Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005 - Юрий Левада

У Путина и его команды был иной выбор и иные риски. Можно было либо участвовать в коалиции во главе с США или остаться в стороне от нее, третьего варианта не существовало. Первый вариант обещал выигрыш в политическом и личном престиже, давал какие-то надежды на облегчение внешних финансовых обязательств, наконец, на уже упоминавшееся изменение оценок чеченской кампании. Второй вариант мог принести только проигрыши – международную изоляцию и, возможно, усиление традиционных антизападных сил (коммунистической оппозиции) в самой России.

Положение В. Путина побудило, даже вынудило его избрать и использовать в своих интересах первый вариант. Но вынужденное внешнеполитическое сближение с Соединенными Штатами используется нынешней правящей элитой России как некое прикрытие для того, чтобы сдержать или ограничить формирование «западных» политических моделей в стране [13] .

Чеченская тема

В более или менее откровенном виде предложение «обменять» поддержку США в борьбе с терроризмом «Аль-Каеды» на поддержку России в чеченской операции повторялось российской стороной несколько раз, начиная с первого послания В. Путина Дж. Бушу и сентября 2001 года и до недавних заявлений российского президента и других официальных лиц – в дни, когда отмечалась годовщина сентябрьских событий.

Общественное мнение нередко выговаривает то, о чем политические лидеры решаются только шептать. Ведь в массовом сознании накопляются, аккумулируются, усиливаются и упрощаются многократно повторенные массмедиа и политическими авторитетами скрытые намеки и осторожные недоговорки. Так, в декабре 2001 года 39 % российских граждан надеялись, что, сближаясь с Западом, Россия получит послабления в выплате своего долга, 49 % – что она получит экономическую помощь от западных стран, 55 % – что «страны Запада будут более терпимо относиться к действиям федеральных сил в Чечне», а целых 62 %, т. е. почти две трети, – что «страны Запада признают чеченских террористов частью мирового терроризма».

На первых порах попытки отнести военные операции в Чечне к борьбе с «международным терроризмом» оказали определенное влияние на российское общественное мнение: в октябре 2001 года возросло число сторонников продолжения таких операций и снизилась доля их противников. Но спустя два-три месяца распределение мнений вернулось к прежним показателям (т. е. к преобладанию сторонников мирных переговоров примерно в пропорции 2:1). Примечательная деталь: готовность отнести чеченских боевиков и сепаратистов к «мировому терроризму» в июле 2002 года выразили 80 % опрошенных, но продолжать военные действия хотели бы не более 30 %. Видимо, это значит, что жупел «мирового терроризма» за год просто утратил свое мобилизующее действие (рутинизация?).

Уместно отметить, что распространившийся после сентября 2001 года термин «международный терроризм» – пример малосодержательного и даже опасного словообразования. В контексте конкретных событий им обозначается размещение организаторов и исполнителей сентябрьского нападения на США в различных странах. Никто в мире пока как будто не относил к международному терроризму, скажем, террористические акции исламских фанатиков в Алжире, на Филиппинах, в Судане, в Египте или иных (уже христианских) фанатиков в Ирландии, Испании, наконец, «красных» боевиков в Колумбии, Непале и др. Сходные по способу исполнения, по бесчеловечности подобные действия в каждой стране имеют свои внутренние причины – как и факторы поддержки и противодействия. (Правда, в большинстве случаев там делаются попытки – иногда и удачные – отыскать мирный выход из кровавого конфликта.) Единственным исключением служит стремление российских деятелей, погрязших в чеченской войне, искать самооправдания в апелляциях к жупелу международного терроризма.

По всей видимости, идея «глобализации» чеченского конфликта не нашла серьезной поддержки на Западе. Более сдержанное, чем ранее, отношение к чеченской политике России со стороны США, особенно в первые месяцы после сентября, очевидно служило лишь средством привлечения России к коалиции.

«Образ Америки» с разных сторон

События и сентября выявили довольно сложный спектр установок по отношению к США – явных и скрытых, часто – смешанных и противоречивых (на разных уровнях). В том числе – недружелюбных, завистливых, мстительных и т. п., артикулированных или неявных. Ориентированных иногда против «всего» «американского», иногда против определенных направлений или стиля политики, образа жизни, поведения по отношению к другим странам.

Почему именно США оказались объектом террористической атаки? Почему страна оказалась уязвимой для удара? Почему столь противоречива (и даже становится все более таковой) мировая реакция и на сами события и, тем более, на меры «возмездия», – в том числе и среди ближайших партнеров Америки? Это лишь самые простые из проблем, которые служат предметом многочисленных дискуссий и публикаций в различных странах [14] .

Не повторяя уже сделанное, я хотел бы рассмотреть лишь некоторые данные, опубликованные в последнее время в России и за рубежом, и высказать некоторые соображения относительно возможной интерпретации этого материала.

Одно терминологическое замечание. Представляется необходимым отметить, что широко распространенное в политической и социально-научной литературе – и потому вполне работоспособное – понятие «антиамериканизм» имеет свои ограничения. Оно пригодно прежде всего для характеристики состояния чрезвычайной, военной или псевдовоенной (включая холодную войну и ее пароксизмы, наподобие упомянутых выше) конфронтации, когда все установки примитивизируются до модели «за или против». Как видно, в частности, из указанных работ Л. Гудкова и Б. Дубина, реальный «спектр» или набор «уровней» отношений к Америке (стране, народу, власти, общественной системе) в такую модель никак не укладывается.

Обратимся к недавно полученным (май 2002 года) данным о том, как видятся в общественном мнении россиян факторы, сближающие и отдаляющие друг от друга Россию и США. Более всего, по мнению опрошенных, наши страны сближают «совместная борьба с терроризмом» (51 %) и «взаимовыгодный товарооборот» (28 %), реже упоминаются «интерес к жизни в другой стране, расширение личных контактов и взаимных визитов граждан для учебы, работы, отдыха» (18 %), миротворческая деятельность в различных точках планеты (18 %), обмен опытом в науке и высоких технологиях (16 %), борьба с болезнями и загрязнением среды (15 %) – В числе менее значимых (по частоте упоминаний) точек сближения – заинтересованность в экономическом росте и повышении благосостояния (8 %), ценности свободного демократического общества (7 %) и «стремление сохранять и обогащать ценности современной цивилизации» (5 %). Есть и люди (10 %), которые убеждены, что «ничто не сближает сейчас наши страны». Отдаляют же Россию и США друг от друга прежде всего «высокомерное отношение американцев к другим странам и народам» (38 %), стремление американских властей к расширению своего влияния и контроля во всем мире (36 %), попытки США защищать свои интересы в разных частях света с помощью «большой дубинки» (26 %), слишком большое различие в уровнях экономики и военной мощи двух стран (25 %). Заметно меньше ссылок на «низкопробную массовую культуру» (11 %), нежелание США помогать бедным странам (11 %), «наследие холодной войны, нашей собственной изолированности от всего мира» (10 %), взаимную ненависть, подозрительность, неумение сотрудничать с другими странами и народами» (7 %), «антироссийскую политику нынешнего руководства США (6 %), «непримиримость национальных интересов двух стран, взаимное недоверие и непонимание» (6 %). Только 3 % не находят ничего, что отдаляет наши страны друг от друга.

Как видим, и в позитивных, и в негативных оценках США преобладают практически-политические и практически-экономические проблемы и методы. Причем на первом месте – сугубо актуальные обстоятельства (положительный – совместная борьба с терроризмом, отрицательный – стиль американской внешней политики). Весьма редко упоминаются национальные ценности, интересы, культурные факторы, а также ситуации, в которых ответственность отнесена к обеим странам (наследие холодной войны, недоверие, подозрительность). Общественное мнение, как обычно, фиксирует внимание на сиюминутном, не придавая значения причинам, историческим корням определенных отношений.

Присмотримся теперь к данным, показывающим, с какими представлениями связан образ США в общественном мнении России и Франции.

Таблица 2.

«Какие слова, на Ваш взгляд, более всего подходят для описания Соединенных Штатов Америки?»

(% от числа опрошенных)

Получается, что в России заметно выше, чем во Франции оценивают богатство, прогресс, свободу в США.

А французы гораздо больше внимания обращают на такие черты американской жизни как насилие, могущество, неравенство, расизм, империализм, а также наивность. Примерно одинаково часто в обеих странах отмечают «падение нравов» американцев. Таким образом, во Франции, общественные порядки которой не столь далеки от американских, значительно чаще выделяют те особенности США, которые представляются нежелательными [15] . Следует принять во внимание, что, по всем данным, во французском обществе остаются весьма влиятельными идеи социального равенства и справедливости. Для россиян же, как будто стремящихся позабыть собственное социалистическое прошлое, наиболее приметными оказываются те характеристики Америки, которые вызывают у них зависть. (Ведь по результатам опросов общественного мнения в России больше всего завидуют богатым…) А традиционные объекты советской критики США – неравенство, расизм, империализм – явно отошли на второй план в массовых представлениях об этой стране.