Во власти бури - Данелла Хармон

Главное, что однажды он это понял и встревожился.

Но не перестал играть.

Чтобы остановиться, нужно было рассчитаться с долгами, а чтобы сделать это, нужно было выиграть много. Другого пути не было — так он думал. К тому же Клив Максвелл не отказывал в кредите. До тех пор, пока Тристан не запутался, как муха в паутине.

И почему он не послушался отца? Отец! Старый мудрый отец, потративший целую жизнь на то, чтобы вывести лошадь, способную обогнать ветер! Только теперь он понял, что отец знал куда больше о скачках, чем он, Тристан, мог узнать за всю жизнь. Как глупо! Надо было пойти к отцу еще до того, как долги выросли до небес. Возможно, тогда все обернулось бы иначе. Отец был бы жив, Ариадна бы не скрылась с последним жеребцом из новой породы «Норфолк», а над ним самим бы не висел дамоклов меч.

Тристан спрятал лицо в ладони, вспоминая ужас отца в ответ на его рассказ о Кливе Максвелле. Уж он тогда не пожалел красок, чтобы нарисовать истинное лицо негодяя.

Но поздно. Сейчас Ариадна двигалась навстречу судьбе так же неотвратимо, как когда-то он сам.

«Господи, помоги найти ее!» — в отчаянии думал Тристан. Сам он был обречен, но сестру еще можно было спасти.

Он снова поднял почти пустой стакан и уныло уставился в окно, разглядывая проезжих. Медно-рыжая масть. Не такая уж редкая штука у лошадей, не то что среди людей, пусть даже сам жеребец был уникален. За последние полчаса мимо проехало по меньшей мере пять гнедых лошадей. Один мерин, другой — крепкий шотландский пони, запряженный в тележку фермера, три были верховыми, и вид каждой заставлял Тристана приподниматься на стуле. Но Шареба-эр-реха видно не было Вот и сейчас мимо катилась коляска, влекомая гнедым жеребцом отличных статей. Его задние ноги были перебинтованы — должно быть, нарывы. В коляске сидел какой-то простолюдин с сыном-подростком.

Тристан, лорд Уэйбурн, скорчил гримасу и выругался.

С минуту он продолжал смотреть в окно, потом заказал еще сидра.

— Знаете, доктор, что я думаю? Если уж человек вынужден зарабатывать себе на пропитание, лучше ветеринара работы не найти. Ваша жизнь, должно быть, разнообразна и интересна. А чувство выполненного долга! Повторяю, вы просто кудесник! Стоило вам осмотреть ногу Шареба, и раз! — он уже не хромает. Вы просто чудо!

— Благодарю.

— Не только по своим способностям, но и внешне.

Колин лишь с улыбкой покачал головой.

К этому моменту они уже были в пути около часа. Надвигался вечер, солнце садилось, и лучи его то били из-за деревьев, то исчезали, так что веселые солнечные зайчики бегали по лоснящемуся крупу Шареба. Отлогие склоны уходили вниз по обе стороны дороги, за ними вставали другие холмы, кое-где испещренные движущимися точками пасущихся овец или коров за тонкими черточками оград. Лишь немногие облачка нарушали чудесное однообразие синевы над головой.

— Я весьма ценю вашу похвалу, — подумав, сказал Колин, — но моей заслуги нет в том, что ваша лошадь больше не хромает.

— То есть все дело было в повязке?

— Все дело в том, что одному не в меру хитрому жеребцу надоело тянуть экипаж.

— Вы хотите сказать, что он просто разыграл спектакль?!

— И превосходно, должен сказать. Я почти поверил, но, к счастью, он забыл, какая именно нога охромела.

— Перестаньте! Шаребу не пришло бы в голову притворяться. Он ангел!

— Люцифер тоже ангел, только падший.

— Доктор! Прошу вас выказывать больше уважения к своему пациенту. Это же надо — сравнить достойное, чистое помыслами животное с самим Сатаной! Ужасно, не так ли, Шареб?

Жеребец вскинул голову и коротко заржал, словно соглашаясь.

Проехали еще полмили. Мало-помалу нежелание Колина и дальше выслушивать дифирамбы «дорогому Максвеллу», однообразие пейзажа, а также чересчур много эля, выпитого на постоялом дворе, навеяли на Ариадну сонливость, с которой она поначалу попыталась бороться. Интересно все-таки, как ему удалось вылечить Шареба, сонно размышляла она. Конечно, насчет спектакля — это просто шутка, что же еще? Он, должно быть, маг и волшебник. Сначала тот пес, теперь Шареб…

И каким удобным выглядит это широкое плечо… так и манит склониться.

— Доктор!

— Я уже вздрагиваю, когда слышу этот оклик.

— Мне кажется, я слишком много съела и выпила за обедо-о-ом… — Ариадна прикрыла рукой рот, не сводя взгляда с манящего плеча Колина. — Просто засыпаю, и все тут.

Может быть, если вы расскажете о своем жеребце, это поможет мне разогнать дремоту. Он много значил для вас, не так ли?

— Да, — согласился Колин, и лицо его омрачилось.

Ариадна помолчала, стараясь держать глаза открытыми.

Ее мучил вопрос: очень ли доктор рассердится, если она немного поспит у него на плече?

— А как его звали?

— Нед.

— Нед! Какое простое и милое имя! — Она снова зевнула. — Полагаю, он был настоящей тягловой лошадью в отличие от Шареба.

— Да уж. Когда он возил меня, у меня не отваливались руки и плечи!

— Да, но Шареб все же тянет, не так ли?

— Вот именно, тянет. Я все больше подозреваю, что эту лошадь вывели для того, чтобы пахать на ней. Он силен, как дьявол.

Ариадна ненадолго встревожилась. Все эти размышления на тему, для чего был предназначен Шареб, страшно ее нервировали. Рано или поздно Колин все поймет. С тех пор как сняли повязки с передних ног, жеребец шел присущей ему легкой и плавной, «текучей» рысью. Ветеринар не долго останется в неведении.

Хорошо хоть, Колин мог видеть его в свободном галопе, с всадником на спине!

— Мне вас ужасно жалко, — сказала девушка. — Хотите, я вас сменю? Обещаю, что буду стараться изо всех сил.

— Это излишне, я пока еще не умираю от усталости. Наслаждайтесь видами.

Ариадна сделала честную попытку, но неудачно. Виды по сторонам дороги были куда менее занимательны, чем плечо Колина Лорда, и с этим ничего нельзя было поделать.

Потом взгляд сам собой переместился на его лицо. Смотреть на мужчину так долго и так откровенно было в высшей степени неприлично, и Ариадна помнила об этом, но после хорошей порции эля условности уже не казались такими обязательными.

Какой у него аристократический профиль, думала девушка в сладком полузабытье. И как жаль, что он всего лишь простолюдин.

Коляска катилась, деревья мелькали по обеим сторонам дороги, и все это убаюкивало, убаюкивало…

— Доктор!

— Да?

— Мне и правда не следовало столько пить.

Колин повернулся. В глазах его была теперь тревога.

— Вам нехорошо?

— Я просто засыпаю. Дома я любила вздремнуть после обеда, тем более что все самое интересное в обществе: балы, званые вечера — происходит довольно поздно. К тому же я не спала всю ночь, если помните, а коляска так покачивает… Словом, простите, что я в таком состоянии.