Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса - Альфредо Конде

— Расскажи мне о том, что видно отсюда, — вновь попросил он Бернардо, едва они пришли на эту высокую смотровую площадку.

— Вон там — бухта Арнао, дальше, на севере, — Крестовый мыс, а еще дальше — мыс Рамела, — ответил наследник еле слышно.

На севере торжественно открывался океан, а в противоположной стороне бился бурный поток, разбиваясь о скалистые берега и покрывая их пеной.

— Что еще? — настаивал Антонио; но Бернардо молчал, не зная, что сказать. — Что еще? — вновь вопрошал он, не в силах подавить улыбку, которая казалась недоброжелательной.

На какое-то мгновение у Антонио возникло искушение сжать ему яички, как столько раз сжимал ему их двоюродный брат Шосеф, как много раз сам он сжимал их у своих однокашников в Виланове-де-Оскос.

Они были вдвоем в самом конце сада, и колебания Бернардо лишь подстегивали любопытство Антонио.

— Что еще, говори, что еще, — вновь упорствовал он, но ответом ему была лишь нерешительность, какое-то непонятное бормотание юноши, который имел с ним в возрасте менее года разницы, но казался гораздо более хрупким, чем Антонио.

Бернардо начал нервничать; он знал, что на выходе из лимана слева расположен остров Панча и мыс Белых Скал; затем, на востоке, — мыс Воронье Гнездо; но он не знал, как все это объяснить. С того места, где они стояли, всего этого не было видно, и у Бернардо никак не получалось подобрать слова, которые бы извлекли на поверхность его мысли, преобразовав их в звуки, посредством которых он сумел бы донести свои знания до того, кто впервые увидел море; что-то сдерживало его, лишая всякой способности к общению, заставляя пребывать в молчании. Было непонятно, отчего это с ним происходит: ведь этот парень будет его слугой, по меньшей мере его подчиненным, он будет жить в доме его отца, к состраданию которого воззвал молодой монах, сопровождавший юношу от монастыря Вилановы-де-Оскос.

Нерешительность Бернардо вновь заставила Антонио улыбнуться, и он почувствовал, как снова его охватывает желание схватить парня за яйца и подчинить его себе. На этот раз он не стал сдерживаться. Быстрым движением он поднес руку к его мошонке и не слишком сильно сжал ее своей сильной рукой.

— Что еще? Говори мне, что еще, или кашляй! — приказал он, глядя ему прямо в глаза, изучая его реакцию и уже начиная раскаиваться в своей дерзости; но взгляд Бернардо удивил его: он не выражал ни гнева, ни неудовольствия, разве только мольбу.

Тогда он сжал немного сильнее. И выждал мгновение.

— Говори или кашляй!

Легкий кашель, напоминающий скорее прерывистое дыхание и удививший Антонио, был ответом на его приказание, в то время как полое пространство, образованное его сжатой ладонью, стало заполняться увеличивавшимся бугорком.

Эта епифания могла оборвать полет орла, слетевшего с диких хребтов Оскос, чтобы опуститься на скалистые кантабрийские берега[42] в Рибадео, ибо он чуть было не рухнул вниз и тогда уже никогда не подняться ему больше на протяжении всей своей жизни; но она, напротив, лишь укрепила его. Он еще раз сжал, хотя и не слишком сильно, ладонь, дабы удостовериться в достигнутом, глядя парню прямо в глаза.

— Ну так что, да? — спросил он его, не проявляя излишней жестокости, но весьма твердо и решительно, не оставляя ни малейшего сомнения в своих намерениях.

Бернардо опустил взгляд лишь для того, чтобы быстро взмахнуть веками и продолжать мягко смотреть в глаза Антонио. Они были на равных, и, поняв это, он успокоился.

— Да! — ответил он с некоторым вызовом, подразумевавшим, что это могло быть и так, и этак.

Тогда Антонио постепенно стал ослаблять хватку, пока полностью не разжал ладонь и не убрал руку от паха своего нового, как он полагал, укрощенного друга, который уже никогда не станет его хозяином, даже если ранее на какое-то мгновение и полагал, что запросто сможет быть им.

— Расскажешь мне об этом в другой раз.

У Бернардо слова снова застряли в горле; казалось, единственное, на что он был способен, так это быстро и изящно покашливать. Он хотел сказать Антонио: «Не рассказывай никому… о том, что только что со мной произошло», но в это время фонтан воды, взметнувшийся где-то там, вдалеке, на морской поверхности, поборол его нерешительность, потребовав от него внимания и вернув ему дар слова.

— Смотри, смотри, Антонио, там, там… — прокричал он наконец, указывая в сторону моря.

Кит-горбач вынырнул, высунув из воды свою огромную голову, а еще два неспешно плыли неподалеку; спина одного из них вздымалась над водой, выгибаясь ближе к хвосту горбом, что показывался на поверхности до того, как хвостовой плавник указывал, что животное вновь уходит под воду; другой же испускал небольшой фонтан.

Потом уже более спокойным тоном, глядя, как Антонио ошеломленно следит за медленным передвижением хозяев морей, он произнес:

— Это разновидность Megaptera novaeangliae, знаешь?

Антонио не знал.

— А ты откуда знаешь? — спросил он в изумлении.

— Их здесь много. Синий кит, balae noptera musculus, сначала выгибает хребет, на котором имеется небольшой спинной плавник, а потом высовывает хвост, но вбок, а не так, как эти; кроме того, он выпускает более высокий фонтан. Нужно только внимательно смотреть.

Видя, что Антонио молчит, Бернардо почувствовал себя увереннее и продолжал уже без колебаний:

— А вот сейвалы, когда плывут, поднимают над водой голову, и их спина изгибается в такт движениям, как и у синего кита, но в отличие от того они не высовывают хвоста. Кашалот поднимает и голову, и хвост, как горбач, но фонтан он выпускает вперед, а не вверх. Перепутать нельзя. К тому же у него прямоугольная голова.

— Ты много знаешь. — Антонио сделал вид, что это его удивляет.

На самом же деле по-настоящему его удивляло медленное движение китов, далеких мясных громад, о которых он столько слышал и вот теперь наконец увидел.

— И что, можно увидеть кашалотов, скажи, можно увидеть кашалотов? — настаивал он, и на этот раз Бернардо уже не молчал.

— Я же уже сказал, их здесь много.

Антонио слышал, что за ними специально охотились китобойцы, например из Коркубиона[43], добывавшие из них спермацет, серую амбру, а также жир, что приносило баснословную прибыль.

— Плохо, что их убивают, чтобы получить спермацет, белое маслянистое вещество, которое находится у них между дыхательными путями в голове и которое затвердевает, когда они умирают, поэтому его приходится много раз кипятить, чтобы снова расплавить и освободить от примесей, если его хотят использовать для производства свечей, хотя, по-видимому, он используется и аптекарями.

Это были большие деньги, и они плавали совсем рядом. Именно в море крылось решение многих заботивших его проблем. Пока Бернардо предавался монотонным рассуждениям, Антонио схватывал лишь те сведения, что следовало сохранить в памяти, или же те, что дополняли данные, которыми он уже располагал. Серая амбра использовалась в парфюмерии, и ее стоимость достигала невероятных цифр. Ничто из кашалота, этого морского борова, не пропадало даром.

— Ты мне должен показать их, когда они появятся, — завершил Антонио их первую беседу у океана, этой бездонной тайны.

Жизнь во дворце Гимаран была для Антонио непрерывным потрясением, хотя он никогда не допускал, чтобы кто-либо догадался об этом. Он смотрел на все с неизменной невозмутимостью, с той же, с какой услышал, что кит называется balae noptera musculus, старался принимать новую действительность осмотрительно, не допуская, чтобы кто-либо обнаружил его незнание светских привычек и обычаев, поведения и манеры говорить, равно как и отсутствие многих знаний, что были внове для него, едва завершившего обучение гуманитарным наукам в монастыре в Оскосе под руководством брата Венансио, его друга, видимо совершенно ничего не понимавшего в человеческой жизни за пределами крепких монастырских стен.

В этом смысле юный Бернардо мог оказать ему неоценимую помощь, и Антонио постарался воспользоваться ею в чем только было возможно. Он сразу же понял, что наследник обладает огромным количеством сведений, в которых до этого момента самому ему было полностью отказано; они, судя по всему, могли оказаться ему полезнее, чем приобретенные в монастыре, для того образа жизни, с которым он столкнулся в первые же дни пребывания в Рибадео и в котором намеревался укрепиться в дальнейшем. Постепенно он убеждался, что ему мало одного только приобретения знаний, он понял это еще в детстве, хотя его безграничная любознательность и требовала безудержного чтения всего подряд.

Бинарная номенклатура Карла Линнея[44], равно как и другие подобные научные построения, известные любому, кто жаждет продемонстрировать свою изощренную образованность, стала вскоре понятна ему благодаря Бернардо, большому любителю заполнять свое дворцовое одиночество чтением книг, которые отец доставлял ему из наиболее богатых европейских портов. Но Антонио пока не мог разглядеть во всем этом возможности делать деньги, что занимало его значительно больше, чем возможность читать и пополнять свои знания. Единственно полезным в этом отношении была свойственная его другу манера вести себя, непринужденность и легкость в общении с другими людьми, чему Антонио, к великому сожалению, никогда не суждено было научиться в желаемой мере. В этом смысле пребывание в доме Гимаран оказалось своего рода школой хороших манер, а также источником знаний, которые он подчас, устав от излишней предупредительности и слащавости поведения, считал бесполезными; дававшие великолепную возможность блистать в обществе, они были совершенно излишни для того, кто стремился к быстрому обогащению, к наискорейшему успеху и обретению независимости, к риску и приключениям; если только он не обладает чутким слухом и острым взором, чтобы уловить, в какую сторону дует ветер удачи, ибо часто, чтобы не сказать почти всегда, он дует именно в великосветских салонах. Но Антонио начал подозревать, что Бернардо лучше, чем ему, дается общение в подобных местах, а посему вскоре он решил сделать из него своего союзника.