Шестая книга судьбы - Олег Курылев

Начались дни одиночества и бесконечного ожидания. Каждую неделю почтовый поезд увозил в далекую столицу ее новое письмо, где между словами «милый Петер» и «твоя Эрна» была очередная страница ее сокровенного дневника. Это был дневник в письмах, предназначенный для другого.

Со временем острота разлуки стала притупляться. Жизнь, в которой происходило столько нового и интересного, снова увлекла Эрну своим течением.

Однажды — это был вторник пятнадцатого марта тридцать восьмого года — ее класс в числе других старших классов их школы был неожиданно снят с уроков. Учениц вывели на улицу, построили в колонну и повели на расположенную в двух кварталах Принцрегентенштрассе. Еще издали они услышали музыку и увидели царящее повсюду оживление. Мальчишки вывешивали флаги и транспаранты, подметали мостовые. Только что по проезжей части проехало несколько машин с большими круглыми щетками.

Кругом сновали оберфюрерины из БДМ и руководители местного Гитлерюгенда. Девочек собрали вместе, и фюрерины стали объяснять им их задачу. Вскоре начали подъезжать грузовики. Они вытянулись вереницей вдоль улицы, и с них, открыв борта, девушки постарше стали спускать на землю большущие плетеные корзины, в каждой из которых мог бы уместиться подросток. Корзины были доверху заполнены цветами. Под руководством фюрерин девочки стали равномерно растаскивать корзины вдоль мостовой и выкладывать цветы на проезжую часть прямо на асфальт. Это были розы, выращенные в оранжереях в пригородах Мюнхена и ближних городов. Их оказалось так много, что радостное возбуждение от неожиданного праздника и отмены уроков еще более усилилось. Повсюду звучали смех, шутки и веселое ойканье, когда кто-нибудь умудрялся уколоть палец об острые шипы.

Эрне досталась корзина белых роз. Другим — красные, розовые, оранжевые. Раскладывать цветы следовало в определенном порядке, создавая некий пятнистый узор. «Только бы не поднялся ветер», — молили Бога руководители. Впрочем, бутоны вместе с короткими стеблями были достаточно тяжелы, так что небольшой ветерок этого солнечного дня не мог бы их пошевелить.

Потом школьников собрали на тротуарах, выдав каждому треугольный флажок. Вдоль бордюров выстроились полицейские в киверах с конскими хвостами. Появились группки эсэсовцев в черном. Все ждали.

Ждали Гитлера. Вчера, четырнадцатого марта, он въехал в засыпанную цветами Вену и объявил Австрию частью Великогерманского рейха. Под колокольный звон он произнес с одного из балконов Хофбурга взволнованную речь, и само слово «Австрия», как думали тогда многие, навсегда ушло в историю. Теперь это была территория Остмарк.

Для подавляющего числа немцев аншлюс оказался полной неожиданностью. Это было какое-то чудо, подвластное только гению фюрера. Все свершилось так легко и быстро, что мало кому могло прийти в голову, что несколько последних дней Германия стояла на пороге войны. Только непосредственные участники и архитекторы аншлюса да не спавшие несколько последних ночей генералы верховного командования знали об этом.

Но все обошлось. В Мюнхене теперь ждали возвращения героя и триумфатора. Предполагалось, что он заедет сюда проездом из Вены и, как всегда, остановится в своей квартире на Принцрегентенштрассе, 16. Хотя бы на несколько часов.

Три больших балкона второго, третьего и четвертого этажей, расположенных на угловой части фасада между двумя пятигранными эркерами, были украшены тяжелыми гирляндами из искусственных цветов и красных лент. С верхнего балкона свисало огромное красное полотнище с золотым орлом, оттягиваемое внизу гигантскими шнурами тяжелой бахромы. С подоконников эркеров и окон боковых фасадов свисали небольшие красные штандарты с вышитыми на них золотой нитью не всегда понятными для Эрны символами.

Но с аэродрома Мюнхен-Обервизенталь все не было известий. А потом узнали, что самолет фюрера пролетел не то прямо в Берлин, не то в Нюрнберг.

Все стали расходиться. Первыми исчезли эсэсовцы, потом полицейские. Заметно поубавилось и начальства из местного партаппарата и Гитлерюгенда.

— Что же теперь будет с цветами? — недоумевала Эрна. — По ним никто не поедет?

Поступила команда аккуратно собрать розы обратно в корзины. Их решили использовать вторично, на этот раз у «Мемориала славы» Фельдхеррнхалле. Теперь уже не сортируя по цвету, цветы сложили в корзины, полили из леек водой и погрузили на грузовики. Когда машины уехали, Эрна заметила возле тротуара среди облетевших лепестков небольшую белую розу. Бутон ее был еще узким и тугим, только обещая раскрыться. Она подняла цветок и положила в портфель.

Дома она поставила розу в своей комнате, поместив ее в вазочку из «немецкого серебра». На следующее утро белый бутон раскрыл свои бархатистые лепестки, но уже к вечеру они начали осыпаться. «Какая короткая жизнь оказалась у этой бедной белой розы», — с грустью подумала Эрна.

А потом приехал Мартин.

Это было воскресенье. Родители пошли по магазинам, а Эрна писала заданное на дом сочинение на тему «Вальтер фон Фогельвайде как политический поэт». Она грызла ручку и скучая смотрела в окно. В это время в дверь позвонили. Отпирая замок, она была уверена, что увидит родителей, но на площадке стоял улыбающийся солдат. В руках он держал шинель и небольшую холщовую сумку. На его плече висел полупустой рюкзак.

— Мартин! — закричала Эрна, бросаясь на шею брату. — Как здорово, что ты приехал!

Она затащила брата в квартиру. Похудевший и загорелый, он улыбался, довольный своим решением приехать неожиданно, без предупреждения.

— А где мама?

— Они скоро придут. Ты раздевайся. Где ты так загорел? Почему не известил нас о своем приезде? А что это у тебя на погонах? А это что на рукаве?

Пока Мартин мылся, а потом, попросив Эрну не входить, заперся в своей комнате, она накрывала на стол В трусах и майке он выбежал в поисках утюга и снова исчез за дверью. Когда наконец он появился, на нем был парадный мундир рядового вермахта.

— Ух ты! — обомлела сестра и стала осматривать Мартина со всех сторон, обходя кругом.

Китель цвета фельдграу с легким зеленым отливом был начисто лишен карманов. От темно-зеленого воротника бутылочного цвета шел вниз стройный ряд из восьми белых блестящих пуговиц. Нижнюю часть рукавов украшали «шведские» манжеты из темно-зеленого сукна, на каждую из которых были нашиты по две маленькие ярко-зеленые петлички с пуговками. По краю левого борта кителя и верху манжет проходил ярко-зеленый кант. На погонах, обрамленных таким же кантом, ниже номера полка, вышитого все тем же ярко-зеленым шелком, блестели лычки из алюминиевого галуна. Они означали, что рядовой… нет, гефрайтер, ведь на левом рукаве виднелся треугольный гефрайтерский шеврон, являлся кандидатом на присвоение унтер-офицерского звания.

Китель был притален, так что черный поясной ремень с блестящей белой пряжкой не создавал на нем морщин. Сзади, ниже ремня, разрез кителя оформляли фигурные фалдовые клапаны, окантованные зеленой выпушкой, с тремя маленькими пуговками с каждой стороны.

— А это что? — спросила Эрна, показывая на серебристый витой шнурок, протянувшийся от края правого погона до второй от воротника пуговицы.

— Это шнур за меткую стрельбу. Видишь эти два желудя? — показал Мартин на болтавшиеся на коротких тонких шнурках серебристые подвески в виде желудей. — Это означает третий класс меткости. Пока нечем особенно хвастать, ведь всего классов двенадцать.

— Ой, Мартин, ты такой красивый! Сегодня же мы все должны пойти фотографироваться. А сабля у тебя есть?

— Саблю нужно покупать за свой счет, но я знаю, где взять ее для фотографии.

Мартин, которому лишь несколько раз довелось надевать этот ваффенрок, подошел к зеркалу.

— Скоро мне выдадут значок горного проводника, — совсем уже с мальчишеским хвастовством произнес он и сам покраснел от своего бахвальства.

— Знаешь, Марти, тебе сегодня же нужно встретиться с Мари, — сказала Эрна, когда они уселись за стол и ожидали возвращения родителей. — Я видела ее три дня назад, и мы говорили о тебе. По-моему, она в тебя влюблена.

— Брось, с чего ты взяла? Мы не виделись почти год.

— Нет, ты уж поверь моему женскому чутью.

Он посмотрел на сестру. А ведь она сильно изменилась за эти месяцы. Облегающее темное платье с длинными узкими рукавами и маленьким белым воротничком недвусмысленно подчеркивало детали, по которым было видно, что их маленький попрыгунчик превратился в настоящую девушку. Да еще такую, с которой ему как брату будет чертовски приятно пройтись по улицам их города на виду знакомых и незнакомых людей.

— Ты уж поверь мне. Ведь я теперь тоже… влюблена.

В следующие минуты она с жаром поведала слегка смущенному ее откровенностью брату о своей дружбе с Петером. Она показала его фотографию, рассказала, что он теперь в Берлине, но должен вернуться. А когда Мартин снова приедет, она их познакомит, и они непременно подружатся.