Русская басня - Николай Леонидович Степанов

                    Она точь-в-точь

                 Похожа на мою большую дочь,

    Которая, скажу, красавица, я прямо».

                 Но Лев стоит упрямо.

    «Пожалуй,— говорит,— сей мысли не порочь,

Которой никогда не думаю оставить;

Конечно, надобно, чтоб гриву к ней приставить».

                 И тако идет спор.

Но Лев решити тем сей вздумал разговор:

          Собрать зверей и всю скотину

                   Судить картину.

                 Мартышка ѝдет в суд

И мнит, что честь ее картине отдадут;

                 Так думала Мартышка.

                 Пришла всех прежде Мышка.

    «Прекрасно,— говорит,— лицо ее и рост,

    Да только надлежит прибавить ей мой хвост,

Тогда совсем она красавица явится».

          Пришел тут Слон и, зря, дивится.

    «Куда,— он говорит,— развратен ныне свет,

    У сей красавицы и хобота уж нет».

Верблюд сказал: «Когда б моя спина и ноги,

    То прямо бы она красавица была».

    Оленю речь была верблюжья не мила:

«Когда бы,— говорит,— мои ей только роги;

Да можно ль, чтоб когда без рог могли быть боги?»

    Тут Бык сказал: «Тогда б хорошей льзя назвать,

    Когда бы роги ей мои прималевать»,—

                 И в том стоял упрямо.

Но Вепрь заговорил: «Не знаете вы прямо

    Прямого хорошства, и так вы дураки;

           Ей надобно мои клыки».

Потом пришел Осел к написанной картине:

Не полюбилася и сей она скотине;

          Он прочих мненье опроверг

                 И говорит: «Поверх

                 Сея прекрасной туши

Когда бы написать мои большие уши,

                 Тогда б сказал и я,

          Что прямо хороша красавица сия».

Козел восстал против зверей и всей скотины,

    Когда пришла ему промолвить череда:

    «Ко украшению прекрасной сей картины,

    Конечно, надобна,— сказал он,— борода».

    Крот выполз из норы, сказав: «Хоть я не вижу,

Однако ж думаю, что я вас не обижу,

    Когда скажу теперь полезное для вас:

    По мненью моему, быть должно ей без глаз».

Противу сих речей тут все взнегодовали,

Невеждою Крота и глупым называли;

    Однако же Крота хотя всяк глупым звал,

    Но мненья своего никто не отставал.

Тогда Мартышка Льву и всем зверям пеняла,

А мненья и она того не отменяла,

    Что точно ею Львов исполнен был приказ

    И что она должна всем нравиться для глаз:

«А если вашего держаться мне примеру,

Так должно написать прегнусную химеру,

               А не Венеру».

СОБАКА НА СЕНЕ

             Ни самому не брать

             И людям не давать —

У всех завистливых такие странны нравы,

                    И те уставы

             У них затверждены;

                    Такие нравы

             От злого сатаны

    Сим ядом зависти живут повреждены;

    И если он себя не пользует благим,

Однако же отнюдь не хочет дать другим.

А к этому скажу старинную я сказку.

Но где, о Муза, где возьму такую краску,

      Дабы живее мог я зависть описать?

Один хозяин был, смирен иль забияка,

             Того нельзя сказать,

                 Чего не знаю,

             Лишь то напоминаю:

             Хозяин был, а у него Собака,

Которая свою жизнь счастливо вела,

       Один с ним ела кус, и нá сене спала,

                   Спала, его не ела,

Да только лишь того Собака не терпела,

Чтобы хозяйская скотина сено ела.

      Корова ли придет иль лошадь сено есть,

Собака все на них от зависти ворчала

И тем скотине всей безмерно докучала;

      Хотя скотина вся просила сена в честь,

             Собака не внимала

             И к сену не пускала,

             А и сама не ест.

             Хозяин то приметил

             И делом сметил,

             Что в псе велика злость.

             Он, взявши трость,

Которая была потолще и полена,

   А именно он, взявши пест,

             Погнал Собаку с сена,

   Притом ей говорил: «Поди-ко, друг мой гость,

   Под лавку ляг и там гложи вчерашню кость,

   Которая тебе осталась от обеда,

             Коль честь тебе не в честь;

             Травы тебе не есть,

   А ешь-ко то, что ест Собака у соседа,

   А это дай другим, кто может это есть».

             Пошла Собака с сена,

             Боль чувствуя в боку.

             О, чудная премена!

Собаки той кровать досталось съесть быку.

ЛИСИЦА И БОБР

Лисица некогда к Юпитеру ходила

    И, идучи оттоль, сошлася со Бобром.

«Куда,— спросил Лису Бобр,— кумушка, бродила?

    «Ходила я туда, отколь к нам мещут гром,

И множество с собой я весточек имею,—

    Лисица в гордости рассказывала так,—

               То ведает не всяк,

Что ныне я, сошед с Олимпа, разумею.

                  Теперь

    Не всякий по земли скитаться будет зверь.

               Там вышло повеленье,

          И так угодно небесам,

               А то определенье

               Скрепил Юпитер сам:

               Волк с зайцем будут в поле,

               Баран, конь, бык и пес

               Останутся в неволе;

    Медведям, тиграм, львам дремучий отдан лес;

В степях отныне жить слонам дано великим;

Стремнины, горы, рвы — козам, баранам диким;

    Болота отданы в дом вечно кабанам;

         Бобрам в реках со выдрами вселиться,

    А прочее во власть оставлено все нам».

«Но человеку чем осталось веселиться?» —

               Лисицу Бобр спросил.

    «Сию Юпитер тварь всего того лишил

    И не дал нашего проворства ей, ни сил;

Единое ему в утеху он оставил,