Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков - Елена Лаврентьева

После тяжелого ранения в руку отца перебросили в саперный батальон телефонистом. Весть о победе застала отца в Румынии. Он был телефонистом и первым узнал об окончании войны. Он принял звонок с сообщением о Победе и побежал будить своих. Ребята все подскочили, похватали оружие и устроили дикую пальбу — просто в небо. Это был их первый салют в честь Победы.

Когда его, наконец, демобилизовали, ему пришлось плыть из Одессы в Николаев по заминированному немцами Черному морю, а оттуда на поезде он вернулся в Москву, куда его сестре, Тамаре Львовне, пришли на него уже три похоронки. Обосновался он на прежнем месте, у своей сестры Тамары, и снова пришел работать на родной «Союзмультфильм», куда продолжали возвращаться и другие бывшие фронтовики.

А где был дед? Он уже не жил в Путинковском переулке, еще до войны продал эту комнату, когда произошло несчастье с Игорем. Ничего определенного на этот счет сказать не могу, а спросить уже некого.

Все же, насколько мне известно, оставшиеся годы жизни Лев Григорьевич провел в домах творчества ветеранов сцены: или в Измайлове в Москве, или где-то под Ленинградом.

Лев Григорьевич Жданов. Вероятно, снимок сделан после войны

Так сложилось, что мы, его потомки, не получили никаких прав на его авторское наследие. В 1990-е годы прошлого века, после долгого перерыва, были переизданы многие его произведения, и даже вышло пятитомное собрание сочинений в издательстве «Терра». Исторические романы деда до сих пор пользуются спросом. Мы не получили денег, но зато дед оставил нам, потомкам, более богатое наследство — способность к языкам и к слову вообще: моя тетушка Татьяна Львовна знала два языка, ее сын Лев Львович был известным переводчиком и переводил с пяти языков, я могу читать и изъясняться на трех, дочь моего двоюродного брата тоже переводит книги с английского, его внук и внучка учатся в языковых вузах. Мы все любим и ценим русский язык и русскую литературу. И я думаю, за это мы должны быть благодарны нашему знаменитому предку.

Ну а в заключение поведаю одну мистическую историю. Мой отец Лев Львович Жданов скончался 10 января 1992 года в 9.30 вечера. Ровно на этой минуте остановились его ручные часы, висевшие на гвоздике над кроватью. В тот момент рядом со мной никого не было. Я тут же вызвала «скорую». Молодой врач еще с порога «констатировал смерть». Потом подсел к папиному письменному столу. К моему удивлению, уверенным жестом открыл стоящую на нем шкатулку и достал из нее паспорт, чтобы написать справку о смерти. Мы с медсестрой хранили молчание, чтобы не мешать. Написав справку, врач стал объяснять мне, как действовать дальше, а я решила проверить документ, чтобы, упаси Бог, в нем не оказалось ошибки (иначе бы возникли немыслимые трудности с похоронами).

Лев Григорьевич в старости, конец 1940-х годов

Каково же было мое изумление, когда я увидела вместо «Лев Львович» — «Лев Григорьевич» Жданов.

— Простите, вы ошиблись, — сказала я.

— Как?

— Вот, посмотрите сами.

Врач перечитал справку и с некоторым испугом уставился на меня.

— Почему вы так написали? — спросила я, ожидая услышать про какого-нибудь друга, соседа или коллегу с таким же именем-отчеством, но молодой человек, продолжая на меня смотреть испуганными глазами, медленно произнес:

— Я не знаю.

— Видите ли, — сказала я, — Львом Григорьевичем звали его отца.

И в эту минуту я почти физически ощутила присутствие деда у себя за спиной, в изголовье папиной кровати.

Врач разорвал справку и написал другую. Глупо, что я не догадалась сохранить эту разорванную справку, она могла бы стать документальным подтверждением моих слов, в эту минуту мне было не до нее. Но сама я твердо уверена: отец пришел за сыном в час его смерти. Может быть, и мой папа… когда придет мой час? Кто знает…

А. А. Овчинников

Мой дед Алексей Михайлович Овчинников

Мой дед происходил из семьи известных российских ювелиров — Овчинниковых. Фирма П. Овчинникова имела статус «Поставщика Двора Его Величества», а сам Павел Акимович, основатель и владелец фирмы, был удостоен звания «Потомственный почетный гражданин Москвы». Фабрика П. Овчинникова была основана в 1853 году и, по сведениям 1873 года, на ней работало около 175 рабочих и от 70 до 90 учеников. Фирма занимала ведущее место в России по производству серебряных изделий, особенно покрытых эмалью, и получила широкую известность после промышленной выставки в Москве в 1865 году, где владелец фирмы был награжден золотой медалью. Дело Павла Акимовича унаследовали его сыновья Михаил Павлович (мой прадед), Александр Павлович и их младший брат Николай Павлович, который работал в магазине фирмы Овчинниковых, размещавшемся на первом этаже двухэтажного дома на Кузнецком Мосту. Последний, если быть честным, больше увлекался охотой, чем ювелирным искусством. Но Михаил Павлович был достойным преемником своего знаменитого отца, и вплоть до смерти прадеда в 1913 году фирма братьев Овчинниковых работала вполне успешно.

Михаил Павлович и Вера Александровна Овчинниковы, 1911

В начале ХХ века Михаил Павлович и его супруга Вера Александровна с сыновьями, старшим Алешей (моим дедом), младшим Мишей, и дочерьми Марией, Верой и маленькой Таней проживали в собственном доме в районе Таганки на Гончарной улице, называвшейся в советские времена улицей Володарского. Сохранилось описание этого дома и комнат, сделанное воспитателем Алеши, Владимиром Александровичем Поповым, в 1903 году: «Двухэтажный дом с большими окнами верхнего этажа, в которые глядели лапчатые листья пальм, стоял за чугунной узорчатой решеткой с такими же воротами, от которых шла по песчаному двору асфальтовая дорожка к ступенькам высокого крыльца с зеркальными дверями, закрывающимися на ночь деревянными, а на день широко распахнутыми по обеим сторонам крыльца. Перед домом, по улице, был палисадник с крупной сиренью… Мы позвонили. Дверь нам открыл солидный, еще молодой слуга в белых перчатках — Осип Алексеевич. Вошли, и сразу охватил меня покой и старинный уют дома. Сняли верхнее платье в маленькой передней с большим зеркалом и поднялись по чугунной, широкой, но крутой лестнице во второй этаж. Нас провели в белый квадратный зал, где единственным темным пятном был большой бехштейновский рояль да скромно притаилась в углу орехового дерева лакированная фисгармония. Хороши были старинные, ореховые двери прекрасной столярной работы с бронзовыми ручками в форме груш с листьями. Все остальное в комнате было цвета “крэм” (здесь и далее орфография сохранена, как в оригинале. — А.О.). Прямые шелковые задергивающиеся занавесы такого же цвета висели на больших зеркальных окнах. В углу стояла развесистая пальма — кэнтия. Никогда раньше я не видел и никогда, наверное, не увижу такого холеного тропического растения в комнате… Нас пригласили перейти в кабинет Михаила Павловича — в просторную, но меньшую, чем зал, комнату с двумя большими окнами, выходившими во двор. Дом стоял на горе, и из окон был чудный вид на Замоскворечье: широкий-широкий горизонт. Вдали, далеко за городом, синели дали…»