Дом в овраге - Александр Варго

Профессор замолк.

– Впрочем, хватит этих мерзких подробностей.

– А откуда вы сами знаете столько про казни? – тихо спросил Виктор.

Владислав Сергеевич изобразил на лице кривую усмешку:

– Я бы не был профессором, если бы не ковырялся в этом мусоре. Хотя то, что сейчас сидит перед вами, заслуживает лишь брезгливости. Иван наверняка вам рассказал, что я сам чуть не стал Эдвардом Гейно[3]

Виктор неопределенно кивнул. Он не знал, кто такой Эдвард Гейн, да в общем-то и не хотел знать.

– Ладно, я отвлекся. Ищите причину, Виктор, – промолвил профессор. – Маньяк Ершов убивал женщин, чтобы поближе рассмотреть их половые органы. Чикатило вырывал у людей половые органы, потому что имел проблемы с потенцией. Сливко вешал мальчиков и снимал зверства на видео. У каждого маньяка есть свой фетиш, если можно так выразиться.

– Что может остановить убийцу? – без особой надежды в голосе спросил Виктор.

– Сложно ответить однозначно, – медленно проговорил профессор. – Если опять же обратиться к практике, то подмосковный маньяк Головкин, насиловавший и убивавший детей, прервал серию преступлений, когда купил автомобиль. Через полгода, когда «игрушка» надоела, он снова стал заманивать в подвал детей. Юрий Цюман, по прозвищу Черноколготочник, убивавший девушек, прекратил охоту, когда познакомился с официанткой в кафе. По сути, женщина взяла на себя роль сексотерапевта, сама об этом не подозревая. Через два года, когда она бросила Цюмана, он стал снова нападать на женщин.

Виктор протянул профессору папку с документами.

– Я оставлю это у вас? Если что, там есть мой телефон.

– Признайтесь, вы все-таки сожалеете о потраченном времени? – с грустной улыбкой сказал профессор. – Ведь я рассказал вам прописные истины, не более.

– Нет, что вы! – поспешно сказал Виктор. От него не ускользнуло, что профессор чем-то озабочен, он словно хотел что-то сказать, но каждый раз передумывал.

– Это вы простите, что я нарушил ваш покой, – сказал Виктор.

– Покой, – задумчиво повторил Владислав Сергеевич, словно дегустируя слово. Он глубоко вздохнул, сцепив пальцы в замок, и тихо спросил:

– Если мне не изменяет память, у вас в Каменске работает один сотрудник... по-моему, он даже какой-то начальник. Его зовут Сергей.

Виктор задумался. Из всех начальников по имени Сергей он знал только Малышева, о чем и сказал профессору.

– Точно, Малышев, – напряженно проговорил Владислав Сергеевич.

Воцарилась пауза. Виктор не знал, что нужно профессору, старик же, казалось, не решался продолжать разговор, потом все-таки спросил:

– Он еще работает у вас?

– Пропал без вести три года назад. Где-то спустя месяц после того, как прекратились убийства.

Владислав Сергеевич вздрогнул и даже как-то приподнялся в кресле.

– Как вы полагаете, его исчезновение связано с убийцей? – сипло спросил он у Виктора.

– Дело приостановлено, но мы рассматривали все версии, – отозвался милиционер. – А что?

– Он приезжал ко мне. Когда произошли первые убийства.

Виктор ровным счетом ничего не понимал. Значит, Малышев уже успел познакомиться с профессором? Но почему он ничего не сказал?!

Скрипя коляской, Владислав Сергеевич подъехал к окну и резким движением сорвал занавеску. Некоторое время он смотрел в вечернее небо.

– Как все глупо, – прошептал старик.

Когда Виктор вышел из комнаты, Тамара Егоровна клевала носом, изредка вздрагивая и машинально предлагая давно остывший чай. Иван вежливо отказывался.

– Мне надо ехать, Ваня, – сказал Виктор. – Ты мне очень помог, спасибо.

– О чем разговор? – Иван поднялся. – Пойдем попрощаемся.

Однако проститься с профессором им не удалось. Как только они вошли в комнату, их взору снова предстало съежившееся существо, пытающееся разгрызть скорлупу грецкого ореха.

– Вы от Алинки? У нее скоро самолет, – брюзжал старик. Прекратив бесплодные попытки справиться с орехом, он развернул коляску. – Вы поедете ее встречать? Она не одна, с ней Виталик и Гоша! Вы опоздаете! Вы уже опоздали, суки, пидормотины, почему вы стоите как столбы?!!

Он катился к ним, изменившись до неузнавания – воплощение сумасшествия, с развевающимися седыми волосами и горящими глазами. Милиционеры проворно выскочили из квартиры, слыша, как из комнаты доносился безумный хохот.

«Интересно, почему профессор спросил про Малышева?» – вертелась у Виктора мысль.

Я проснулся глубокой ночью из-за желания облегчить мочевой пузырь и долго не мог понять, где нахожусь. Сильно болела грудь, особенно левый сосок, спину тоже всю саднило. На губах и подбородке запеклась кровь, плечи исцарапаны. Осторожно, стараясь не разбудить Леру, я слез с кровати и на цыпочках вышел из комнаты.

После туалета я зашел в ванную. В отражении зеркала на меня пялилось изможденное существо с окровавленным подбородком. Я посмотрел на грудь и ужаснулся – сосок был изгрызен, вся левая сторона груди была покрыта засохшей кровью. Боже, я помнил, что Лера покусывала меня, но боли в тот момент я совершенно не чувствовал. Сейчас она пришла, и я, включив теплую воду, стал промывать царапины.

Когда кровь была смыта, я взял с полочки бинты и пластырь и кое-как заклеил ранку. Параллельно я думал о том, что наконец-то потерял девственность. Странно, но особого кайфа от этого я не испытывал, тем более что почти весь половой акт прошел словно в каком-то тумане. Меня волновало только одно – осталась ли довольна Лера? Лера, Лера...

– Кто ты, девочка? – шепотом произнес я, глядя в свое отражение. – Кто ты и откуда?

Вернувшись в комнату, я наступил во что-то мокрое и не сразу понял, что это разлитое вино. Блин, я же на полу мобильник оставил!

Пошарив, я поднял телефон с пола, вытащил аккумулятор и положил его на подоконник. Надеюсь, не испортится.

Под утро мне приснился отец. Я уже не помню, когда в последний раз видел его во сне, хотя первый месяц после его исчезновения это происходило чуть ли не каждую ночь.

Он стоял в коридоре, в полном обмундировании, в своей парадной белой рубашке, фуражке, и звал меня. На его бледном лице застыла холодная улыбка, но я не боялся его. Как был, в трусах, я вышел за ним на улицу, и мы куда-то пошли. Сон казался мне таким реальным, что я буквально чувствовал холодный ветер, лохмативший мне волосы, как в мои ступни впиваются мелкие камешки, как где-то сонно тявкнула дремлющая собака. Мы спустились в какой-то овраг, перешли через шаткий мостик на другую сторону и оказались на небольшой лужайке. Отец шел молча, не оборачиваясь, и я едва поспевал за ним.

– Что ты помнишь? – неожиданно заговорил он.

Я хотел спросить, что он имеет в виду, но язык не повиновался мне, он разбух, как влажная губка, заполнив весь рот.

– ЧТО ТЫ ПОМНИШЬ?? – громче спросил отец, и мне стало страшно. Я огляделся по сторонам, понимая, что когда-то был здесь. Даже несмотря на то, что сейчас было темно, как в погребе. Мы снова оказались в каком-то овраге. Под ногами стало влажно, жидкая грязь с хлюпаньем чавкала под моими ногами. Впереди я увидел какой-то невысокий предмет, что-то вроде конуры... или колодца? Отец подошел прямо к нему и повернулся ко мне лицом. Серебристый лунный свет упал на его костлявое лицо, кожу которого буквально разрывали скулы. – Узнаешь? – прошептал отец, показывая мне на колодец. Я смотрел и видел, что вместо руки у отца какая-то грязная лапа с обломанными когтями, как у больного стервятника, с них ошметками свисает гниющее мясо.

Я закричал, не слыша собственного голоса. Словно загипнотизированный, я подошел к колодцу и наклонился вниз. Там, внизу, еще темнее, чернота просто угольная, но вот я увидел какое-то движение, словно что-то блеснуло.

«Папа», – сказал я, но это только внутри, но на самом деле из моей глотки вырвалось какое-то шипение.

– Что... ты... помнишь... – прохрюкал отец и неожиданно толкнул меня. Перед глазами все померкло, и в следующее мгновенье я оказался внизу, на самом дне колодца. Странно, но я ничего не сломал и даже не ударился при падении. Наверху слышался смех отца.

Внезапно все вокруг начало светлеть, и я увидел источник света. Шарик, желтый стеклянный шарик. Он лежал в самом центре колодца, яростно пылая, как сотня факелов, и при этом источая запах смерти.

«Что ты помнишь?» – снова прошелестело где-то наверху, я коснулся шарика пальцами и отдернул руку назад – он был холоднее льда.

Утром Лера смущенно попросила у меня прощения за царапины, оставленные ее коготками. Она хотела взглянуть на разорванный сосок, но я сказал, что все в порядке.

Я собрал мобильный телефон, но он работал с перебоями, самопроизвольно включаясь и выключаясь.

– Когда поедем? – спросила Лера. Я допил кофе и пожал плечами:

– Хоть сейчас. Только... – я замялся.