оба сына Нил носят ее фамилию. Несмотря ни на что, она писала картины, занималась детьми и делала все, что было в ее силах.
В умении выживать Нил проявляла недюжинную изобретательность: работала станковым живописцем в Управлении общественных работ, воровала в магазинах, выбивала пособия по безработице, талоны на питание и полную стипендию для своих сыновей.
Вальдорфская школа Рудольфа Штайнера находится по соседству с Институтом изящных искусств. Раньше, проходя мимо детей из школы Штайнера, я все удивлялась, как эта маленькая богема оказалась в фешенебельном Верхнем Ист-Сайде. Ну а как я здесь оказалась? Позднее я отправила обоих своих детей в школу такого же типа в Сан-Франциско и сама много лет преподавала там историю искусства для старшеклассников. Искусство в школах Штайнера – основа учебной программы, оно в равной мере присутствует в занятиях по английскому, истории, математике и физике. В некотором смысле Нил отправила своих детей в свою собственную версию приходской школы, где искусство считалось святая святых.
Нил умела добиваться своего, но тем не менее много лет писала лишь портреты друзей и соседей в испанском Гарлеме, прежде чем осознала, что завести парочку полезных связей ей совсем не помешает. С подачи своего психотерапевта Нил начала просить облеченных властью людей из мира искусства
